Люди, политика, экология, новейшая история, стихи и многое другое

 

 
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ИНСТИТУТ ГУМАНИТАРНО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ

Структура
Персональные страницы

Новости
О Центре
Семинары
Библиотека

Хроники выборов в Восточной Европе
Украина
Северный Кавказ
Выборы в Молдове
Выпуски политического мониторинга
"Буденновск-98"
Еврейский мир

Публикации ИГПИ
Другие публикации

сайт агентства Панорама Экспертный сайт группы Панорама
сайт Института региональных социальных исследований р-ки Коми
Электоральная география . com - политика на карте ИГ МО РАПН Политическая регионалистика

<<< К основному разделу : Текущий раздел

 

Новое на сайте

В. А. Ковалев, Д. Б. Цыганков

ДИАЛОГ ON-LINE: ИВАН ИЛЬИН И АЛЬТЕРНАТИВЫ НАШЕГО ПОЛИТИЧЕСКОГО БУДУЩЕГО
Популярность идей Ивана Ильина: политическая конъюнктура или глубинный интерес?

В. Ковалев: В своих размышлениях я исхожу из того, что нынешний политический режим в РФ с неизбежностью, и уже весьма скоро, претерпит существенные трансформации. Причины этого лежат в невозможности разрешения ряда существенных противоречий в рамках сложившегося в начале 2000-х годов институционального дизайна, а также заключается в ряде причин экономического и социокультурного характера. Но направление возможной политической трансформации предсказать сейчас довольно трудно, в частности, из-за того, что контуры решения «проблемы 2008» (новых президентских выборов и их последствий) просматриваются сейчас не вполне отчетливо. Тем не менее сделать будущее более предсказуемым помогает анализ тех альтернатив, которые сейчас имеются в России на идеологическом поле. Как это ни удивительно, но многие их этих альтернатив ныне оказались связанными с именем и наследием Ивана Ильина, который неожиданно стал сейчас популярен в коридорах власти.

Д. Цыганков: Ты утверждаешь, что Ильин стал неожиданно популярен в коридорах власти. А в каком смысле «неожиданно»? По сути, когда на смену ельцинской либерализации пришла «консервативная революция» Путина, было очевидно, что Ильин рано или поздно «всплывет». Ничего неожиданного нет. Он ведь и сам говорил, что рано или поздно это произойдет. Для «ильиноведов» это не должно было быть неожиданным. Это могло быть неожиданным для тех, кто его не читал.

В. Ковалев: Ты считаешь, что заветы начали воплощаться в новой конструкции власти?

Д. Цыганков: Я сформулировал бы это несколько иначе. По тем сюжетам, которые обсуждал Ильин, по этому политическому транзиту, у него ведь была совершенно ясная схема: после падения коммунизма, скорее всего, революция только усугубится, через какое-то время будет диктатура, если так грубо говорить. В тот момент, когда на смену «демократу» и «либералу» Ельцину пришел «автократ» и «комитетчик» Путин, вот в этот момент стало очевидно, что хотя бы поверхностно ильинский прогноз сбылся и для мыслительных схем восприятий новых властителей Ильин должен «монтироваться». Даже если они его не читали, то действовали в его духе. Этим нам и импонировал всегда Ильин, что он описывал сюжеты объективно (пусть в публицистической форме), глубины-то процесса он провидел.

В. Ковалев: Но здесь как раз нет глубины, здесь вопрос только в каких-то внешних заимствованиях. Антилиберализм, антидемократизм — да, это взяли, вытащили из контекста. Но по основным моментам, о которых писал Ильин, новая власть противоположную политику проводит. Взять, допустим, вопрос о патриотизме. Сейчас российское государство, будь оно демократическим или не демократическим, но оно не защищает своих граждан, не защищает ни в дальнем, ни в ближнем зарубежье, не защищает, наконец, в самой России. Какой здесь патриотизм, в чем его отличие от слабого государства при Ельцине? Другое вопрос: для чего эта авторитарная власть? Для развития, для выхода из кризиса или для самообогащения? Вопрос-то к сводится последнему.

