V. ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ

С появлением независимых государств прежние представления о геополитических притяжениях и отталкиваниях в Центральной Азии подвергаются ревизии. Рушатся устои почти столетнего статус-кво, установившегося в регионе с приходом сюда России, одновременно реанимируются многие "дорусские" и "досоветские" понятия. С другой стороны, многие геополитические реалии советской эпохи оказываются гораздо менее иделогическими и более прочными и жизненными, нежели это казалось лидерам новообразованных среднеазиатских государств. В регионе не только складываются новые, но и оживают старые (досоветские и советские) геополитические взаимосвязи. Посмотрим на основные из них.

Средняя Азия и Россия

Еще в 1980-е годы пребывание центральноазиатских республик в рамках союзного государства с доминированием в нем России казалась совершенно неизбежным и не имеющим альтернатив. Даже наиболее ярые лидеры национальных движений, оппозиционных коммунистическим правительствам, здесь (в отличие от, например, прибалтийских республик) не ставили прямо вопроса о выходе из союзного государства. Не случайно никто из политических лидеров региона не был приглашен к подписанию Беловежских соглашений о роспуске Союза ССР и о создании СНГ. Поэтому суверинитет для всех этих республик явился не результатом народной борьбы или хотя бы выбора политических элит, а результатом совершенно внешних по отношению к региону процессов распада СССР и крушения коммунизма. "Деколонизация оказалась столь же экзогенной и даже более неожиданной, чем в прошлом колонизация.

Тем не менее, новые среднеазиатские суверенные государства уже состоялись. Даже любая реальная реинтеграция постсоветского пространства в рамках какого-то нового надгосударственного образования не сможет "отобрать" то, что успела получить и консолидировать элита среднеазтских государств. Одновременно происходит "возвращение этих стран в лоно центральноазиатской цивилизационной общности, от которой они были изолированы в течении советского периода. Это осознано и в самой России, и в большинстве стран мира.

Именно по причине этого социокультурного сдвига новая система отношений среднеазиатских республик с Россией мало зависит от проблемы русских беженцев, неоимперских настроений в российском истеблишменте или любых других частных факторов.

В новообразованных центральноазиатских государствах процесс самоутверждения правящих национальных элит идет через поиски интегрирующей национально-государственной идеи, которой неизбежно - как везде в постколониальном мире - выступает "национальная независимость". В условиях глубокого идеологического вакуума, неопределенной национально-государственной идентичности формирующиеся элиты закономерно стремятся любыми способами дистанцироваться от "метрополии", "империи" и т.д. Здесь весьма болезненно воспринимаются любые симптомы возрождения бывшей ("имперской") роли Москвы в Центральной Азии. Любое возражение или критика российского руководства или общественности (в отличие от западных, с которыми стараются не конфликтовать) вызывает жесткую реакцию местных властей и сразу объявляется в местных СМИ диктатом бывшей "метрополии".

Между тем, отношения именно с Россией объективно надолго останутся приоритетной сферой политики среднеазиатских республик. Это неизбежно. Россия является главным потребителем сырья и поставщиком техники и энергоресурсов, ключевым транзитным пунктом всей внешнеэкономической деятельности, важным фактором военно-политической стабильности региона. Никакие займы и кредиты от других стран не способны изменить хозяйственные структуры восточных республик (а значит - и их стратегической зависимости от России) в течение одного - двух десятилетий.

Поэтому попытки отдельных лидеров региона разыграть "хлопковую карту" (прекратить поставки сырья для российской текстильной промышленности, увязав это с требованиями повышения закупочных цен), сократить ввоз промышленной продукции из России, представляют собой лишь нормальную пробу сил взаимозависимых экономических партнеров в новых для них рыночных условиях.

Пока экономические контакты сопровождаются очень большими трудностями. Бюрократический аппарат новых государств, с одной стороны, не хочет выпускать из-под своего контроля любую внешнеэкономическую деятельность, с другой, стремится не допустить зарождения внутри своих стран местной русской буржуазии.

