|
| Новое на сайте |
Юрий КУЛЬЧИК
Обстановка в Дагестане внешне стабилизировалась: отменено чрезвычайное положение, сократилось число митингов, нет открытого противостояния различных национальных формирований и т.д. Однако это отнюдь не означает, что произошла действительно разрядка напряженности. Напротив, процесс политизации общества достиг качественно нового уровня. Ситуация продолжает обостряться, и ее можно с полным основанием определить как всеобъемлющий кризис общества.
Некоторые государственные деятели отмечают, что во многих регионах Кавказа уже идет полномасштабная гражданская война, льется кровь, в Дагестане же пока «все спокойно». Однако это далеко не так: убийства, акты запугивания и шантажа, грабежи стали обычным явлением в жизни республики. При малейшем покушении на существующий порядок вещей в средствах массовой информации поднимается шум об угрозе образования «ногайского ханства», «казачьего округа», «кумыкского шамхальства», «республики Лезгистан», а далее рисуются картины чуть ли не «термоядерной реакции» распада Дагестана на то ли 18, то ли 64 части. Эта самоуспокоенность и нагнетаемые страхи — иллюзорны, и если продолжать заниматься магическими заклинаниями подобного рода, последствия могут оказаться ужасающими.
В основу хозяйственного механизма Дагестана закладывается совершенно иная модель общественного развития. Отход от планового, сверхцентрализованного управления экономикой не был подготовлен системой мер государственного регулирования, в результате прежняя производственная структура полностью разбалансировалась. Это негативно сказалось на хозяйственной деятельности и жизнеобеспеченности республики, экономика которой глубоко интегрирована в народнохозяйственный комплекс Российской Федерации и в значительной мере зависит от взаимообмена с ней. Сегодня ВНП республики составляет лишь 25% от объема четырех-пятилетней давности.
Многие предприятия работают на устаревшем оборудовании с высокой степенью износа, экологически небезопасном, — ни сегодня, ни в обозримом будущем нет средств на реконструкцию, технологическое перевоооружение. В тяжелейшем положении находятся и промышленные объекты, введенные в эксплуатацию относительно недавно (не более десяти лет назад).
Если старый хозяйственный механизм уже основательно подорван, то формирование рыночных структур идет медленно. Они немногочисленны и по объемам своей деятельности далеки от того удельного веса, при котором стали бы ведущими. Имеется лишь несколько совместных предприятий, в основном концентрирующих свою деятельность на связях с Турцией и Ираном на базе местного сырья. Однако главное состоит в том, что лишь 2% новых экономических структур заняты непосредственно производством, остальные — посреднические. Приватизированных предприятий на сегодня единицы.
В сельском хозяйстве, животноводстве, пищеперерабатывающей отрасли положение складывается очень трудное. Об этом свидетельствует, к примеру, состояние Кизлярского района, одного из крупнейших аграрных центров республики. За 1992-1993 гг. здесь сельскохозяйственное производство сократилось к среднегодовому уровню двенадцатой пятилетки на 39,5% в сопоставимых ценах. Валовой сбор зерна уменьшился на 34%, в том числе риса — на 49, овощей — на 43, плодов — на 50, винограда — на 85, мяса и молока — на 28%.
Кризис сельского хозяйства усугубляется целым рядом факторов:
— острая нехватка горюче-смазочных материалов, запасных частей в период полевых работ;
— рост цен на технику, транспорт, удобрения, ядохимикаты, запасные части, строительные материалы. При этом низкой остается закупочная цена продукции сельского хозяйства.
При быстрой деградации многих колхозов и совхозов, казалось бы, должно произойти относительно быстрое развитие на селе других частнособственнических форм хозяйствования. Однако каких-либо позитивных изменений и увеличения объемов сельхозпродукции в районе фермеры не внесли. Объективно они и не могли этого сделать. Более половины земель засоленные и бросовые. Выделенные мизерные кредиты не дают возможности фермерам приобрести необходимую технику.
Становление рыночных отношений имеет региональную специфику: сохранились традиции купли-продажи в дореволюционных и даже средневековых, архаических формах. Их реанимация и развитие при столкновении со все еще сильными государственными хозяйственными структурами порождает спекуляцию, взяточничество и т.д. Причем все это приобретает массовый и криминальный характер.
Становление рыночных отношений при ослаблении государственного регулирования экономических процессов привело к глубоким социальным коллизиям. Общество, безусловно, меняется, причем это происходит не постепенно, а весьма жестко, в форме кризиса образа жизни тысяч дагестанцев — и тех, кто становится богатым, и тех, кто впадает в состояние обнищания.
Происходит радикальное изменение в использовании трудовых ресурсов. Повысилась мобильность рабочей силы, что выразилось в переливе ее как внутри государственного сектора экономики, так и вне него. Спад производства обусловил массовое высвобождение силы. Сегодня на Северном Кавказе зарегистрировано около 35 тысяч безработных (12% от всех нетрудоустроенных в России); лидирует по уровню безработицы именно Дагестан (13,7 тыс.). С одной стороны, более 60% безработных получают государственные пособия; с другой- при имеющихся вакантных рабочих местах более 90% вакансий — по рабочим специальностям. Это свидетельствует о серьезном разрыве между характером создаваемого здесь производства и способностью здешнего населения адаптироваться к нему. На более или менее приемлемое для психологии и менталитета жителей республики вакантное место в Дагестане претендуют часто пять и более человек.
Если сравнить темпы роста цен и оплаты труда, то первые в 1,5-2 раза превышают вторые. В Дагестане этот разрыв достиг критической отметки, за которой недовольство социально-экономическим положением по малейшему поводу легко может трансформироваться в очаги напряженности и социальных конфликтов.
Необходимо подчеркнуть, что сами по себе спад производства, ухудшение материального положения сотен тысяч людей не влекут за собой непосредственно обострения обстановки и тем более не ведут к возникновению очагов конфликтов, обретающих формы гражданской войны и межнационального противостояния. Хотя в республике все более ухудшается материальное положение людей, падает объем производства, снижается производительность труда и т.д., но сегодня на первый план при преодолении кризиса выдвигаются задачи политические, и прежде всего проблема гармонизации отношений между отдельными этносами в Дагестане. Экономические же неурядицы и лишения являются лишь «фоном», придающим всему происходящему на политической сцене стихийность, масштабность, вселяющим в сознание людей чувство страха и безысходности, если угодно, трагического фатализма. Безусловно, помочь республике можно и нужно, однако формы и направления помощи должны быть переосмыслены.
Сейчас в большинстве стран и регионов бывшего СССР идет процесс зарождения того, что по Марксу называлось национальной буржуазией. Каждый этнос ищет, интуитивно или осознанно, собственную пространственную нишу для формирования, взращивания и укрепления своего имущего слоя (для чего последнему и нужны обособление, местный протекционизм и т.д.).
У многих сегодня имеется ложное представление, что вот придут предприниматели и научат политиков жить «мирно», учитывать интересы всех народов. Это — иллюзия, основанная на «забегании вперед» на целый исторический период. Да, позднее буржуазия, национальная элита каждого народа осознает свое место в республике, регионе, мире; но сегодня, находясь в эмбриональном состоянии, она стремится опереться на собственную нацию, взять максимально возможное из процесса «разгосударствления» собственности, четко отделить свое, а где возможно, прихватить и чужое.
Отсюда и обострение всех противоречий в форме «межнациональных конфликтов» (прежние территориальные споры, нанесенные в прошлом друг другу обиды, наболевшие проблемы репрессированных народов и т.д. — все это только побочные факторы, становящиеся лишь катализаторами данного развивающегося ныне процесса). Отсюда — национализм, сепаратизм, сопровождающиеся ростом преступности и ожесточенными разборками между различными мафиозными группами.
Нет ничего удивительного, что в этих условиях в Дагестане процесс политизации общества пошел главным образом в форме образования национальных движений, быстро превратившихся в ведущих субъектов новой формирующейся политической системы. Возникшие организации демократов, возродившиеся ячейки коммунистов, две религиозные партии не являются массовыми и не оказывают серьезного влияния на жизнь в республике. Эти процессы характерны и для ряда других республик, но в Дагестане с его полиэтническим составом они проявились наиболее ярко и драматично.
Необходимо выделить весьма важное обстоятельство, повлиявшее на ход событий: старая элита республики — партийная, управленческая, духовная, сконцентрировавшаяся в структурах государственной власти, прежде всего в Верховном Совете, недооценила значения появления первых национальных движений и не оказала им поддержки. В результате их возглавили представители интеллигенции «второго эшелона», которым едва ли удалось бы пробиться в лидеры в прежних условиях. С.Алиев, Б.Дадаев, М.Нариманов, Г.Махачев, М.Хачилаев и целый ряд других «новых лидеров» стали по-разному, но целенаправленно разворачивать критику Верховного Совета.
Именно против последнего были направлены все помыслы консолидирующейся оппозиции, которая требовала признания существующей власти нелегитимной, утратившей доверие и поддержку подавляющей части населения, проведения досрочных парламентских выборов, формирования депутатского корпуса на новой основе.