К огромному нашему сожалению, наследие Ильина не было должным образом оценено и использовано в период так называемой «перестройки» и в первые годы после нее. Между тем в работах Ильина содержалось немало важных предостережений, при учете которых процесс российской посткоммунистической трансформации мог бы стать менее болезненным и менее разрушительным. Это относится, прежде всего, к предостережениям, касающимся безоглядной ориентации на внедрение западных политических образцов (без учета российской специфики и того духовного и социального кризиса, в котором окажется страна при выходе из коммунизма) и опасности расчленения исторической России (прогноз, который сбылся самым драматическим образом). Итак, несмотря на то что наследие философа стало вполне доступно в 1990-е годы, его идеи, казалось бы, напрочь игнорировались политическим классом «новой» России. К сожалению, многие опасения Ильина относительно посткоммунистического будущего Родины вполне сбылись. Это касается и распада страны, и массового идеологического помешательства, и власти худших людей — демагогов и «какистократов» (то есть власти худших) и проч. Но уроки Ильина оказались в 1990-е годы невостребованными, его выстраданные в период мировых и российских катастроф идеи проигнорировали.

Немного личных воспоминаний. Я обратился к Ильину в конце 1980-х годов, после поступления в аспирантуру взял анализ его политических идей темой своей диссертации. При этом я сильно рисковал в связи с нехваткой источников и текстов для нее. Освоение и разыскивание ильинского наследия вело к поиску «соильинников», к знакомству с тобой, в частности. Я рисковал защитой не только ради исследовательского любопытства; в тот период чувствовалась необходимость решения какой-то сверхзадачи, необходимость найти какой-то некатастрофический «выход из коммунизма». В наследии Ильина содержались, как я думал тогда, важные подсказки на этот счет. Свою диссертацию об Ильине (во многом несовершенную и наивную, как я сейчас понимаю), я защитил в сентябре 1993 г. перед советом, состоявшем почти сплошь из университетских ученых, преподававших в 1980-х годах «научный коммунизм», которым тогда, после распада СССР и крушения коммунистической идеологии на государственном уровне, было сложно возражать против взглядов «матерого антисоветчика» и антикоммуниста Ивана Ильина. Спустя несколько дней в Москве произошли известные события. Когда я готовил рукопись к депонированию (напечатать ее тогда не было возможности, а потом мне пришлось резко изменить направление научных исследований и надолго «забыть» об Ильине), то я думал уже не о претворении ильинских идей в жизнь. Мысли были о том, что катастрофа уже произошла, а мы по-настоящему ее не поняли и не заметили. Раскол нации на «белых» и «красных», на «патриотов» и «демократов» преодолеть не удалось; победили «прихватизаторы», экономические реформы проводились не в интересах большинства — и уже без всякой альтернативы. Вскоре стало «уже поздно». Окно возможностей «закрылось», укрепился новый баланс власти-собственности. Эту новую конструкцию можно украшать цитатами Ивана Александровича, но суть ее враждебна тому, о чем мечтал Иван Ильин, что составляет его философское и политическое завещание.

Да, в 2000-е годы среди части политической элиты РФ Иван Ильин стал популярным и, даже более того, модным автором. Недавнее перезахоронение Ильина (одновременно с генералом Деникиным) в некрополе Донского монастыря в Москве и возвращение его архива из США увенчали этот процесс. Решение об этом принималось на самом высоком уровне, а в самой церемонии перезахоронения принимало участие немало высокопоставленных лиц. Конечно, по человечески, по-христиански мы должны радоваться, что прах великого патриота России упокоился в родной земли. Безусловно, заслуживает позитивной оценки тот факт, что почти весь корпус ильинского наследия стал доступен отечественному читателю. Кажется, ильинские идеи патриотизма, «предметности», творческого будущего для нашей Родины наконец-то дождались своего часа и пригодились стране. Мы бы не торопились делать столь однозначный и оптимистический вывод. Иногда даже мне кажется, что сам Иван Александрович перевернулся бы в гробу, доведись ему познакомиться с трактовками его работ некоторыми современными интерпретаторами.