В то же время, российский промышленный истеблишмент по инерции смотрит на Среднюю Азию в основном лишь как на поставщика сырья, а общий промышленный кризис в России потребление этого сырья сократил до минимума. Молодой частный капитал также смотрит на Восток весьма настороженно; у него гораздо лучше идет дело с Европой и США, Китаем, другими дальневосточными странами.

Среднеазиатские частные предприниматели также выходят" в Россию с большим трудом, все больше ориентируясь на Китай и Турцию. Между тем, взаимодополнительность российской и среднеазиатской экономики делают рост контактов практически неизбежным в ближайшие десятилетия. Россия - по выходе из кризиса - безусловно не упустит этот громадный рынок из сферы своего влияния.

Если рыночная трансформация самой России в ближайшее десятилетие состоится, то будущее ее отношений со странами региона просматривается достаточно легко. Эти отношения в целом будут моделировать мировые отношения Север-Юг, возможно, с меньшей долей финансово-экономической и технологической и с большей - военно-политической зависимости. Помешать такому развитию отношений может только глубокая стагнация России и замещение ее в регионе какими-то другими центрами силы (Китаем, Западом). В этом случае ближайшим аналогом интеграции Средней Азии в мировую систему выглядит Пакистан.

Со стороны среднеазиатских республик работает также и важнейший фактор неэкономического порядка, который превращает Россию в главного союзника и партнера в течение ближайших десятилетий. «Фундаменталистская» угроза делает нынешнюю среднеазиатскую элиту готовой на серьезные шаги в области политической интеграции с Россией. "В Узбекистане, - откровенно утверждает президент И.Каримов, - не может получить поддержку фундаментализм. Россия - гарант безопасности и неделимости границ в среднеазиатском регионе, поэтому без нее Узбекистану не прожить. В России республика видит сегодня единственного партнера, который хотя и преследует в регионе свои интересы, все-таки пока представляет собой меньшее зло, нежели фундаменталистские режимы Ирана или Афганистана".

Есть и более конкретные мотивы близости нынешней элиты к России. Большая ее часть была в свое время кооптирована на свои должности Москвой, сформировалась в сфере русской культуры и языка, некоторые имеют русских жен. В случае действительно радикального конфликта с Россией эти люди будут вытеснены со своих постов новой волной политиков, сформировавшихся в лоне другой культурно-политической среды.

Дистанцированное сотрудничество с Россией помогает нынешнему поколению "этно-номенклатуры" в Центральной Азии удержаться у власти перед лицом следующей волны политиков, в большинстве своем более радикальных националистов. Причем, чем реальнее будет угроза со стороны последних, тем ближе будет сотрудничество элит с Россией.

Важным фактором отношений Россия - Средняя Азия является и практическое единство постсоветского оборонного пространства, не оставляющее России альтернативы защиты статус-кво в регионе. Оборонная доктрина России однозначно рассматривают территорию среднеазиатских государств как "сферу российских жизненных интересов", а их внешние границы (являющиеся одновременно границами СНГ) - как границы стратегического предполья России. Согласно этой доктрине эти границы должны защищаться как внешняя граница России, ибо внутренние границы СНГ фактически прозрачны и проникший на территорию СНГ поток наркотиков, оружия или любой другой контрабанды беспрепятственно достигает любых территорий России. Обустройство же нынешних государственных границ РФ в соответствии с современными техническими требованиями безопасности считается Москвой превышающим ее экономические возможности.

Дело, в действительности, не в дороговизне новых пограничных сооружений, а в решении ельцинской Москвы сохранить "сферу жизненных интересов", что в значительной мере совпадает с интересами правящих элит государств региона. Российская армия и русскоязычный офицерский корпус среднеазиатских армий являются важнейшими инструментами поддержания фактического единства оборонного пространства.

На практике эта доктрина была опробована в войне в Таджикистане.

Средняя Азия - СНГ - Евразийский Союз

Созданное после распада СССР Содружество Независимых Государств все меньше удовлетворяет его участников как в экономическом, так и в политическом аспектах (в рамках СНГ за 1992-93 гг. принято около 400 документов, но почти все они практически не работают. К тому же, в рамках СНГ отсутствует симметрия в отношении интеграционных процессов: если одно государство, например, подписывает 50 совместных документов, другое - 70). Поскольку центростремительные силы оказываются более мощными, чем центробежные, у лидеров отдельных постсоветских республик возникает желание усилить интеграционные процессы внутри СНГ, а заодно решить целый комплекс собственных внутренних проблем.