Верховный Совет стал оказывать консолидации оппозиции ожесточенное сопротивление. Была начата подготовка новой Конституции, развернута реорганизация парламента, разработан ряд других мероприятий, чтобы удержать власть. Он провел съезд народов Дагестана под эгидой парламента, национальные же движения были приглашены на него лишь в качестве гостей. Съезд знаменовал собой «победу» верховной власти, продемонстрировал ее нежелание вести диалог на равных с новыми субъектами политической системы. Верховный Совет республики действует ныне по существу как политическая партия (на последнее указывает, к примеру, единодушие парламента в принятии важнейших решений, фактический отказ от критики первых лиц — председателя Верховного Совета, председателя Совмина — со стороны депутатов). Вопреки Конституции республики, дважды за шесть последних месяцев предпринималась попытка провести через референдум введение поста президента республики.
Безусловно, сконцентрированная в Верховном Совете экономическая и административно-государственная элита обладает громадными возможностями контролировать многие сферы жизни общества. Ей же принадлежит монопольно информационная система республики. При наметившемся спаде социальной активности масс, падение авторитета некоторых лидеров национальных движений, отсутствие у последних конструктивных программ выхода из глубокого социально-экономического кризиса способствуют снижению рейтинга сил оппозиции.
Вместе с тем нынешние власти впадают в иллюзии (вводя в заблуждение также и московское руководство), способные привести не только к неверным тактическим решениям, но и в перспективе к ошеломляющим для них же самих последствиям. Деятельность новых субъектов политической системы, составляющих ныне оппозицию, властями интерпретируется как «действия не очень больших групп национал-радикалов, пользующихся незначительной поддержкой населения», они — «самозванцы», «их никто не выбирал», «на свои собрания их члены собираются по телефонным звонкам» и т.д.
Действительно, можно найти немало фактов, подтверждающих нелегитимность решений и действий новых гражданских движений и партий в традиционном смысле этого понятия. Однако при этом не учитывается их идеологическая и политическая роль в обществе. Кроме того, необходимо иметь в виду, что их роль и влияние не имеет общедагестанского масштаба, но региональная (на уровне Северного Кавказа) значимость уже велика и продолжает нарастать. К примеру, Исполком чеченцев Ауха в рамках республики не представляет собой, казалось бы, ничего существенного. Если же проанализировать влияние, оказываемое им на 50-60 тысяч чеченцев, проживающих в зоне Хасавъюрта и готовых в ближайшее время восстановить свой Аух, то выводы будут совершенно иными (то же самое можно сказать о «Тенглике», «Бирлике», «Садвале» и др.). В перспективе это будут мощные региональные силы, пользующиеся в том числе и властными полномочиями.
Власти при прогнозировании дальнейшего развития политической ситуации в Дагестане часто заявляют, что не допустят дальнейшего развития оппозиционных партий и движений. Но при этом упускается из вида одно обстоятельство, способное для нынешней власти оказаться роковым: Верховный Совет не представляет собой собственно политической организации. По истечении установленного Конституцией срока, рано или поздно, он должен сложить с себя полномочия. Тогда все его члены превратятся в простых индивидуумов — граждан Дагестана. Если положение сохранится таковым, не будет создан альтернативный оппозиции политический орган в виде партии или движения, в грядущей избирательной кампании сегодняшней оппозиции никто ничего противопоставить не сможет.
Диалог власти с силами оппозиции и сегодня происходит таким образом, что государственная власть приглашает представителей национальных движений и партий «на ковер», в качестве младших партнеров, не помышляя об интеграции лидеров новых формирований в истэблишмент республики. Это исключает возможность достижения компромисса, установления хотя бы относительной политической стабильности. В результате внутри дагестанского общества образовалась глубокая трещина, что обусловливает неспособность республиканских властей разрешать возникающие острые конфликты.
Такое противоборство «старой» и «новой» элит не случайно. Речь идет не только об интеграции в институты законодательной и исполнительной власти новых лидеров (этот вопрос как раз потихоньку решается: некоторые лидеры национальных движений уже стали депутатами). До умиротворения же сторон весьма далеко по той причине, что за всеми этими «борениями» скрывается более глубинный процесс перераспределения собственности.
В одном из своих интервью Рамазан Абдулатипов «успокоил» население, сказав, что процесс приватизации в Дагестане давно завершен, что давно уже известно, кто чем будет владеть и что контролировать. Возможно, все уже действительно поделено между представителями элиты республики. Однако процесс формирования собственности, как известно, имеет две стороны. Самого обладания тем или иным имуществом недостаточно. Необходимо правовое закрепление этого факта, а самое главное, осознание слоями общества свершившегося. Население республики, отдельные этнические группы, возглавляемые национальными движениями, не принимают этот процесс как данность и готовы активно в него вмешаться. Следовательно, процесс приватизации, раздел собственности между индивидуумами, этническими группами в Дагестане еще не закончился, возможны разборки по этому поводу на различном уровне.
Сегодня в Дагестане формируется новый тип общественных отношений. Вот почему необходимо всеми силами и средствами — экономическими, правовыми, протекционистскими и другими — помочь каждому народу, большому или малому, его нарождающейся элите осознать себя равноправным, созидающим субъектом хозяйственного и духовного пространства, в котором каждый занимает достойное место. В противном случае подъем национального самосознания, переживаемого народами, может вылиться в национализм и сепаратизм.
Существующая в Дагестане политическая система власти обеспечивает контроль над процессом принятия решений и распределяет материальные ресурсы, не учитывая интересы всех наций. Приоритет отдается двум крупнейшим группам — аварскому и даргинскому этносам, их элитам. Монопольно распоряжаясь управленческим аппаратом, они формируют истэблишмент, по своей природе в лучшем случае бинациональный и потому неспособный разрешить насущные проблемы полиэтнического по составу населения республики.
Необходима глубокая реформа государственного устройства республики. В полиэтническом обществе интересы отдельных народов могут быть выделены и тем самым защищены исключительно посредством права. Никакая программа одноразовых акций правительства, предоставление льгот, кредитов не позволят обеспечить статус народа и его развитие. В административно-территориальном аспекте это предполагает децентрализацию власти, развитие местного самоуправления, большую самостоятельность городов, сел и т.д. В экономическом плане — развитие самоуправления предприятий, других хозяйственных субъектов. Это должно быть дополнено строгим учетом интересов коренных этносов в исторически сложившихся зонах их проживания: за ними сохранены приоритеты в принятии важнейших решений; определены функции законодательной и исполнительной власти, которые бы давали возможность независимо от миграционных и других факторов сохранить сложившийся экономический и культурный уклад жизни.
Единственно возможной формой государственного устройства страны со столь сложным полиэтническим составом населения может быть федеративное национально-территориальное устройство. Для существования каждого этноса, большого или малого, требуются условия для формирования собственной, полновесной социальной структуры.
Сознавая, что без внешних инвестиций со стороны России Дагестан не сможет провести реконструкцию своей экономической структуры, технологическое вооружение промышленных предприятий и т.д., российское руководство вынуждено иметь в виду неэффективность выделения республике крупных денежных ассигнований. Финансовые инъекции или развертывание каких-либо крупных экономических программ не дадут при сложившемся тяжелом положении быстрых, видимых результатов, тем более не принесут ослабления напряженности, поскольку она генерируется в первую очередь не экономическими причинами. В то же время подобные «дары» рассматриваются общественными кругами республики как проявления слабости и неуверенности руководства России; опозиционные силы используют этот факт в идеологических целях, обвинив «центр» в стремлении «подкупить местную власть».
Когда сегодня российское руководство постоянно оказывает в самых различных формах помощь Дагестану, оставляющую по своим масштабам далеко позади себя инвестиции, предоставляемые другим субъектам РФ, находящимся в не менее сложном положении, необходимо поставить следующие вопросы:
— способствуют ли кредиты гармоничному развитию отдельных районов и этнических групп Дагестана или они идут лишь на пользу сложившейся государственно-бюрократической элите республики;
— будет ли более целесообразным как минимум предоставлять помощь напрямую конкретным районам под отчет местной власти;
— не закладывает ли Россия сегодня своими инъекциями основу для тяжелого политического кризиса Дагестана, из которого его народам будет выйти чрезвычайно сложно.
Каковы позиции тех сил, которые составляют — прямо или косвенно — оппозицию официальному руководству республики? Выдвинувшие на передний план задачу низложения Верховного Совета национальные движения не представляют собой блока единомышленников. Между ними существуют острые противоречия. Это обусловлено прежде всего тем, что различна численность представляемых ими этносов, условия размещения последних в пространстве, в системе сложившегося разделения труда, наконец, весьма отлично представительство отдельных народов в структурах законодательной и исполнительной власти Дагестана.
Наиболее многочисленными этническими группами являются аварцы (496 тыс.) и даргинцы (232 тыс.). Особенность размещения их в республике состоит в том, что большинство нации проживает компактно на отдельных административно-районных территориях. Из общего числа жителей аварцы составляют более 90 процентов в двенадцати районах; даргинцы более 90% в четырех районах.
Аварцы заинтересованы в сохранении своих ведущих позиций в государственно-административной структуре Дагестана, а также в защите того положения, которые обрело за последние десятилетия аварское население, спустившееся с гор на плоскость. В политическом плане аварцы являются наиболее организованными и консолидированными. Два формирования — аварское народное движение и Фронт имама Шамиля — объединились в одно. Его лидером стал руководитель Фронта имама Шамиля Г.Махачев, но теперь за ним стоит команда из опытных в политическом плане представителей аварской интеллигенции. Структура «подкрепляется» наличием в ряде населенных пунктов законспирированных военизированных групп, способных при необходимости усилить силовым давлением определенные политические требования.