Д. Цыганков: А разве в истории России авторитарная власть, самодержавная власть не были одними из крупнейших собственников и не обладали грандиозным государственным метакапиталом? Да, я согласен, что путинская команда тоже частично соблазнилось «распилами» средств и переделом собственности, но тут есть один тонкий момент. Если олигархи времен Ельцина могли собраться и с деньгами уехать за рубеж, то «питерских чекистов» за рубежом никто не ждет. Они структурно принуждены проводить национальную политику, даже отнятая у олигархов собственность будет вынужденно работать на России просто потому, что на Западе они с этими деньгами не пристроятся. Только в России они могут быть собственниками, пусть и не особо эффективными.

В. Ковалев: Это касается только одной части, одной властной группировки. А другая как раз хочет конвертировать свою власть в западное благополучие, об этом достаточно много пишут. Посмотрим, что будет после выборов 2008 г. Дело не только в этом. Что есть у российской власти, кроме стремления к личному благополучию? Обладает ли элита современной России чем-то сокровенным, что никому нельзя отдать или продать за доллары и евро. Нет, мне кажется.

Д. Цыганков: Всякая власть конвертируется в благополучие. Я думаю, даже топ-менеджеры крупных государственных компаний, тех же «Газпрома» или «Роснефти», не слишком отличаются по своему уровню благополучия от западных коллег. Вопрос в том, работают у тебя средства для страны либо ты их вывез за рубеж и дальше там их просто «объяхтил», «офутболоклубил», добавьте по вкусу…

В. Ковалев: По настоящему, олигархов надо судить, устроить нечто вроде Нюрнбергского процесса и жестоко наказать за все их преступления, но это возможно только после победы над ними... Что мы имеем сейчас: фарс суда над Ходорковским, после которого осужденный стал даже вызывать симпатии. Возможно, выбор между ворьем по признаку их этнической принадлежности — это дело вкуса, но я бы судил их всех. Без «разминирования» последствий грабительской приватизации наше дальнейшее развитие все время будет сталкиваться с непреодолимыми преградами, вопрос не решить перераспределением собственности от одних миллиардеров к другим.

Д. Цыганков: Да, мы сформулировали очень важные вопросы. Взяты ли идеи Ильина поверхностно или любое требование авторитарного режима о сокращении демократических состязательных процедур необходимым образом вело вот к такому развитию, то есть насколько Ильин был прав в том, что диктатура, авторитарный режим будут направлены на расцвет России? Для этого должны были отыскаться альтруистические, бескорыстные патриоты. Их не было. Были советские люди, которых мы все знаем. А как они могли еще себя вести? Одни из них ориентированы на Запад, условно говоря — «олигархи». Другие — условно назовем их «чекистами» — привязаны к стране. Можно сказать: «Чума на оба ваших дома!» Но с точки зрения исследователя, это равносильно, выдаче себе свидетельства о бедности.

2. Современная Россия: идеологические и политические альтернативы

В. Ковалев: Мы видим слабое место идейных построений Ивана Ильина. Откуда возьмется патриотическая диктатура после 70 лет коммунизма? Откуда возьмутся люди, которые будут работать на страну? Какая идея, ведь это же не просто идея обогащения, это же должна быть какая-то сверх-идея, откуда ей взяться? Да, эти патриотические идеи существовали отчасти в эмиграции, отчасти здесь, к сожалению, эта линия потерпела поражение. И поражение она потерпела как раз тогда, когда идеи патриотизма были разведены с идеей демократии.

Они стали чем-то взаимоисключающим. Вспомни полемику «Нашего Современника» и «Огонька». Это имеет катастрофические последствия для страны, потому что элиты других постсоветских и постсоциалистических государств воодушевлены идеей национализма, они сплачиваются идеями противостояния большей империи, «советской оккупации», противостояния России, а в России-то самой что? Что сплотит элиты на неэкономической основе? Что даст эти идеи?