В этой ситуации президент Казахстана Н.Назарбаев выдвинул идею создания на базе СНГ нового государственного объединения - Евразийского союза. Суть проекта - в замене институтов СНГ наднациональными органами.

Речь идет о едином парламенте (избранном путем прямых выборов многонациональном органе, - решения которого обсуждались бы в представительных структурах государств Союза), совете министров обороны, едином оборонном комплексе (единые вооруженные силы ЕАС с совместным руководством и общим генеральным штабом), исполнительном комитете (межгосударственном секретариате) союза, который бы назначался бы главами стран-участниц и обладал статусом наблюдателя в общеевропейских структурах. Кроме того, вводится единое гражданство для жителей стран ЕАС ("все остальные будут для нас иностранцами"). Официальным средством межнационального общения предлагалось сделать русский язык.

В рамках ЕАС предлагалось проводить единую экономическую политику, ввести общие границы, создать наднациональную валюту, в то же время не отказываясь и от национальных валют в государствах-членах союза. В рамках Союза должны согласовываться совместные программы экономических реформ, вопросы формирования единого информационного и правового пространства, транснациональных хозяйственных структур.

При этом СНГ не должно было разрушаться, наоборот, ЕАС превращался бы в его твердое интеграционное ядро.

Назарбаевский проект создания ЕАС встретил негативную реакцию со стороны России, которая ревниво отстаивает свое лидерство в интеграционных процессах. Кроме того, в настоящий период Москва находит для себя более удобным развивать двусторонние отношения, ставящие ее в положение сильнейшего партнера и избавляющие от перспективы столкнуться по ряду вопросов со сплоченным фронтом других республик.

С другой стороны, проект вызвал разногласия между лидерами среднеазиатских республик. Если Кыргызстан поддержал ее, то президент Узбекистана отнесся к идее холодно. "Если Евроазийский союз предполагает создание единого парламента, неких надгосударственных управленческих структур, единое гражданство, то это образование ничем не будет отличаться от бывшего СССР. Мы категорически против возврата назад".

Безусловно, среднеазиатские республики будут искать возможности коллективного решения многих проблем, в том числе и совместно с Россией. Однако, только сладывающался в этих странах элита явно уже не допустит в обозримом будущем (ближайшая пара десятилетий) создания какого-либо наднационального государственного формирования, которое могло бы существенно ограничить ее возможности контролировать национальные ресурсы. Это касается не только ЕАС, но и проектов создания в рамках самой Средней Азии какого-то мощного наднационального объединения.

Центрально-азиатский союз

Лидеры новых государств, безусловно, отдают себе отчет в выгодах интеграционного процесса в центральноазиатском регионе. В январе 1993 года лидеры Узбекистана и Казахстана объявили о формировании нового объединения -Содружества Государств Центральной Азии.

На территории пяти суверенных стран начнет образовываться качественно новый региональный рынок, подразумевающий единые таможенные и пошлинные правила, налоговую систему, единое оборонное пространство, взаимно согласованные цены. Было заявлено также, что рассматривается вопрос о введении единой для всех валюты, наконец, о возможности создания регионального военно-политического союза. Однако, как и практически везде в "третьем мире" (кроме, возможно, АСЕАН), реальных шагов по интеграции ни в политике, ни в экономике сделано не было - по тем же причинам, которые блокировали инициативу ЕАС.

Кроме того, все страны региона идут на мировой рынок примерно с одним и тем же набором предложений, и, следовательно, неизбежно будут конкурировать на нем. Это совершенно очевидно уже даже по составу участников предполагаемого Союза: центральноазиатское экономическое пространство создается усеченным - без обескровленного войной Таджикистана, Туркменистана, надеющегося выйти из кризиса в одиночку, за счет запасов газа.