Даргинцы имеют значительный вес в системе торговли. Они также крайне заинтересованы в сохранении плоскостных кутанов для отгонного животноводства. Их национальное формирование — культурный центр «Цадеш» — не представляет собой мощной политической организации. Однако это отнюдь не означает, что даргинская элита не консолидирована. Ее сплочение реализуется в структурах государственной власти. Даргинское влияние на процесс принятия решений в республике существенно, что объясняется не только наличием крупных политических и административных фигур, но и наличием достаточно широкого слоя национальной интеллигенции.
Лакцы (92 тыс.) имеют два района, в которых составляют абсолютное большинство (более 93%). В то же время, в отличие от аварцев и даргинцев, 78% всех лакцев находятся вне Кумуха, зоны обитания этноса. Представители этноса чрезвычайно разбросаны как на территории республики, так и далеко за ее пределами (так, в Москве имеется достаточно многочисленная лакская община). Лакцы обладают многочисленной интеллигенцией, дорожащей завоеванным трудом и потом последнего поколения общественным положением во многих городах республики, опасающейся каких-либо радикальных перемен в государственной структуре. Кроме того, над 7-8 тысячами лакцев постоянно нависает угроза экстренного выселения из Новолакского района. Наконец, лакцы наделены большими отгонными пастбищами на плоскости. Сформировавшееся национальное движение «Кази Кумух» обладает централизованной структурой. Внутри имеются и конспиративное полувоенное образование, и группа интеллектуалов. Это не случайно — при внешнем единстве налицо два направления в понимании методов политической деятельности.
Все это заставляет указанные этнические группы выступать за единую неделимую республику, за «сильное государство», и их гражданские формирования сделают все от них зависящее, чтобы не допустить распада существующего ныне унитарного государственного устройства.
Ссылаясь на «уникальность дагестанской цивилизации», на «дагестанский мир, который никто никому не позволит делить», «унитаристы» требуют не допустить «вообще никакого самоопределения» отдельных этносов республики. Многие дагестанские деятели, вполне признающие принципы федерализации России (Р.Абдулатипов), идущие на общероссийских выборах по спискам партий, ставящих принцип федерализма в качестве основополагающего в своей политической программе (Г.Махачев баллотировался в Думу по списку Партии российского единства и согласия — ПРЕС), наконец, готовые приступить к созданию на Северном Кавказе новой федерации вне России (один из сегодняшних лидеров Конфедерации народов Кавказа Д.Халидов), занимают непримиримые позиции, когда речь идет о «делимости» Дагестана.
Другой аргумент «унитаристов» заключается в том, что «все мы — мусульмане, и никакого деления между людьми по этническому признаку, согласно учению ислама, недопустимо». По словам аварского лидера Г.Махачева, «земля не принадлежит человеку, а тем более этносу. Она принадлежит богу, который и наделяет каждого индивидуума правом жить в том или ином месте в соответствии с его судьбой». Необходимо особо отметить жесткость позиции, которую проявляют «унитаристы» в ходе обсуждения вопроса о будущем внутреннем государственном устройстве Дагестана, за исключением, пожалуй, некоторых лакских лидеров. Это не случайно, поскольку лакцы, с одной стороны, оказываются при распределении ресурсов «младшими братьями», как и многие другие народы унитарного государства, а с другой, — указанные выше особенности положения вынуждают их искать покровительства именно у существующего централизованного государства.
Противоположную позицию занимают представители тех этносов, которые выступают за радикальную реформу государственного устройства Дагестана.
Ногайцы (28 тыс.) компактно проживают на севере республики, занимая один район. Черные земли ногайцев — это хозяйственно-экономическая зона в 4,5 млн. гектаров с засухо- и морозоустойчивыми травами, своеобразная, созданная самой природой фабрика производства шерсти и мяса. Будучи сельскими жителями в подавляющем своем большинстве, ногайцы фиксируют свое внимание на тех процессах, которые происходят в сфере сельского хозяйства.
Поскольку здесь обычно относительно мягкие зимы, Ногайская степь представляет собой одно из крупнейших зимних пастбищ на Северном Кавказе. В настоящее время начался процесс глубокого пересмотра всего комплекса общественных отношений, регулирующих овцеводство, что не может не способствовать обострению всей ситуации в северо-восточном кавказском регионе. У ногайцев под собственные стада остается лишь не более 20% территории района. Если учесть, что вследствие климатических изменений более 160 тыс.га пастбищ Северного Дагестана превратилось в зоны движущихся песков, если также принять во внимание, что, несмотря на все меры, кормовая емкость пастбищ продолжает уменьшаться, то станет ясно, что база для развития ногайского животноводства имеет тенденцию к сокращению.
Сегодня здесь пасется около 3 млн. овец, что уже само по себе означает пяти-, шестикратную перегрузку пастбищ, чреватую крушением всей животноводческой отрасли и даже региональной экологической катастрофой. Несмотря на это, в связи с продолжающимся сокращением возможностей занятия овцеводством дагестанским хозяйствам в соседних Калмыкии, Чечне, Ставрополье расчет делается именно на эту зону. Кроме того, происходит стремительный рост частного поголовья как у самих ногайцев, так и у аварских, даргинских, лакских хозяйств, разместившихся в Ногайской степи.
Проблема отгонных пастбищ имеет не только экономический, но и социальный аспект. В зоне пастбищ долгое время строились так называемые кутаны — нечто вроде хуторов, состоящих из нескольких жилых домиков — мазанок и загонов для скота. Они служили своеобразными опорными пунктами горских хозяйств, пригоняющих зимой скот на низменности. Теперь характер кутанов стал меняться: в русле общего процесса переселения горцев строятся вместо глиняных мазанок каменные, рассчитанные на долгий срок эксплуатации строения. Они рассчитаны на ведение индивидуального хозяйства, причем отнюдь не только скотоводческого. Иными словами, некоторые временные поселения приобретают вид населенных пунктов с постоянным, оседлым населением.
Затрагивают интересы ногайцев и процессы, которые проходят во всем кавказском регионе. В Грузии в тяжелом положении оказались несколько тысяч кварельских аварцев, проживающих там в горах уже несколько веков. Встал вопрос о возможной их миграции в Дагестан. Состояние этих людей можно понять, они действительно нуждаются в помощи. Однако способ разрешения проблемы, найденный дагестанским руководством и одобренный российским правительством, требует серьезного осмысления. На том основании, что Ногайская степь является наименее населенным регионом республики (здесь на 1 кв.км приходится немногим более двух человек, в то время как даже в труднодоступных горных районах — Цунтинском, Тляратинском, Рутульском — по 8,1-8,7 человека на квадратный метр), у властей возникло намерение поселить именно здесь не менее 6-7 тыс.кварельских аварцев.
Естественно, все это нарушает хозяйственную структуру живущих здесь ногайцев, опасающихся не только чрезмерной перегрузки пастбищ, но и радикального изменения этнодемографической карты территории исконного проживания этноса. В перспективе, наряду с угрозой постепенного отторжения кутанов вследствие заселения их горцами (аварцами, даргинцами, лакцами) возникает реальная опасность быстрой аварско-даргинской колонизации территории.
Ногайский «Бирлик» объединил определенную часть нации, прежде всего представителей интеллигенции. В настоящее время в Ногайском районе общественная жизнь во многом контролируется им. В первые же выборы произойдет «коренизация» местного руководства. Власть перейдет к представителям «Бирлика» или лицам, поддерживаемым им. При старом административном названии территории возникнет руководство, отражающее национальные, ногайские интересы. Если в Махачкале республиканские власти попытаются этому воспрепятствовать, ничего, кроме роста сепаратистских настроений со стороны ногайцев ожидать не приходиться. Тогда станет неизбежным «приднестровский» вариант развития района.
Самочувствие ногайцев как этноса в Дагестане будет неудовлетворительным даже при всех перечисленных выше условиях, если его формирующаяся «элита» не будет интегрирована в истэблишмент, в верхние эшелоны политической власти республики. Должна быть предусмотрена не только фиксированная квота депутатских мест в Верховном Совете республики, но и включение ногайских представителей непосредственно в состав правительства. Препятствовать развивающемуся процессу становления в какой-то форме ногайской государственности, общества с местной властной структурой — значит закладывать в этой зоне мощный очаг напряженности; вопрос в этом случае состоит лишь в том, когда и в каких формах она выльется наружу.
Казаки на Нижнем Тереке представляет собой народ, проживающий на собственной исторически сложившейся территории, являющейся единственным местом на земле, где может происходить их воспроизводство как специфической этнической группы (субэтноса). Все попытки идентифицировать терское казачество лишь со служилым сословием, представить его как реликт, за которым, кроме казачьей атрибутики, ничего уже нет, ведут к еще большему углублению всех региональных противоречий. Исходная теоретическая посылка ведет и к ложному заключению, что «вот-вот начнется исход остатков русского населения из этих мест». Этого не произойдет, поскольку у остающихся все более укрепляется этническое самосознание, что и рождает их установку на выживание и сопротивление любым попыткам вытеснения.
Сегодня трудно определить численность потомственных казаков. По оценкам экспертов, собственно имеющей казачьи корни является лишь небольшая часть населения региона — 12-15%. Однако следует подчеркнуть, что социальная база казачества значительно шире. Это обусловлено целым рядом причин, игнорирование которых может привести к серьезным просчетам при прогнозировании политической обстановки как в регионе, так и в Дагестане.