Тут нужно хотя бы вкратце определить основные идейные течения в современной России (пусть и без учета их реального политического веса). В принципе, теоретически даже плодотворным будет вынести «за скобки» господствующие идеологии (сейчас «Единой России» и партии-близняшки «Справедливой России», а в советские времена — официоз КПСС), поскольку идеологии отечественных «партий власти» к обладанию этой властью в основном и сводятся. Наиболее наглядно это проявилось в период кризиса правящей коммунистической партии в Советском Союзе, когда миллионы приверженцев марксизма-ленинизма фактически от него отказались и/или, во всяком случае, не стали активно защищать государство, этой идеологией созданное. Еще более бесполезным представляется нам обсуждать идеологию НДР, ЕР и других сконструированных сверху «партий власти» постсоветского периода, хотя некое идеологическое меню в их программах присутствует, и, в последнем случае, даже разбавленное цитатами из Ивана Ильина.

Основные контуры идеологического ландшафта посткоммунистической России были заложены еще в советские времена, они сложились под влиянием основных диссидентских (альтернативных режиму официальной догме) течений. Это предмет особого разговора, но эти альтернативы группировались вокруг представителей «настоящего» социализма (коммунизма), либеральных идей и патриотов-националистов *. В принципе, эти идеологические векторы и стали определять отечественную политику в перестроечный и постперестроечный период. Поначалу, конечно, наибольшим влиянием пользовались те, кто вслед за генсеком М. Горбачевым и сторонниками «демократизации» и «гласности», предлагали очистить социализм от искажений, вернуться к «ленинскому наследию», по новой критиковали «культ личности» и «застой» и т. д. Потом, особенно после публикации в «толстых» журналах произведений А. И. Солженицына, критика недостатков социализма превратилась в критику самого социализма, коммунистический эксперимент предстал в виде образа огромного концлагеря, а сам социалистический период стал подаваться как некий вывих истории, сбивания со столбовой дороги цивилизации и т. д.
---
* Пестроту и разнородность этих идейных исканий можно проследить (см., например: Антология самиздата, 2005).

Представители двух других идейных течений вступили друг с другом в разрушительную политическую и идеологическую борьбу. Так вот, непоправимые политические последствия имел тот факт, что «демократы» и «патриоты» оказались по разные стороны баррикад. «Метили в коммунизм, а попали в Россию» — можно ли сказать точнее! Это противоестественное противопоставление национальных интересов и демократического развития поставило Россию в уникально невыгодное положение по сравнению с другими бывшими соцстранами и советскими республиками, где национализм и демократия выступали совместно *.
---
* Эту идею мы подробно излагали в ряде работ, посвященных выяснению причин неудачи демократического транзита в постсоветской России (см., в частности: Ковалев, 2005).

Д. Цыганков: Тут есть такой момент. Мне кажется, что Ильину плохую службу сослужило то, что он пришел со статьями из «Наших задач» в российский политологический дискурс, и все как-то упустили, что Ильин писал это в конце 1940–1950-х годов. Если читать внимательно, он думал, судя по контексту, что Советская власть вот-вот падет. Там есть такая фраза, что после падения коммунизма приедут зубры эмиграции. Но «зубрам эмиграции» в этот момент было уже 60–70 лет. То есть Ильин явно считал, что Советская власть падет скоро, в 1950-е годы. А когда с 1990 г. все начали читать отрывки (блестящие!) переиздания из «Наших задач», то решили, что Ильин прогнозировал наше время. А те явления, которые у Ильина описаны, они описаны в контексте 1940–1950-х годов. А они были некритически транслированы на ситуацию конца 1980-х – начала 1990-х годов.

Невозможно было применить то, что Ильин писал конкретно, к ситуации 1980–1990-х годов. Многое безвозвратно изменилось в России. Просто те люди исчезли, о которых он говорил. Он говорил, что люди ушли в духовную катакомбу, что они выйдут из нее после падения коммунизма. Да не осталось никаких катакомб! Не было катакомбной церкви, не было духовной катакомбы. А был среди прочего большой подъем советского патриотизма, вдохновленного великой победой над нацистской Германией в 1945 г. А самое главное — было кардинально переструктурировано советское поле политики. В диссидентском движении сложились три направления, про которые ты только что упомянул. Но это не было калькой партийного спектра царской России или Русского Зарубежья, служившего отправной базой для аналитических выкладок Ильина!