Борьба за лидерство в регионе

Важной стороной осознания своей идентичности молодыми национальными государствами являются поиски внешнеполитической ниши (роли) по любой из тем международной политики. Это проявляется в борьбе за историческое наследие (тех или иных поэтов, мыслителей, государственных деятелей прошлого), акцентировании той или иной темы в идеологических и политических международных дискуссиях, в поисках "своих" ближайших партнеров и союзников, не очень скрываемой борьбе за лидерство в регионе.

Из пяти государств региона на идейно-политическое лидерство претендуют реально лишь Узбекистан и Казахстан.

Наиболее населенный, аграрный и исламизированный Узбекистан, на территории которого расположены крупнейшие центры мусульманской культуры (Бухара, Самарканд), имеет в этой гонке за лидерство достаточно сильные позиции. Именно Узбекистан с его авторитарным светским режимом стал главным препятствием для экспансии исламского фундаментализма в регионе. И, в качестве такового, главным союзником России.

Именно военная помощь Узбекистана (включая прямое участие войск) обеспечила прокоммунистическим ополчениям худжандского и кулябского кланов победу в жестокой войне в Таджикистане. Правда, для Узбекистана участие в таджикской войне не было предметом свободного выбора, победа «исламско-демократической коалиции» (в действительности, сложной композиции клановых, этнотерриториальных и политических сил) означала бы для Узбекистана начало тяжелого внутреннего кризиса: вероятный исход сотен тысяч узбекских беженцев из Таджикистана (узбекское население которого превышает миллион), обострение конфликта со "своими" таджиками (более двух миллионов населения), подъем исламистских движений в Ферганской долине.

В значительной части соображениями безопасности продиктована и активная политика Узбекистана в Афганистане, где каримовский режим поддерживает прямые (минуя Кабул) связи с военными каудильо узбекского происхождения. Особо тесные отношения сложились у Ташкента с генералом Рашидом Дустумом, которому оказывается прямая экономическая и военная помощь. Этот факт не может не вызывать возмущения кабульского правительства, но оно пока бессильно что-либо сделать.

Главная военная опасность в регионе в ближайшее время таится в треугольнике "Узбекистан-Афганистан-Таджикистан". С афганской территории оперируют вытесненные сюда в ходе войны отряды оппозиции. Но на контролируемой Дустумом (населенной узбеками) территории свободно появляются военные и разведчики из Узбекистана, здесь исключено появление баз таджикских моджахедов.

Официальный Ташкент продолжает подчеркивать свою принадлежность к великой мусульманской семье, поддерживает внешне теплые отношения со всеми крупными исламскими странами (особо - с Турцией и Пакистаном). Однако, понимая опасность волны исламизма для внутренней стабильности республики, режим нащупывает потенциальных союзников за пределами мусульманского мира и даже среди его исторических противников. Визиты в Ташкент высокопоставленных делегаций из Индии и Израиля вызвали проклятья исламистов в адрес Каримова.

В свою очередь, слишком быстрое и тесное сближение Туркменистана с Ираном (под которым, конечно, не идейная или религиозная близость, а проект газопровода по иранской территории), вызвали жестко негативную реакцию Ташкента.

Казахстан, будучи наименее исламизированной, наиболее промышленно развитой и "европеизированной" страной региона, свою внешнеполитическую активность также направляет в первую очередь на нейтрализацию угроз своей стабильности. Для Алма-Аты угроза исламизма практически не существует, зато существует реальная угроза межнационального конфликта, русского сепаратизма, конфликта с Россией и в результате - раскола страны.

Для противостояния этой угрозе режим Назарбаева проводит две стратегические линии во внешней политике.

Первая состоит во всемерном акцентировании собственных интеграционных устремлений (ЕАС, различные отраслевые проекты сближения с Россией). Назарбаев всячески подчеркивает, что не участвовал в Беловежском соглашении, что развал Союза произошел против его воли, что он делает все для восстановления в той или иной форме союзных отношений пост-советских государств. Подчеркивается также, что Казахстан всячески идет навстречу России, является инициатором почти всех двусторонних соглашений, что дистанцирование между двумя этими государствами происходит по вине России и т.п. Казахстанский батальон участвует в прикрытии таджико-афганской границы в составе "объединенных миротворческих сил СНГ".