Местное сельское население несомненно составит социальную базу возрождающемуся казачеству, поскольку увидит в нем определенную форму защиты своих интересов. Именно подобный мотив определит уничтожение границы между «родовыми», «потомственными» казаками и теми, кто до того к казачеству не имел никакого отношения.
Увеличение в районе Нижнего Терека в течение последних двух десятков лет, то есть жизни одного поколения, численности аварцев (в 1970 году их в Кизлярском районе проживало 4,4 тыс., в 1989 г. — 14,3 тыс.), даргинцев (в 1970 г. — 2,1 тыс., в 1989 г. — 7,2 тыс.) не могло не оказать глубокого воздействия на хозяйственную и культурную жизнь региона.
Колхозно-совхозная форма хозяйствования пришла в упадок. В переходный период русское и казачье население, работавшее в рамках прежней хозяйственной системы, оказывается в наиболее уязвленном положении. Положение усугубляется тем, что не существует никаких правовых норм, регулирующих экономическую деятельность этносов, имеющих весьма различные представления о методах ведения хозяйства и соответственно обладающих различными интересами (одни — интенсивное земледелие, садоводство; другие — экстенсивное животноводство). В то же время приезжающие в регион аварцы и даргинцы либо имеют собственные средства, либо получают по программе «Горы» льготные кредиты, покидают родные места, приватизируют земли, различные хозяйственные объекты. В Кизляре, других населенных пунктах горское население быстро скупает дома, прочую недвижимость. Принятые городскими властями меры по ограничению прописки практически остаются на бумаге перед «силой денег» мигрирующего населения: никакой целостной программы удержания жилищного фонда, « размываемого» вследствие отъезда в Россию десятков, сотен кизлярцев, не существует. Прибывающие же горцы назначают за дома «свою» цену, игнорируя порой «юридические формальности» купчей.
В то же время ведущие предприятия Кизляра теряют десятилетиями складывавшиеся трудовые коллективы, наиболее квалифицированную их часть не только вследствие недостатков периода перехода на новые, рыночные отношения, непродуманности конверсионного процесса, но и чрезвычайно низких, возможно, искусственно заниженных тарифных ставок оплаты труда, несмотря на все дотации федерального правительства. К примеру, слесарь, токарь высокой квалификации в сентябре 1993 года в среднем получали от 7 до 13 тысяч рублей. Местная научно-техническая интеллигенция, видя, как быстро в последние годы изменяется национальный состав высшего управленческого звена (сегодня он на 85-90% уже не русский), стремится выехать за пределы Дагестана поскольку не находит ни для себя, ни тем более, своих детей никаких перспектив.
Тревожное положение складывается в сфере нарождающегося частного предпринимательства. Все прибывающее горское население имеет не только значительно более лучшие «стартовые условия» для развития бизнеса, но и, опираясь на правоохранительные органы (уже в подавляющем своем большинстве состоящие из представителей горских народов), формируя полулегально действующие мафиозные структуры, начинает подавлять потенциальных конкурентов, не давая последним даже возможности приступить к делу. Русские, казаки, пытающиеся открыть торговые точки, рестораны, кафе, не говоря о производственном комплексе, немедленно подвергаются обструкции, причем атака на них идет «волнами», то со стороны рэкетиров, мафиозных групп, то со стороны различного рода налоговых инспекторов, проверяющих и т.д. Речь идет таким образом, не только о сохранении казачества как специфической этнической группы на своей территории обитания, но и о защите сложившегося в течение нескольких веков уклада жизни, придающего региону своеобразие, наконец, о предотвращении ликвидации status quo, исторически сложившегося в регионе.
Процесс перераспределения собственности внутри общества Кизлярщины, принимающий все более очевидно форму межэтнического размежевания, ускорится, когда начнутся выборы в местные органы власти. Уже сегодня, за много месяцев до избирательной кампании, в сельской местности появляются эмиссары различных горских гражданских формирований, агитирующих население «свалить русскую власть» как в районах, так и в самом Кизляре.
Возникает противоречие между этническими группами, занимающими различные ниши в региональном разделении труда: в силу различных, можно сказать несовместимых, укладов жизни горцев-переселенцев и местных жителей между ними начали проявляться противоречия. Один уклад подавляет другой.
Казачество, организационно оформившееся в Кизлярский округ Терского Казачьего войска, достаточно реалистично оценивает свои возможности. Здесь пока не идет речь о создании каких-либо параллельных структур или установлении полной казачьей власти, как это имеет место сегодня на Дону, хотя совершенно очевидно стремление казачества перевести деятельность своего правления на профессиональную основу. Нижнетерское казачество считает себя самостоятельным субъектом в складывающейся политической системе Дагестана, что предполагает его «участие в избирательных и других общественных кампаниях, выдвижение кандидатов в народные депутаты, организованное объединение всех казаков-депутатов, направление их деятельности на защиту интересов казачества, обновления общества».
Существует одно обстоятельство, которое неизбежно будет консолидировать вокруг казачества значительную часть населения региона. Чтобы отстоять свои права — сохранить региональную производственную специализацию (виноградарство, овощеводство), предотвратить все усиливающуюся миграцию аварцев, даргинцев и других народов, спасти имеющиеся высокотехнологические предприятия в системе промышленного комплекса Юга России и т.д., — местному населению необходимо добиваться широкой автономии. В условиях разворачивающегося процесса борьбы отдельных этносов за федерализацию республики у русских, армян, представителей других национальностей имеется лишь один вариант — консолидироваться вокруг казачества как коренного народа Кавказа, претендующего на создание на территории Тарумовского и Кизлярского районов национально-территориального образования. Любое иное, скажем русское, национально-территориальное образование не будет принято ни одним этносом на Северном Кавказе.
Казаки все более настойчиво требуют создания здесь национально-территориального образования, ибо ограничиваться социально-экономическими мероприятиями в стабилизации обстановки невозможно. Любые, даже крупномасштабные меры без наделения местной власти законодательными и исполнительными полномочиями в рамках национально-территориального образования носят технократический характер, не устраняют, а лишь ослабляют на какое-то время указанные выше негативные процессы, не исключают возможность социального взрыва, за которым вполне обоснованно можно прогнозировать ход событий по «абхазскому» или какому-либо еще не менее кровавому варианту.
Нужны правовые и политические гарантии, и они должны быть заложены в конституцию республики. Единственное, что требуется от верховного руководства, это узаконить право этноса на самоуправление, самостоятельно решать кадровые вопросы, право владения и пользования землей, право на жительство или лишения этих прав тех, кого посчитает нужным местное самоуправление.
Махачкала идею самоуправления и тем более создания национально-территориального образования полностью отвергает, смешивая его с проблемой сохранения территориальной целостности Дагестана. В ближайшем будущем нельзя исключить кризиса местных структур власти: им придется выбирать между лояльностью к республиканскому руководству, твердо стоящему на позициях унитаризма, и поддержкой новых местных гражданских формирований. Если они выберут первое, их устранение будет лишь вопросом времени. Единственным путем выживания для них является интеграция с новыми субъектами политической системы региона. Ключевым вопросом, вокруг которого в самом ближайшем будущем развернется острая борьба между Махачкалой и Кизляром, будет проблема статуса последнего.
Отношение к Кизлярскому и Тарумовскому районам как к утраченному Россией краю может способствовать дестабилизации обстановки во всем регионе. В настоящее время руководство Дагестана стремится принять свой собственный закон о реабилитации казачества, и в этой связи будет предпринята попытка предложить казакам Кизляра разработать местные, республиканские уставные документы. На это последние не пойдут, поскольку считают себя неотъемлемой составной частью российского казачества. Никаких «дагестанских казаков» нет и не может быть, стремление доказать обратное вызовет лишь отчуждение и развитие сепаратистских настроений у населения.
Кумыки (232 тыс.) столкнулись с процессом деэтнизации, с широкомасштабной практикой переселения горцев на плоскость, с «этнодемографической агрессией», имеющей целью «внутреннюю колонизацию» кумыкских земель, создание иноэтнического перевеса. Миграция людей с места на место была всегда, но никак невозможно оправдать искусственно организованное властями в 40-70-е годы ХХ в. массовое переселение на равнину, приведшее к резкому сокращению удельного веса кумыков, превращению их в национальное меньшинство в зоне исторического обитания кумыкского этноса: в 1926-1970 гг. доля кумыков снизилась с 60 до 26,9%; в 1970-1979 гг. она упала до 24,6%; в течение последнего десятилетия численность кумыкского населения составила 23,9%. Другие наиболее представительные нации: аварцы — 25,27%; даргинцы — 12,83%; русские — 11,64%; лакцы, лезгины и чеченцы — соответственно 6,45, 5,65, 5,73%. Лишь в трех плоскостных районах кумыки составляют немногим более 50% населения.
Если бы переселенцы только осваивали пустовавшие земли, поднимали целину, делали пригодными для земледелия заболоченные места и т.д., нынешняя ситуация была бы не столь остра (хотя и в этом случае ее ни в коей мере нельзя было бы игнорировать). Но наряду с процессом миграции горцев происходит интенсивное смешение их с равнинным населением. В результате у прибывших наступает длительный и мучительный период адаптации, а у местных жителей в значительной степени деформируется прежний уклад жизни. Обостряется проблема занятости, в результате чего многие люди из-за отсутствия работы становятся тунеядцами. В отдельных плоскостных районах постепенно складывается криминогенная обстановка.
