Застольный рассказ НИКОЛАЯ ТРОИЦКОГО*
О своём однокурснике по театроведческому факультету ГИТИСа Борисе Кагарлицком
* Троицкий Николай Яковлевич: журналист, автор термина “семибанкирщина”. В 1991 г. - Политический обозреватель еженедельника «Мегаполис-экспресс», в настоящее время - заместитель главного редактора этой газеты.
- ...В Бюро комитета комсомола я занимался НТСО, за что получал повышенную стипендию. Ну, ради повышенной стипендии, знаешь... Ты чего мне принёс? (Показывает на включённый диктофон, - АП.) Не надо.
- Да я не тебе. Я слушаю просто.
- Ты записывать, что ли, решил?
- Ты говори. А я просто буду слушать.
- Ты записываешь, что ли?
- А чего ещё?..
- Ну ради бога.
- Я делаю разные исторические записи.
- Я польщён. Только это, значит, матом нельзя ругаться?..
- Ты разве ругаешься?
- ...А то потом все узнают, что Троицкий ругается матом.
- Я свои встречи с интересными людьми и разговоры исторического характера записываю. Это - только для истории.
- Ну это, конечно, история.
...Он тоже занимался НТСО. Был, кстати, очень активен - активист, общественник и так далее.
Был у нас там такой профессор. извиняюсь за выражение, марксизма-ленинизма - Андрей Иванович Гусев. Этот Андрей Иванович Гусев был очень большая сволочь. Он преподавал у нас диамат, марксизм-ленинизм - такие хорошие предметы. Он, этот Гусев, естественно, член Бюро. И он этого Борю Кагарлицкого за версту чуял. Потому что он, хотя и сволочь, но очень умный и хитрый. И он его в партию всячески, изо всех сил, не пускал.
В конце концов Боря, тем не менее, в КПСС пролез. Я не знаю, правда: может, он только кандидатом стал и ещё не был членом? (Я не очень разбираюсь в том, как это у них там происходит.) Но не важно. То ли кандидатом в члены КПСС, то ли членом КПСС на пятом курсе он стал. Ценой больших усилий: еврей, понимаешь, интеллигент.
(Еврей даже по паспорту.) Такие не поощрялись. Это сейчас в партию берут всех подряд, а тогда таких в партию очень не любили брать. (В Коммунистическую партию, естественно. Советского Союза.)
Короче говоря, он вступил. И только он вступил, как написал какую-то очередную великолепную курсовую работу - по Вольтеру, Мольеру, там, Хринеру. (Я не помню.)
Я читал его работы. Он, действительно, очень способный был. Языки знал (наверное, и сейчас знает) - английский, французский, немецкий.
- При мне он уже на итальянский перешёл.
- Возможно. Он - способный парень. Он - очень способный. Тут я ничего не могу сказать.
...И тут вдруг загремел. На пятом курсе! Для нас для всех это была, конечно, полная неожиданность, потому что я с ним очень много трепался. (Умный парень. Почему не потрепаться?) Он, конечно, всю эту советскую систему, естественно, сам понимаешь, имел... в виду. Ну, так же, как и любой нормальный человек. (Ну мало ли: «Советская власть - говно». И так далее.) Год-то какой был? Застойный. Всем всё ясно, ни у кого никаких иллюзий нет. Ну и что? С тем же успехом можно было записать в диссиденты 90 процентов студентов. Оказалось, он переводил с каких-то языков, издавал какой-то реферативный журнал,.
В общем, на пятом курсе он загремел. И загремел буквально за месяц (если не за неделю) до выпускных экзаменов. Естественно, загремел сразу и из института, и с диплома, и из КПСС, и отовсюду, откуда только мог загреметь.
Когда он погорел, его там, естественно, клеймили однокурсники (ну как полагается): «рассмотрели», позор, там, безобразие, там, туда-сюда. (Всего этого хватало.) Ну знаешь, как это.
А через год загремел папа. Причём папу с каких-то лекций тут же сняли, а на кафедре зарубежного театра оставили. Но потом в конце концов он всё равно ушёл. Ну сам знаешь.
Правда, я тебе должен сказать, что папа - Юлий Иосифович - в лекциях своих, в общем, тоже не стеснялся. ГИТИС, вообще, был такой рассадник свободомыслия...
- Я только на днях стал вхож в ГИТИС.
- Ну сейчас это уже, конечно, смешно, но по тем временам такой степени смелости оценок советского периода я нигде не встречал. Ну я не знаю: может, и был ещё где-нибудь в МГУ... Ну а там никто особо не стеснялся и, в принципе, гнать можно было всех. Но, правда, и стука особого не было. Ну позволяли: ГИТИС, там, театр, театроведы. Ну хрен с ним. Ладно там.
А Кагарлицкий уже счёлся вроде как диссидентом. Понимаешь? Я впервые видел живого диссидента. И, оказывается, на протяжении года-двух-трёх общался с живым диссидентом. Это же интересно.
Его вышибли отовсюду, но посадили, действительно, не сразу. Где-то на следующий год после этого я его встретил в Библиотеке иностранной литературы. Ну я с ним поговорили. Для меня это было, конечно, интересно: с диссидентом (с явным диссидентом!) разговариваю.
Да фактически его и не посадили. Он получил год условно.
- Нет. Ну как? Это известный факт, что он тринадцать месяцев провёл под следствием. (Потом его амнистировали.)