Одновременно весь идеологический аппарат государства нацелен на убеждение русских и других некоренных жителей в том, что какая-либо национальная дискриминация в республике невозможна, что русским в Казахстане предоставлены возможности не меньшие, чем казахам, что им здесь лучше, чем в России и пр. Эта пропаганда открыто нацелена на нейтрализацию возможного русского национального движения и сепаратизма, на предотвращение эмиграции некоренного населения, которая наносит тяжелый удар по экономики республики.

Вторая линия состоит в инициировании всякого рода интеграционистских проектов собственно в регионе, в акцентировании своей азиатской идентичности. Сама идея Центральноазиатского Союза неслучайно выдвинута именно Назарбаевым). Казахстан, самая уязвимая для российского давления из среднеазиатских стран, более всех других заинтересован в том, чтобы выступать в отношениях с Россией не просто как отдельное государство, но как представитель регионального политико-экономического союза.

Приходится однако признать, что усилия режима Назарбаева приносят пока плоды скорее пропагандистского, чем реально политического плана. Политическое лидерство Казахстана в регионе соседями (кроме частично Киргизстана) не признается. Хотя бесспорным является его лидерство в отношениях с Западом и в иностранных инвестициях.

Пантюркизм - Организация Экономического Сотрудничества - Турция

История пантюркизма берет начало в середине XIX века в Казани. Там в 1843 году возникает движение "Джадид", целью которого являлась модернизация системы образования. Здесь впервые зарождается и формируется идея национальной, а не религиозной идентичности тюрок. Ее подхватывают представители нарождающейся мусульманской интеллектуальной элиты в различных уголках Российской империи, в том числе в Бухаре и Самарканде. Подчеркивая единство исторических корней и судеб тюркских народов, они при этом делали следующие акценты в соотношении регионального и общетюркского: на первый план выдвигалось национальное во всех его проявлениях, которое подкреплялось культурным пантюркизмом и, наконец, политическим союзом всех тюрок.

В несколько ином направлении стал развиваться пантюркизм с конца XIX века в Турции. С момента своего возникновения держава турок-османов представляла себя как империя мусульман: султан был одновременно и светским правителем и халифом всей подконтрольной ему части мусульманского мира. Когда империя пришла к глубочайшему упадку, начались поиски новых идеологических основ государственности.

Возникший тогда турецкий (анатолийский) пантюркизм - это этнически, национально окрашенное понимание империи: вместо халифа - мировая держава тюрок. Эта концепция легла в основу довольно агрессивного политического курса Турции в первые десятилетия нашего века, апогеем которого явился 1918 год: турецкие войска занимают Азербайджан, доходят до Дербента, уже как-то пытаются вмешиваться в среднеазиатские дела, помогают крымскому татарскому правительству.

С падением Османской империи радикально меняется положение внутри самой Турции и ее место в мире. Мустафа Кемаль (Ататюрк) заменяет пантюркисткую идеологию на своеобразный вариант национализма, сохранение анатолийского ядра вместо глобальных имперских притязаний, то есть антиимперский, в сущности, национализм, даже с некоторым изоляционистским уклоном. Соответственно, преследуются группы и закрываются все газеты пантюркистской ориентации.

С крушением СССР в Турции возникло искушение быстро и «за дешево» приобрести политико-экономическое и идеологическое влияние на тюркские республики бывшего Союза. Идеей пантюркизма оказался увлечен довольно широкий спектр политических сил Турции. Развернулась мощная пропагандистская кампания тюркского единства. Миллионы долларов уже затрачены на техническую организацию турецкого спутникового телевещания на страны Центральной Азии, на организацию учебных программ для студентов из региона. Сделаны первые шаги по военно-техническому сотрудничеству (что, естественно, не вызовет восторга Москвы).