В прошлом кумыки в случае возникновения перенаселенности сел выделяли отселки или же строили новое село в другом месте, принадлежавшем тому же джамаату. Это было естественным ходом экономического развития сел. Теперь на равнине, в результате интенсивной переселенческой политики свободных земель не осталось, и кумыкские селения, такие как Нижний Дженгутай, Нижнее Казанище, Верхнее Казанище, Аксай, Эндирей, Карабудахкент и другие «неестественным образом раздулись вокруг самих себя». На современной карте Дагестана нет ни одного кумыкского селения, возникшего за годы советской власти, в то время как для переселенцев с гор построены и еще строятся десятки сел и поселков. Единственными исключениями являются два села — Кафыркумух и Коркмаскала в Буйнакском районе, восстановленные после землетрясений 1970 и 1975 годов.
Серьезную обеспокоенность у кумыкского населения вызывает проблема кутанных пастбищ, которые еще с 30-х годов предоставлялись советской властью горским сельским Советам без всякого согласования с населением плоскостных земель. Согласно некоторым оценкам, более одного миллиона гектаров земли на Кумыкской равнине было распределено между горными районами республики в качестве прикутанных участков. Таких хозяйств только в Хасавъюртовском и Бабаюртовском районах — 124. 60,7% сельхозугодий упомянутых районов находятся в распоряжении 17 горных районов. Они давно превратились в своеобразные «государства в государстве», контролируемые администрациями горских сельских Советов, расположенных от них на расстоянии 200-300 км.
Уже сегодня на кутанных землях не только интенсивно ведется индивидуальное строительство и т.д., но и создаются сельские Советы, органы власти. Иными словами, идет административно-правовое закрепление территорий за спускающимся с гор населением. Если такая практика будет продолжаться, то в каждом административном районе Дагестана, расположенном на равнине, возникнет большое количество «территориальных выделов». К примеру, в Кизилъюртовском районе хозяйствами Гунибского района уже сегодня занята территория отгонных пастбищ, размер которой в два раза превышает землепользование всех хозяйств самого Кизилъюртовского района.
Cтало совершенно очевидным критическое положение кумыкского этноса: разрушены нормы, регулировавшие хозяйственные отношения на протяжении многих веков и обеспечивавшие передачу навыков земледелия и торговли последующим поколениям; ликвидирована специфическая ниша, которую занимали кумыки в региональном разделении труда; отторгнуты значительные территории, что повлекло за собой не только хищническое разграбление природных ресурсов, но и привело к «размыванию» естественного жизненного пространства этноса.
В этих условиях возникшее кумыкское народное движение «Тенглик» не могло не апеллировать к широким массам кумыков, подчеркивая, что «в данном случае речь идет не просто об ущемлении каких-то социально-экономических, национально-культурных прав, а об отсутствии в настоящем и будущем гарантий физической безопасности кумыкского народа». Его основу составляют городские слои населения: рабочие, занятые в промышленности, а также часть интеллигенции, работающая в сфере материального производства и в бюджетных учреждениях. Нарождающиеся предпринимательские круги — «новая буржуазия» — полностью поддерживают национальное движение, рассчитывая получить от него в будущем серьезную политико-правовую защиту.
Сложнее обстоит дело с той частью кумыкских бизнесменов, которая «произошла» из прежней государственной экономической системы. С одной стороны, эта «старая буржуазия» связана тысячами нитей с аварскими, даргинскими, лакскими и другими торгово-промышленными группировками, кланами и мафиозными структурами. С другой стороны, эти люди, занимая достаточно прочные позиции в экономике, не имеют непосредственного доступа к политической власти и вынуждены «платить дань» госаппарату: Верховному Совету, исполнительной власти, административно-судебным органам, информационно-пропагандистской службе.
КНД возглавила творческая интеллигенция, которой удалось составить «команду» 35-45-летних людей, имеющих достаточный опыт общественно-политической работы и способных общаться с различной аудиторией. Это обстоятельство объясняет современную относительную целостность движения: при имеющихся многочисленных колеблющихся и инертных группировках, как и в любом национальном движении, КНД вместе с тем пользуется поддержкой подавляющей части кумыкского населения. Она может проявляться в самых различных формах: у движения есть и финансовые источники, и людские ресурсы, и потенциальные голоса для любых референдумов, избирательных кампаний и т.д.
На идеологические установки, на политическое поведение КНД большое влияние имеют идущие за интеллектуальной «элитой», мозговым центром движения многочисленные «средние слои» кумыкских сел, небольших населенных пунктов. Сельская интеллигенция, а также врачи, юристы, служащие государственных учреждений, работники торговли.
В связи с ростом сообщений о планируемых или уже совершенных случаях захвата земли, покупки недвижимости КНД уведомило организации и предпринимателей, что «до определения кумыкским народом формы своей государственности в результате его демократического волеизъявления все акты купли-продажи (кроме аренды) земли, основных фондов на территории кумыкских районов недействительны».
Все более сложной становится обстановка в зоне Хасавъюрта. Чтобы представить ощущение «декумыкизации» города, возникшее у местного кумыкского населения, приведем также данные переписи 1939 года. Тогда здесь было 3273 кумыка, 2685 чеченцев и лишь 796 аварцев (по Хасавъюртовскому району численность указанных национальных групп соответственно составляла 19061, 22485 и 2258 человек). Если учесть, что между 1944 и 1956 гг. чеченцев здесь вообще не было, то изменения этнического состава в последние три десятилетия могли действительно восприниматься кумыкским населением весьма болезненно.
Образовавшиеся национальные поселки начали постепенно расширяться, в результате чего потребовалось отчуждение больших площадей близлежащих от Хасавъюрта хозяйств района. Это вызывало недовольство местного, главным образом кумыкского, населения. Однако ни один из принятых за последние годы актов Верховного Cовета и Совета Министров республики в отношении кумыков и отторжения у них земель не был подвергнут правовой оценке со стороны Минюста Дагестана.
Значительную роль в радикализации настроений кумыкского населения Хасавъюртовского района сыграло и то обстоятельство, что прибывшие в последние десятилетия чеченцы и аварцы преуспели в сфере торговли, захватили ключевые посты в институтах государственного управления и тем самым заняли позиции в общественной структуре, обеспечивающие достаток и привилегии. Кумыкской элите пришлось потесниться. Между отдельными национальными группировками усилилась борьба за сферы влияния.
Обострились кумыкско-лакские противоречия, которые также могут привести к столкновениям, способным перерасти в гражданскую войну с участием не только лакцев и кумыков, но и аварцев, чеченцев, других национальных общин Дагестана. Причины конфликта можно подразделить на два блока: восстановление Кумторкалинского района и проблема воссоздания на новой территории Новолакского района.
Кумыки уже давно требовали восстановления Кумторкалинского района. Район просуществовал до 1944 года и объединял довольно большую территорию — от Махачкалы до реки Сулак, от сел Капчугай до Главсулака. Более 90% населения района составляли кумыки, около 10% — русские и представители других национальностей. Трагедия кумыкских сел Тарки, Кяхулай, Альбурикент долго и упорно замалчивалась. Постановлением СНК ДАССР от 12 апреля 1944 года без всяких оснований их жители были выселены в Хасавъюртовский район и в Чечено-Ингушетию. Кумыки потеряли все земли (у них было три колхоза), скот, дома, имущество. Власти передали их земли горцам. Теперь притарковские кумыки — это люди, которым нечего терять: преимущественно неквалифицированные рабочие, водители, грузчики, сторожа и т.п. До сих пор они испытывают на себе последствия указанных выше репрессивных актов, именно эти люди в значительной степени являются генераторами существующей ныне социальной активности в регионе. Ныне в Тарки, Кяхулае и Альбурикенте проживают 12 тысяч человек. Не имея земли, они оказались в отчаянном положении. Те, кому удалось найти работу в Махачкале, не имеют городской прописки и поэтому не могут претендовать на получение жилья, каких-либо льгот и пособий, которыми пользуются все горожане; их в первую очередь увольняют с работы в связи с повсеместным сокращением штатов на предприятиях
На плоскости почти все районы оказались этнически смешанными, произошли серьезные деформации в кадровой политике, которые привели к ущемлению положения местного кумыкского населения. Руководство республики выдвинуло следующий план восстановления Кумторкалинского района: передать вновь создаваемому административно-территориальному образованию населенные пункты Учкент, Коркмаскала Буйнакского района, Дахадаевка и учхоз при станции Алмало, Шамхал-Тирмен Кизилъюртовского района, поселки Ленинкент и Н.Тебе Кировского района Махачкалы. Тогда бы в районе проживало, согласно проведенным расчетам, 28 тыс. 500 человек, в том числе: кумыков — 11 тыс. 600 человек, аварцев — 10 тыс., представителей других национальностей — 7 тыс. человек.
Казалось бы, по этому плану для кумыков все складывается достаточно благоприятно: 50-60% населения — кумыки, остальные — представители других народов. Однако КНД с этим не согласилось — не только потому, что предоставленные 30 тыс. га составляют лишь 25% территории бывшего района. Основной камень преткновения между КНД и руководством Дагестана — воссоздание на значительной части невозвращенной земли Новолакского района с перемещением туда лакцев, ныне живущих на территории восстанавливаемого Ауховского района.