- Под следствием. Следствие его началось как раз тогда, когда он ещё заканчивал институт. Тут же его забрали. Когда его из института исключили, он пошёл под следствие. (Его исключили автоматически.) Ну он свой год условно получил и, поскольку он его провёл под следствием, то нигде и не сидел.
- Но он где-то сидел - в следственном изоляторе КГБ «Лефортово», что ли?
- По-моему, нет.
- Но этот факт как-то никто не оспаривает.
- Если он там и сидел, то очень недолго.
- Везде написано: тринадцать месяцев.
- Что сидел в «Лефортове»?
- Да - под следствием находился.
- Может быть. Не знаю. Но я его сначала встретил в «Иностранке», потом - на похоронах этого Хайченки...
- Но это было «до»? Или «после»?
- После, после это всё!
...На похоронах Хайченки, потом ещё где-то. В театре я его тоже встречал.
А его подельники, между прочим, сильно сели.
- Да, я знаю.
(Обрыв записи.)
- ...Шёл 80-й год. У нас практически всех поголовно записали в обслуживающий контингент олимпиады. И в какой-то момент всех студентов погнали на беседу с представителями КГБ.
Пришли два молодых человека. Один - очень говорливый, а другой всю дорогу (весь вечер, все три часа) сидел молча.
- Это - кто?
- Фамилии их я не помню Они, по-моему, и не представлялись. Это - КГБшники, которые курировали наш институт - ГИТИС. И видимо, судя по всему, даже не только наш институт, а вообще - искусство, театр. Потому что после того, как нам мылили мозги насчёт иностранцев на олимпиаде, которые будут там совершать идеологические диверсии, им начал задавать вопросы - про «Метрополь», ещё про какие-то дела.
Ну они там обосрали «Метрополь». Он сказал, что «Метрополь» - это ОЧЕНЬ слабый сборник произведений известных писателей. Но это - ОЧЕНЬ плохие, скучные, самые, вообще... Ну уж такие плохие, что их просто читать нельзя.
Потом спросили про Кагарлицкого. Или даже его не спросили... (Я не помню.) А, он потом сам сказал: «Но, наверное, вас интересует дело вашего коллеги Бориса Кагарлицкого?» (Его даже никто не спрашивал.) «Вот я хочу вам кое-что рассказать.»
И начал рассказывать, что, оказывается, за Борисом Кагарлицким они следили давно. Знали о его противоправной деятельности уже год как минимум. Три раза вызывали отца и предупреждали его, но все три предупреждения не помогли. «Тогда нам ничего не оставалось, как его арестовать, потому что он выпускал такой нехороший антисоветский реферативный журнал.» (Названия его я не помню. А может, он его и не называл.)
- По-моему, там было какое-то название - какие-нибудь «Поиски».
- Какое-нибудь название, конечно, было. Типа «Поисков». (Может быть.)
...Да, он сказал, что вот он сейчас под следствием. Нигде он не сидит. (Ну разве нашими КГБшникам можно верить?) Вот, собственно, и всё, что я знаю про Бориса Кагалицкого.
Никаким он социалистом в то время не был, потому что... Ну я не знаю: ну, может, он в беседах со мной не раскрывал своих фундаментальных убеждений... Не знаю. Бог его знает. Но, во всяком случае, судя по тому, что он говорил, он был самый нормальный такой буржуазный либерал - сторонник западного общества.
- Почему же он стал после этого социалистом?
- Ну, а потом уже, я не знаю, он мог кем угодно стать, поскольку, ну, знаешь... Это был 80-й, а сейчас - 91-й. За десять лет человек может чего угодно...
- Не за десять...
- Ну а потом он выбрал себе почему-то вот эту социальную стезю.
...В следующий раз я столкнулся с Кагарлицким (уже не я лично, а все советские люди)... Помню, в «Книжном обозрении» была подборка читательских писем о Солженицыне, и одно из писем написал Кагарлицкий.
В этом письме он писал против Солженицына. Вот там уже у него какие-то социалистические идеи появились. Но в пору студенчества, если он и был социалистом, то здорово это скрывал.
...Причём он странно подписался: «Борис Кагарлицкий, социолог». Хотя, конечно, какой он социолог? Где он там, на каком социологическом курсе - этого я не знаю.
- Думаешь - чистая лапша на уши?
- Ну я не знаю. Но у нас социологию как-то, понимаешь, в 80-м году не читали. Даже близко. Это была запрещённая абсолютно буржуазную лженаука. Может быть, какой-то спецкурс он там лично с кем-то проходил... Бог его знает. Всё может быть.
Этот Хайченко, который у нас был руководителем курса - махровый и абсолютно (до смерти) запуганный советский властью еврей. И бездарный совершенно. Профессор, понимаешь, доктор наук - и абсолютно полное ничтожество. Не мог он никаких социологий читать даже близко.
Курс, кстати, был абсолютно, что называется, тупой, пустой. Там было только два каких-то соображающих человека - это Боря и ещё там один. Вот, собственно, и всё. А потом он уже всплыл в Моссовете.
- Но в Моссовете-то ты с ним уже встречался, я думаю...
- В Моссовете я лично с ним не встречался.
Всё, Алексей. Мне больше нечего сказать.
Беседовал Алексей Пятковский. Весна 1991 г.