Но главный акцент делается на создании нового тюркского содружества, поначалу экономического. В конце 1993 года Турцией, Ираном и Пакистаном была создана Организация Экономического Сотрудничества. Главными задачами ОЭС является расширение торгово-экономических связей между странами-участницами и уделение особого внимания социально-экономическому становлению новых государств - Азербайджана, Казахстана, Кыргызстана, Узбекистана, Таджикистана и Туркменистана. Были определены направления экономического сотрудничества государств - членов ОЭС до 2000 года и на последующий период. Планируется строительство железной дороги Теджен-Сарахс, которая станет составной частью трансазиатской магистрали между Пекином и Стамбулом. ОЭС также намерен реконструировать порт Актау на Каспийском побережье, строить автомобильную дорогу Андижан-Ош-Эргаштом-Кашгар, которая позволит непосредственно связаться с Китаем и Пакистаном и т.д.

Лидеры среднеазиатских республик в этом контексте, да и в ситуациях каждодневной жизни не могут не учитывать некоторого ренессанса идей пантюркизма, связанных с ностальгией по досоветским временам, когда не было деления на национальные республики.

Однако в массовом сознании удар по иллюзиям пантюркизма был нанесен самой его практикой. Как только телевидение среднеазиатских республик стало ретранслировать передачи турецкого ТВ, оказалось, что его влияние мизерно. Население в большинстве своем лишь отчасти понимает турецкую речь, а по своим иделогическим, социокультурным установкам эти турецкие передачи были ему чужды. Обнаружилось громадное расхождение в ценностных ориентациях. Массовые слои среднеазиатских обществ отвергли навязываемые им извне стереотипы.

Несомненно, пантюркистские установки находятся в обороте, но по большей части не в массовом сознании, а как элементы поисков национальной идентичности, в проектах построения новой идеологии для новых государств. Различные партии и движения Средней Азии используют в своих идеологических концепциях элементы пантюркизма, однако, ни одна из них не станет прибегать к нему как к целостной доктрине, поскольку на повестке дня стоят в первую очередь, проблемы укрепления национальных суверенитетов и как максимум возможность углубления интеграционных процессов внутри среднеазиатского региона.

Пределы турецкого влияния в решающей степени определяются, конечно, довольно скромными экономическими возможностями, которые открывает перед странами региона сотрудничество с Турцией. Последняя не может выступить полноценной альтернативой России как экономический партнер, в то время как дальнейшее сближение с Анкарой угрожает серьезным обострения отношений с Москвой. В военно-политической сфере турецкие ресурсы еще менее могут конкурировать с российскими.

Не желая ни отказаться от пантюркизма как от идеологического инструмента интеграции, ни идти на опасно тесное сближение с Турцией, политики центрально-азиатских государств пытаются разорвать однозначную интерпретацию пантюркизма как турецкого по преимуществу идеологического инструмента. Это проявилось, в частности в полемике о языке.

Турецкая позиция состоит в том, что общетюркское единство требует перевода местных языков на латиницу и максимальное сближение алфавитов, а затем и грамматических норм с анатолийскими турецкими нормами. В ответ в Ташкенте было выдвинуто предложение создать нормированный среднетюркский язык - "ортатюрк", который не давал бы преимущества ни одной из тюркских этнических общностей и позволил бы вытеснить "язык бывших колонизаторов" (русский) как общерегиональный. Последнее ослабило бы зависимость от бывшей метрополии в области культуры и образования. Среднетюркский язык "ортатюрк" предлагается использовать как язык межнационального общения тюркских наций, язык накопления информации общетюркского и мирового значения, наряду с национальными тюркскими языками, которые будут свободно развиваться, имея статус государственных языков в соответствующих тюркских национальных государствах.

В таком подходе (при некоторой его химеричности) налицо явное дистанцирование от собственно турецкой основы пантюркизма. Он исключает наличие некоего всетюркского "центра" как в языковой политике, так и в других областях.

Панисламизм - Иран, Саудовская Аравия, другие страны Среднего Востока

Осознание правящей элитой "фундаменталистской" угрозы и возможных ее последствий как для самой себя, так и для всего среднеазиатского общества в целом определяет в основном внешнюю политику постсоветских суверенных республик. Они выражают готовность установить тесные экономические контакты, сотрудничать практически со всеми странами Ближнего и Среднего Востока, однако, приоритеты в их политике уже четко просматриваются. Турция, Египет, другие страны, "решительно отвергающие всякие проявления экстремизма и фанатизма в исламе", исповедующие идеологию светского и "вестернизованного" пути развития представляют для них своеобразный эталон. Именно их стиль жизни пропагандируется в региональных масс-медиа.