Руководство как России, так и — в первую очередь — Дагестана спешит с решением «лакской» проблемы и тем самым еще туже «затягивает» узел кумыкско-аварско-чечено-лакских противоречий. Вместо того чтобы попытаться усадить за стол переговоров лидеров всех формирований этих народов с целью заключения договора об административно-территориальных границах данного региона, с закреплением за каждой этнической группой определенной зоны проживания, Правительство РФ выделяет необходимые капитальные вложения для обустройства переселенцев из Новолакского района в местах нового поселения и развития производственной базы, строительных и водохозяйственных организаций. Руководство Дагестана закрепляет за «вновь образуемым Новолакским районом» в бессрочное и бесплатное пользование 927,73 гектаров земли в границах согласно плану землепользования. Такое решение проблемы не может привести к миру и спокойствию в регионе, так как оно совершенно не учитывает позицию всех действующих здесь национальных и политических субъектов. Сегодня конфликтный «узел» отнюдь не был «развязан» — снизился лишь уровень напряженности. Он по другому поводу может вновь всколыхнуть лакцев и кумыков, вовлекая в конфликт другие национальные общины Дагестана.
КНД последовательно в проведении своей политической линии на достижение национально-территориальной, а не культурной автономии, поскольку последняя лишена по существу каких-либо властных полномочий, не может решить вопросы защиты прав этноса, сохранить за ним «среду обитания». «Тенглик» еще не приступил к созданию параллельных структур власти, однако обладает механизмом, консолидирующим кумыков, держащим их в состоянии мобилизации. Безусловно, в сохранившихся зонах компактного проживания «Тенглик» постарается всеми имеющимися средствами отстаивать интересы кумыкского этноса. Там он станет в перспективе легитимно пришедшей к власти политической силой. Если не предусмотреть административно-территориальные границы распространения власти «Тенглика», при сохранении неопределенности, число уже существующих очагов кумыко-аварской, кумыко-лакской, кумыко-даргинской напряженности может многократно увеличиться.
Чеченцы-аккинцы. Cогласно переписи 1989 года, в Дагестане проживает 57 877 лиц чеченской национальности, из них в городах — 24 703 чел. (42,7%). Лишь в Хасавъюрте и Хасавъюртовском районе их доля действительно значительна (соответственно — 22 137 и 22 944 человек). Из них чеченцы-аккинцы составляют не более 25-30%.
Рост социальной активности чеченцев-аккинцев, развитие их гражданских формирований необходимо рассматривать в контексте развернувшегося процесса реабилитации репрессированных народов, который, безусловно, накладывает отпечаток на политическое мышление и поведение ауховцев. Становление современного национального гражданского движения проходит в условиях нарастающего ожидания всем чеченским населением восстановления Ауховского района, возвращения в свои села.
Нерешенность проблемы восстановления Ауховского района поддерживает высокую активность и сплоченность всего аккинского населения. Для него данный вопрос не является абстрактным политическим лозунгом, задачей весьма отдаленного будущего, а просто жизненно важным, насущным интересом. Для старого поколения это значимо, поскольку для каждого чеченца умереть на земле своих предков имело издревле религиозно-мистический смысл; для молодого поколения это означало бы не только восстановление исторической справедливости, но и возможность обрести земельные участки.
В апреле 1991 года вышел закон, полностью отменивший все акты, приведшие к репрессиям целого ряда народов. Здесь следует обратить внимание на следующее обстоятельство: в 1943 году Ауховский район, хотя и создавался с учетом этнического состава, де-юре представлял собой административно-территориальную, а не национально-территориальную единицу. Однако его восстановление сегодня воспринимается многими аккинцами именно как воссоздание национально-территориального образования.
III съезд народных депутатов Дагестана, проходивший в июле 1991 года, поддержал чеченцев-аккинцев. Принятое постановление устанавливало «переходный период для решения следующих практических вопросов:
— восстановления Ауховского района и прежних исторических названий населенных пунктов, входивших в его состав, в соответствии с действующим законодательством (1991-1992 годы);
— переселения лакского населения Новолакского района на новое место жительства и возвращение чеченцев-аккинцев в места прежнего проживания (1991-1996 годы);
— определения размеров и порядка возмещения ущерба, причиненного репрессированным и насильственно переселенным народам и отдельным гражданам со стороны государства».
Далее инициатива перешла к органам исполнительной власти. Решением правительства России от 24 января 1992 года и правительства Дагестана от 18 февраля 1992 года на обустройство переселенцев из Новолакского района предусматривалось выделение кредитов, строительных материалов в необходимом объеме и т.п.
Несмотря на все недостатки принятых государственных постановлений и созданных для их реализации структур, нет сомнений в том, что благодаря им вопрос возвращения тысяч людей в родные места был поставлен в реальную плоскость. Это не могло не отразиться на политической обстановке в регионе.
Первыми свое несогласие с намеченным государством решением «ауховской проблемы» выразили кумыки, поскольку они, и не без оснований, считали, что переселение лакцев будет осуществляться именно на их исконные равнинные земли.
Взаимоотношения чеченцев с аварцами в Казбековском районе оказались еще сложнее и острее. Ощущая себя отнюдь не изолированными, а, наоборот, тесно связанными со значительным пластом аварского населения Казбековского района, жители указанных сел не спешат их освобождать, игнорируя призывы чеченцев. Более того, начался процесс мобилизации несогласных выезжать куда бы то ни было людей. Осенью 1991 года конфликт между чеченцами и аварцами чуть было не вылился в крупное столкновение.
Безусловно, восстановление Ауховского района не может быть осуществлено без определения дальнейшей судьбы проживающего там ныне лакского населения. В 1944 году около 6 тысяч лакцев было «добровольно» переселено в опустевшие села этого района. Сегодня здесь проживает примерно 7 тысяч лакцев (1700 личных хозяйств). Казалось бы, перед ними целый ряд самых различных вариантов. Однако при более детальном рассмотрении оказывается, что реальных путей не много.
Очень часто как с чеченской, так и с лакской стороны высказывалась мысль о возможности совместного проживания. Но благоприятный момент такого решения проблемы уже упущен. Его можно было бы реализовать в 1956-1959 гг., когда возвращающиеся чеченцы могли бы быть дружески приняты новым населением, что создало бы определенные предпосылки для дальнейшего мирного совместного проживания. Вероятно, до начала 1991 года шансы подобного пути еще сохранялись. Однако после публикации закона «О реабилитации репрессированных народов», после того, как произошла консолидация значительной части населения и лакцев, и аккинцев под началом возникших гражданских формирований, после того, как с той, так и с другой стороны были допущены противоправные действия, едва ли можно рассчитывать на перспективу достижения в ближайшем будущем межнационального согласия и социально-политической стабильности в воссоздаваемом Ауховском районе.
У лакского населения подспудно растет готовность освободить занятые им чеченские дома и села. Однако относительно практических шагов по решению проблемы у них нет единства: одни вроде бы согласны переехать на предоставляемые земли, но сомневаются, хватит ли на обустройство выделяемых государством кредитов, строительных материалов, действительно ли даст государство по 2 га для крестьянских хозяйств, построит поселок в районе близ Махачкалы и т.д. В нынешней экономической обстановке выезд на необжитое место — дело в высшей степени рискованное. Другие предлагают вариант обмена жилья в Новолакском районе на дома в населенных пунктах Хасавъюртовского района, против чего категорически возражают чеченцы-аккинцы. Время идет, и затягивание отъезда лакцев вызывает эскалацию межнациональной напряженности.
Для спокойного выезда основной массы лакского населения из Ауховского района необходимо предоставление ему двойной гарантии: государство должно обеспечить оказание каждому фиксированной материальной помощи (денежной, строительными материалами и т.д.); все региональные гражданские формирования должны в форме совместной декларации (Хартии) взять на себя обязательство сделать все возможное для соблюдения условий перемещения людей на новое место жительства. Если не будет обеспечено такой двойной связи обязательств государства и субъектов политической жизни, все финансовые и прочие вложения «уйдут в песок», ибо мира, стабильности в данном регионе они сами по себе дать не в состоянии.
У лакского населения в нынешнем Новолакском районе имеются достаточно прочные экономические структуры: колхозы и совхозы. В условиях хозяйственной нестабильности у людей, естественно, возникает стремление сохранить их. Это совпадает с желанием местной управленческой элиты сохраниться. В результате возникает устойчивый идеологический стереотип: выезд лакцев возможен лишь в форме механического перенесения всей нынешней хозяйственно-организационной структуры в другое место. Хотя лидеры лакских гражданских формирований заявляют, что снимают свое требование об обязательном сохранении административно-территориального образования на новых землях, отказываются от восстановления Новолакского района, при такой постановке проблемы на практике это означало бы его создание. Совершенно очевидно, что кумыки на это не согласятся.
Был избран Исполком чеченцев Ауха, который стал центром консолидации всего национального движения, штабом, формирующим идеологическую, политическую стратегию движения в рамках всего Дагестана и координирующим предпринимаемые конкретные шаги по реализации плана восстановления Ауховского района. Более того, он отчасти взял на себя функции «национального правительства» (местное население способно не только отдать Исполкому голоса на выборах, но и подняться с оружием по его призыву).
О намерении Исполкома контролировать и регулировать в будущем все экономические, социальные и политические процессы в зонах компактного проживания аккинцев свидетельствуют принятые на съезде документы. Исполком признан «высшим исполнительным органом общественного самоуправления чеченцев Ауха». Создаются «органы общественного самоуправления», которые «действуют во взаимодействии с органами государственной власти и управления и не имеют целью подмену их функций». Однако предусматривается расширение полномочий этих институтов в случае, если какие-либо учреждения или законы, дагестанские и российские, будут противоречить «естественным и неотъемлемым правам и интересам чеченцев Ауха». Здесь не стоит рассуждать о конституционности такого подхода. Важнее понять, что идет поиск новых, адекватных реальности властных структур.
Постепенно обостряется обстановка и в Хасавъюрте, где три национальные общины — чеченская, аварская и кумыкская — численно примерно равны. Существуют сферы, в которых диспропорции в национальном составе вызывают у чеченцев особое раздражение: в медицинских учреждениях практически нет врачей-чеченцев; в местном ОВД в руководящих структурах лишь один представитель чеченской национальности; в сферах обслуживания и строительства преобладают чеченцы, однако руководство их почти полностью кумыкское по составу. Теперь все эти вопросы в сознании многих связываются с кумыкско-чеченскими и аварско-чеченскими противоречиями.
Данная проблема продолжает волновать тысячи людей. Однако ни КНД «Тенглик», ни аварский Народный фронт не могут реально влиять на расстановку кадров в районе. Выход здесь видится в выборах, в формировании нового городского и районного Советов уже на многопартийной основе. Именно партиями по существу являются все перечисленные национальные движения, которые и смогут прийти к согласию по кадровым вопросам. Позднее, в результате переговоров между всеми местными гражданскими формированиями, должна быть определена и законодательно закреплена квотная система представительства различных этнических групп в структурах власти города и района.
В качестве первоочередных задач Исполком и возглавляемое им национальное движение выдвигают восстановление Ауховского района в полном объеме (на усеченный район, без заселенных ныне преимущественно аварцами селений Акташ-Аух и Юрт-Аух, чеченцы едва ли согласятся), обретение прежних названий сел, аулов и т.д., проведение кадровой политики, учитывающей национальный состав данного района, представительство в высших республиканских структурах чеченцев-ауховцев.
В результате анализа «аккинской проблемы» можно прийти к следующим выводам:
— восстановление Ауховского района следует осуществить, не создавая при этом из выселенных людей новые значительные группы обиженных. Это может деформировать общественно-политическую жизнь региона на многие десятилетия;
— необходимо распространить действие закона «О реабилитации репрессированных народов» на всех чеченцев Дагестана. Признание властями «исторического Ауха» не должно вызывать какие-либо территориальные притязания аккинцев. Оно, однако, будет свидетельствовать о восстановлении их статуса как коренного народа наравне с другими этносами Дагестана;
— решение этой сложной проблемы возможно лишь во взаимосвязи двух процессов: во-первых, государство должно оказать материальную помощь людям, втянутым во внутрирегиональные миграционные процессы (разработанная правительствами России и Дагестана экономическая программа может еще дорабатываться, но главное, что она уже существует).
Кроме того, необходимо признание всех местных национальных гражданских формирований полноправными субъектами политической системы республики. Следует обратить внимание на возможность в перспективе осложнения обстановки после, казалось бы, решения «ауховской проблемы»: если сейчас не будет достигнуто соглашения (конвенции) между различными национально-политическими формированиями Хасавъюртовского региона с привлечением международных наблюдателей, то после переселения чеченцев в Аух через несколько лет она может вновь возникнуть, но уже в виде притязаний чеченцев на всю зону Хасавъюрта. Заключение между субъектами региональной политической системы договора (Хартии) о решении «аккинской проблемы» явится гарантией мирного разрешения всех возникающих частных разногласий.
Следует обратить внимание на возможность в перспективе осложнения обстановки после, казалось бы, решения «ауховской проблемы»: если сейчас не будет достигнуто соглашения (конвенции) между различными национально-политическими формированиями Хасавюртовского региона с привлечением международных наблюдений, что после переселения чеченцев в Аух «аккинский вопрос» окончательно исчерпан, то через несколько лет он может вновь возникнуть, но уже в виде притязаний чеченцев на всю зону Хасавъюрта.
Лезгины (204 тыс.), живущие компактно в четырех южных районах республики, составляя там более 97% населения, будучи разделенными при советской власти административными границами, теперь, после крушения Союза оказались перед угрозой стать поделенными уже настоящими государственными жесткими границами. К этому следует добавить ущемление экономического, социального и правового лезгинского населения как Южного Дагестана, так и Северного Азербайджана.
В южной зоне Дагестана проживает около 25% всего сельского населения республики. Казалось бы, численность жителей, а также плодородие почвы, климатические условия должны привлечь капитальные вложения на развитие региона. Однако сюда в 1989 году Агропромом республики было выделено всего 8% ассигнований, в 1990 — 5%. Между тем в северные районы было сделано капвложений в 3-10 раз больше. В результате происходит явное обделение государственными структурами южной зоны. К примеру, объем производства валовой продукции сельского хозяйства Магарамкентского района равняется производству валовой продукции пяти районов: Тляратинского, Унцукульского, Цунтинского, Цумадинского, Чародинского, вместе взятых, однако капиталовложения в Магарамкентский район по всем направлениям хозяйствования и оснащения его техникой находятся почти на уровне одного из этих районов.
Естественно, у лезгин, имеющих перед глазами горький опыт кумыков, возникает опасение, не превратятся ли кутаны, принадлежащие нелезгинским хозяйствам, в настоящие населенные пункты с инонациональным населением, готовым в ходе приватизации земельной собственности окончательно закрепить территорию за собой.
Не может не вызвать озабоченность у лезгинского населения и проблема использования водных ресурсов Самура. Расхищение его потенциала началось с заключения в 1967 году договора между РСФСР (ДА ССР) и АзССР о распределении воды реки Самур, по которому 75% воды забирает Азербайджан. Именно последний до сих пор бесконтрольно пользуется самурской водой, до 90% забора перекачивая в Азербайджан, причем последний превышал установленные нормы для республики на 130-160 млн.куб.м. Это наносит ущерб самурскому лесу, рыбному хозяйству, экологии долины реки, который превышает уже сотни миллионов рублей. Следует обратить внимание также на построенный в последние годы двухтрубный водопровод Самур — Баку. Откачка глубинных вод под самурским лесом приводит не только к усыханию леса, но и к проникновению соленой морской воды на десятки километров в пласте земли до 60 м глубиной. А это значит — навечно погубить житницу Лезгинстана.
В районах компактного проживания лезгин набирает силу национальное движение «Садвал». Ему труднее, чем, к примеру, кумыкам или чеченцам, обрести широкую социальную базу вследствие инертности сельского населения. Этим объясняется более медленный темп развития данного гражданского формирования. Однако замедленность политизации региона не означает того, что ситуация не может приобрести драматического характера. «Садвал» уже в самом ближайшем будущем способен обрести парламентским путем политическую власть в четырех южных районах Дагестана. По существу тогда это будет уже национальная власть на собственной национальной территории.
Последнее в корне изменит ситуацию в зоне Самура. Встанет вопрос о самоопределении разделенного лезгинского народа, обретении им государственности. Конфликт в жестких формах практически неизбежен, в первую очередь потому, что «карабахский синдром» довлеет над сознанием правящих кругов Азербайджана, которые, как и дагестанские, не способны идти на какие-либо компромиссы, выходящие за рамки культурной автономии для национальных меньшинств. Пока еще можно договориться о формах лезгинской государственности, не затрагивая территориальной целостности Азербайджана и Дагестана. Если власти обоих государств проявят политическую близорукость, не пойдут на создание по обе стороны Самура национально-территориальных образований при льготном взаимодействии их между собой по типу испанских и французских Наварры, Страны Басков, процесс обретения государственности произойдет «снизу». Тогда будет возможен лишь независимый Лезгистан, через кровопролитие, через еще более жесткий «осетинский» вариант.
В этих условиях перед Россией стоят труднейшие задачи: выдвинуть уже сейчас программу с конструктивными предложениями по урегулированию «лезгинской проблемы», при этом отдавая отчет в том, что азербайджанская сторона сочтет ее заведомо неприемлемой; объяснить гражданам региона и мирового сообщества внутреннюю динамику развивающегося конфликта, дабы в будущем не быть обвиненной в происходящем. В этом, на первый взгляд чисто идеологическом шаге — залог сохранения хороших отношений не только с Азербайджаном, но и со всем тюркским миром.
В сегодняшней кризисной политической обстановке в республике совершенно очевидна необходимость разработки концепции государственных реформ, которые обеспечили бы стабильное сосуществование народов. В основе ее может быть только идея федерализации Дагестана, передачи власти из монопольного «центра» на уровень автономий: политическое единство Дагестана удастся сохранить, лишь ликвидировав его нынешнюю унитарную форму государственности и создав на ее месте федеративную (любые уже предпринимаемые в Москве и Махачкале попытки протащить идею культурной автономии или введения «лишь элементов федерализма» будут восприниматься оппозицией как поддержка гибнущего унитарного режима).
Следует осознать, что единственный путь сохранения Дагестана как единого государства заключается в глубоком реформировании его внутренней структуры, в федерализации. Этот тезис может быть воспринят как посягательство на территориальную целостность республики. Однако с развитием национальных гражданских формирований процесс федерализации уже начался. В первые же свободные демократические выборы (досрочные или очередные) лидеры движений придут в органы местной власти, начнут их преобразование в национально-территориальные институты. Этот процесс уже идет, он неизбежен, ибо отражает интересы различных национальных групп в большом полиэтническом государстве. Нельзя остановить процесс, который уже набрал силу.