С Ираном, Саудовской Аравией, Пакистаном установлены прямые контакты, подписаны соглашения об экономическом соглашении, от них приняты кредиты, однако, идеологически от них дистанцируются.

Из этих исламских государств наиболее активен в регионе, конечно, Иран. Он активно участвует в разработке крупнейших экономических проектов в регионе (трубопроводы, железно - и автодорожное строительство), в начинающейся борьбе за раздел богатств Каспия и т.п., видя в этой активности способ преодоления фактической международной изоляции. Другим мотивом этой активности является традиционное соперничество с Турцией. Одновременно Иран финансирует таджикскую исламскую оппозицию промосковскому режиму, вооружая и обучая моджахедов, ведя активную радио- и печатную пропаганду в исламизированных зонах региона.

Реально эффективность этой политики ограничивается не столько противодействием местных режимов, сколько ограниченностью ресурсов и общей настороженностью суннитского населения Средней Азии к шиитскому исламу.

Нестабильность внутри Афганистана и Таджикистана угрожает относительной внутриполитической стабильности всех среднеазиатских республик, а исламский политический радикализм грозит своим проникновением и в Узбекистан. В письме к Генеральному секретарю ООН Б.Гали президент Узбекистана И.Каримов подчеркнул, что малейшие посягательства на неприкосновенность границ Таджикистана могут быть восприняты как прямое покушение на суверенитет всех государств Центральной Азии".

Защитой от такого развития событий становится установление мощного военного заслона на границах Узбекистана (особенно с Афганистаном). Этим и объясняется удивительная быстрота и взаимная сговорчивость лидеров стран-участниц СНГ при подписании договора о коллективной безопасности. Однако, президенту Каримову показалось недостаточно и этого соглашения, поэтому подписания договора о коллективной безопасности было заключено двустороннее узбекско-российское соглашение, которое, по-видимому, должно окончательно снять опасения в недостаточной обороноспособности Узбекистана.

Посткоммунистическая политическая элита среднеазиатских республик, прежде всего Узбекистана, ощущает для себя смертельную угрозу в процессе исламизации региона и готова бороться против него самыми жесткими методами. Однако в этой борьбе находится место и для использования панисламской риторики, и для союза со "своим", официальным духовенством.

Контроль местных властей над мечетью облегчается многолетней советской традицией тотального контроля над религиозной жизнью. Естественно, каждое правительство желало при этом иметь именно свою, подконтрольую ей мечеть, поскольку это было одним из ресурсов укрепления его власти.

Поэтому попытки использовать оставшуюся от коммунистического режима общерегиональную структуру Тлавного духовного управления мусульман Средней Азии и Казахстана" закончились распадом великой "мусульманской империи". Из-под власти ташкентского муфтия вышли сначала мусульмане Казахстана, затем практически отошла и Киргизия; независимым стал Таджикистан; в Туркмении образован свой казиат, и ташкентская религиозная власть на него реально не влияет.

Средняя Азия и Китай

Великий восточный сосед безусловно будет в грядущие десятилетия одним из главных экономических и политических партнеров стран региона. Однако отношения с ним отягощены целым рядом тяжелых и потенциально конфликтогенных проблем.

Самой из них очевидной является территориальная. Китайское руководство в течение многих десятилетий выдвигало территориальные претензии к СССР, в частности, претендовало на целый ряд районов современного Казахстана и Киргизии.

Хотя формально проблема эта начала решаться юридическим оформлением границы весной 1994 (с Казахстаном уже подписан соответствующий договор), объективная геополитическая и демографическая ситуация вполне может поставить этот вопрос снова при любых политических изменениях по обе стороны границы.

В экономической сфере Китай осуществляет мощную и успешную экспансию в регион. В Казахстане он уже стал по количеству совместных предприятий несомненным лидером в Казахстане (на втором месте по числу СП находится Турция, на третьем -США). Отчасти подобный успех объясняется политикой местных властей, поощряющих рост китайского присутствия как естественный противовес российскому. Количество российско-казахстанских фирм минимально, именно вследствие того, что власти блокируют регистрацию предприятий с участием граждан России, опасаясь усиления "русского влияния , но прежде всего появления местной русской буржуазии.

При этом даже сам по себе успех китайской экономической экспансии (прежде всего, конечно, в Казахстане) может иметь далеко идущие последствия для геополитической ситуации во всем центральноазиатском макрорегионе (включая обширные зоны самого Китая).

Западный Китай, прежде всего Синьцзян-Уйгурский Автономный район, переживают сегодня период достаточно мощного экономического подъема. Его предприятия жизненно заинтересованы в рынках сбыта своей продукции, по качеству пока далеко уступающей восточно-китайской и потому не имеющей другого рынка сбыта кроме пространств Средней Азии и Западной Сибири. Синьцзян влечет сюда не только экономическая необходимость, но и значительные этнические, конфессиональные, культурные связи с бывшим советским Туркестаном.

Региональные элиты по обе стороны границы осознают, что существовавшие в течение последних семидесяти лет жестко закрытые границы являлись аномальным явлением. Потоки товаров и услуг, миграция торговцев, бизнесменов, свободной рабочей силы, культурное взаимовлияние неизбежно будут достигать уже самое ближайшее время качественно иных масштабов, чем это имело место в течение жизни последних поколении.

Дальнейшее развитие китайско-среднеазиатских связей может развиваться по двум основным сценариям.

Первый характеризуется рядом аналитиков как отношения "периферия-периферия". По их мнению, "эти отношения не приобретут приоритетного значения в силу того, что казахстанское пространство будет притягиваться северо-западным слабым периферийным пространством Китая (Синьцзян). При взаимодействии двух периферийных пространств трудно ожидать значительной диверсификации и интенсивности этих отношений. Взаимопритяжение двух периферийных систем, их отношения не получат глубины, масштабности и всеобщности, которые всегда будут свойственны отношениям Казахстана и России. Это уже становится очевидным сейчас, когда Китай поставляет дешевый ширпотреб, но не новые технологии, ноу-хау, серьезную продукцию".

Второй сценарий исходит из более глобального и долговременного взгляда. В случае сохранения нынешних темпов роста китайской экономики товарно-денежные,

информационные и миграционные потоки начнут постепенно вытеснять Россию из экономики, а затем политики, культуры и демографии региона. Будет происходить втягивание региона в орбиту нового мирового полюса экономического развития - восточноазиатского. Рост этого полюса развития за пределы собственно Восточной Азии явится сдвигом поистине мирового масштаба.

В пользу второго сценария говорят не только противоположная экономическая и демографическая динамика России и Китая в последнее десятилетие века, но и структурные факторы экономики. В то время, как Россия прочно утвердилась в мировом разделении труда как нето-экспортер сырья, Китай все больше пробивается на рынки промышленной продукции и импортирует сырье.

Уже сегодня для Китая Казахстан - это прежде всего поставщик сырья. Китай буквально "всасывает" во все больших масштабах продукцию черной и цветной металлургии, нефтяной, химической и иных сырьевых отраслей Казахстана Сотрудничество между странами осуществляется жестко по форме "казахское сырье -китайские товары народного потребления", причем большей частью в виде товарного обмена, т.е. бартера.

Продолжение этой линии развития будет способствовать закреплению именно сырьевой роли Средней Азии в мировой экономической системе.

Однако этот процесс на определенной стадии неминуемо обретет и иное измерение - межцивилизационное. Экономическое усиление Западного Китая повлечет за собой корректировку всего казахстано-китайского сотрудничества. Плотный экономический контакт громадного тюрко-мусульманского региона постсоветской Средней Азии с китайскими тюрками и быстрый экономический прогресс последних могут у них вызвать эрозию политической лояльности Пекину и внутренние напряженности в самом Китае.

:: Высказаться ::