Главная проблема состоит в сохранении единства Дагестана при признании права на автономию для всех национальностей и районов, составляющих Дагестан, а также установлении солидарности между всеми его частями. Выход видиться лишь в федерализации Дагестана. Это отнюдь не означает ущемление целостности республики. Федерализация здесь — это адаптация тех нарождающихся «снизу» властных структур и институтов, которые можно сегодня лишь подавить на время установлением авторитарных форм власти.
Наиболее целесообразным был бы компромиссный шаг — реорганизация государственной структуры на принципах федерализации при конституционном закреплении единства Дагестана. Пока последний как государственное образование с федеративной структурой еще возможен. Если упустить фактор времени, то через затяжной, возможно, кровопролитный кризис здесь может образоваться целый ряд маленьких, но едва ли жизненных государств.
Национально-территоральное устройство предполагает передачу каждому субъекту федерализации широких полномочий, включая законодательные, которые по своей природе могут подлежать передаче или делегированию. У федеративного государства остаются полномочия в области миграции внутри страны и выезда за ее пределы, фонды национального масштаба и фонды занятости, системы транспорта и обороны. Каждый ее субъект пользуется финансовой автономией в целях своего развития, соблюдая при этом принцип координации финансовой деятельности Центральным банком России и принцип солидарности интересов всех россиян. Он действует самостоятельно на своей территории при налогообложении, а также расходовании полученных средств, что позволит тому или иному этносу создать свою полновесную социальную структуру, оградиться в какой-то мере от более сильных конкурентов, наконец, создать местную политическую систему, отвечающую интересам большинства населения. В этом, собственно, и состоит право каждого народа на самоопределение.
Поскольку в условиях становления рыночных отношений каждый этнос заинтересован в обретении собственной ниши для формирования полной социальной структуры, своей национальной буржуазии и т.д., препятствовать набирающим силу тенденциям к федерализации — значит содействовать формированию в регионе зон хронической социальной нестабильности. Это было бы созданием преград на пути поступательного процесса, который можно лишь временно приостановить военными методами, причем ценой такого курса неизбежно станет рост антироссийских (антирусских) настроений.
Следует подчеркнуть, что принятие полумер в форме допущения «развития широкого самоуправления с учетом сложившихся исторических традиций», «введение культурной автономии» и т.п. для отдельных народов внутри многонациональных образований ни к чему позитивному не приведут. В Дагестане эти шаги не смогут положить конец размыванию зоны обитания кумыков; обеспечить ногайцев гарантией, что земли, отведенные ныне под отгонное овцеводство лакским, даргинским, аварским хозяйствам, не будут отторгнуты от них уже в ближайшее десятилетие; защитить нижнетерское (кизлярское) казачество от потравы садов и огородов, разрушения их производственно-хозяйственной ниши аварско-даргинской, лакской «овцеводческой экспансией». Они смогут сохранить себя как этносы лишь в случае обретения законодательных, правоохранительных полномочий в полном объеме на, по крайней мере, современных территориях их компактного проживания.
Федерализация не означает разрушения территориальной целостности многонациональной республики. Подобно России, она представляет собой исторически сложившееся образование. Ее распад означал бы допущение возможности создания условий для мощного регионального, если не общекавказского кризиса. Предоставление национально-территориальной автономии всем, даже малым народам, не имеющим до сих пор никаких национально-государственных структур, привело бы к умиротворению отдельных этносов, стабилизации обстановки. Целостность ее может и должна быть конституционно закреплена статьей о федеративности государства. Как и сама Россия, Дагестан внутри себя должен гарантировать право на автономное развитие каждому народу в рамках территории его компактного проживания, а также обеспечить мир и солидарность между субъектами федеративного устройства.
Анализ политической ситуации в Дагестане позволяет предсказать три возможных сценария будущего ее развития:
— если всеми субъектами политической системы Дагестана будет осознана необходимость глубокой реформы государственного устройства и власти «сверху», посредством переговоров с различными национальными общинами, начнут федерализацию Дагестана, то в этом случае по прошествии определенного периода напряженности ситуация стабилизируется;
— если власти станут препятствовать процессу реформы государственного устройства, то силы оппозиции неизбежно добьются их смещения путем демократических выборов. Тогда федерализация пойдет «снизу», посредством победы национальных движений, в первую очередь в отдельных районах. Этот процесс будет осуществляться значительно быстрее, однако можно предположить возникновение многочисленных очагов межнациональной напряженности;
— если власти пойдут на подавление национальных движений во имя сохранения нынешней унитарной формы государственного устройства, то это будет означать консервацию всех накопившихся проблем, причем не только межнациональных. Даже достигнутая таким образом видимая стабильность будет внутренне противоречивой, сохраняющей возможности больших или малых «взрывов».
Во избежание конфликтов необходимо государственно-правовое регулирование отношений между народами, которое способствовало бы разрешению противоречий, защите интересов каждой личности и каждого народа. Без договора между народами Дагестана по вопросам организации совместной жизни, регламентации отношений между отдельными народами, где государство выступало бы гарантом их соблюдения, никакого мира и стабильности в такой полиэтнической республике, как Дагестан, быть не может.
Необходимо установление равноправного диалога государственных структур со всеми субъектами формирующейся политической системы, с предоставлением каждому из них в одинаковой мере свободы действий в рамках закона. Представители национальных движений должны быть интегрированы в институты законодательной и исполнительной власти как республиканского, так и местного уровня. Диалог должен быть направлен не на взаимную критику и размежевание, а на развитие соучастия в управлении, согласие между различными этническими группами, социальными слоями.
Необходимо усиление роли государства в регулировании социально-экономических процессов, причем так, чтобы, с одной стороны, ускорился процесс формирования у каждого этноса имущего слоя, своей национальной буржуазии, чтобы в своем безудержном стремлении овладеть собственностью различные группировки и структуры не «пожрали» друг друга; а с другой — чтобы низшие слои не обнищали окончательно под действием лавинообразно проходящих рыночных реформ. И то и другое ведет к хаосу, междоусобице, гражданской войне. Государство должно, признавая свободу предпринимательства в условиях рыночной экономики, сохранять за собой рычаги управления в ряде отраслей и контроля за процессом приватизации (особенно, если это касается земли), механизма справедливого распределения налоговых и прочих поступлений в отношении всех регионов республики. Государство должно также гарантировать равенство всех дагестанцев при осуществлении ими своих гражданских прав и обязанностей на всей территории.
Необходимо отметить стремление некоторых лидеров национальных движений обосновать права того или иного этноса на земли, исходя из «древнейших времен». Такой план при его реализации означал бы развертывание на всей территории Дагестана гражданской войны, борьбу отдельных этносов и гибель государства. Обретение государственности не может осуществляться через восстановление «этнической собственности» на территории исторического расселения этноса. Узаконение этнической принадлежности определенных территорий должно идти не путем апелляции к истории, не через попытки отдельных народов вернуть былое (реальное или мифическое) «жизненное пространство», а через компромиссные решения, закрепляемые законами и гарантируемые государством.
Политическая ситуация в республике в ближайшие месяцы будет обостряться: пройдут выборы в местные органы власти, что будет означать новый виток противоборства мафиозных, клановых структур, этнических групп, формирующих в новых рыночных отношениях принципиально новые социумы, со своим имущим классом, элитой, жаждущей укрепления своего влияния, власти.
Чтобы социальные процессы уже в самое ближайшее время не вышли из-под контроля, не стали стихийными, необходимо еще до выборов законодательно закрепить в ряде городов (Хасавъюрт, Кизилъюрт и др.) квотное разделение между ведущими этническими группами мест в органах власти, руководящие посты ключевых экономических и социальных объектов (МВД, гороно, нефтебазы, бензозаправки, больницы и т.д.). В противном случае будет происходить постоянная борьба за передел сфер влияния между различными клановыми, мафиозными и этническими группами. Подобно тому как только право способно регулировать отношения между индивидуумами в буржуазном обществе, лишь разделение законодательных и исполнительных полномочий между различными этническими группами может создать какой-то механизм сдерживания. Пока же власть в Дагестане занимается лишь абстрактными призывами к миру и спокойствию, создавая деформированную общественную структуру республики, которая сама по себе обречена на генерацию лишь сепаратистских тенденций.
Следует обратить внимание, что без радикальной реформы государственного устройства Дагестана — федерализации республики — при существующем централизованном финансировании по схеме Москва — Махачкала — районные центры неизбежно произойдет ущемление практически большинства народов Дагестана.
Подобно тому как для многонациональной России наиболее адекватным может быть только федеративное устройство, только федерализация Дагестана способна предотвратить тяжелые социальные потрясения в данной республике.
В Дагестане все более обостряется политическая обстановка, где можно обнаружить сегодня множество различных комбинаций, возникших в результате борьбы и компромиссов между указанными силами. В них порой очень трудно разобраться. Однако это необходимо сделать. Уже сейчас России определить подход к самой этой борьбе сил. Здесь развертывающееся противоборство почти неизбежно в ряде мест примет жесткие формы.
Что делать в этой ситуации России? Представляется, что все проработки вариантов чрезвычайного положения должны исключить введение армейских контингентов. Ничего, кроме роста антироссийских настроений, последним достигнуто не будет. Россия должна выступать лишь арбитром, не принимая позиции какой-либо одной стороны. У каждой этнической группы, любого субъекта новой политической системы более или менее сильны пророссийские ориентации. Это связано с осознанием глубокой интегрированности хозяйства Дагестана в экономику России.
© Международный институт гуманитарно-политических исследований
|
|