Я описал бы их несколько иначе (слева направо): фракция «очищенного» марксизма, западническая (сахаровская) фракция и «Русская правая», которая была связана прежде всего с именем Солженицына (после 1971 г.), но там были и другие люди, Геннадий Шиманов, например, или Владимир Осипов (Игорь Огурцов из ВСХСОНа уже сидел долго и не слишком влиял на интеллектуальную дискуссию) *. И вот что действительно интересно — все эти три альтернативы, сложившиеся в диссидентстве, были реализованы, притом последовательно. Сначала Горбачев с обновленным социализмом, социализмом «с человеческим лицом» а-ля братья Медведевы, перестраивал страну. Малоудачно, скажем прямо (поглядим, для сравнения, на тот же Китай и Дэн Сяопина). Потом «сахаровская» фракция пришла к власти при Ельцине. И вот теперь фракция «Русская правая», представители которой, если я не ошибаюсь, отчасти пыталась искать свою опору и среди КГБ в 1970-е годы.
---
* Подробно политический ландшафт СССР проанализирован, например, во второй главе кандидатской диссертации Д. Б. Цыганкова «Социологический анализ воззрений и общественной деятельности А. И. Солженицына», защищенной в Санкт-Петербургском государственном университете в 1997 г.

Таким образом, анализ Ильина хорош на макроуровне: государственное строительство, нация, государственные и национальные интересы и т. д. Но как только мы начинаем говорить о конкретных вещах в политике, то ильинский анализ «плывет со страшной силой». Дело даже не в том, что его антидемократизм и антилиберализм заимствуется, в сегодняшней верхушке он был и так «пре-инсталлирован». Дело в том, что некоторые вещи, которые были написаны Ильиным, устарели еще до момента начала ре-публикаций в начале 1990-х годов. А мы этого еще не осознавали (аберрация зрения!) и комментировали, «мол, он все здорово предсказал!»

В. Ковалев: Как бы там ни было, но после двух драматических десятилетий, топографы нынешнего идеологического ландшафта в России вновь выделяют схожие идеологические направления: либеральное, левое, консервативное и националистическое (см.: Мыслящая Россия, 2006). Иван Ильин вроде бы принадлежит к последнему направлению. Однако официоз превращает его в нечто другое. Привлекательность некоторых тезисов Ильина для идеологов современного политического режима в РФ очевидна. Как уже указывалось выше, власти удобно воспользоваться его критикой демократии, либерализма и республики. В то же время у профессора Ильина неоднократно можно встретить попытки защиты монархии (трактуемой ныне как единоличное правление). Все это так, но сводится ли ильинское политическое завещание к антилиберализму и монархизму? Те, кто настаивает на этом, вызывают очень большие сомнения относительно знакомства с ильинским наследием. Прочли ли они хотя бы «Наши задачи» (см.: Ильин, 1956; Ильин, 1993), не говоря уже о более широком корпусе творческого наследия Ильина?

На наш взгляд, именно указанные выше элементы наследия Ильина вызывают больше всего вопросов. Да, Ильин критиковал западную демократию, ратовал за установление в переходный период некоей патриотической диктатуры. Но кто ее установит после того, как само имя «Россия» было изгнано из названия страны, которая именовалась Советским Союзом? Далее, И. Ильин выступал как защитник монархии, но монархический строй выглядел у него зачастую как некий идеал, тогда как реальная династия Романовых сделала очень многое, чтобы приблизить конец свой и императорской России (одна «распутинщина» чего стоит!). В принципе, монархии перед республикой можно отдать предпочтение, в конце концов, большинство из наиболее богатых и развитых на сегодняшний день стран — это именно монархии. Но откуда таковой взяться в России после 70 лет коммунизма?

В поисках ответа на эти вопросы ильинское наследие нам помогает мало. Собственно, сегодня использование ильинских цитат делается в основном для оправдания укрепления «вертикали власти» и бесплодных попыток опровергнуть тезис У. Черчилля о демократии, как наихудшей форме правления, за исключением всех остальных. На этом пути множатся идеологические химеры вроде «либеральной империи» или «суверенной демократии» — и все это, как нам представляется, с одной целью — сохранить власть и собственность в руках тех, у кого они сейчас находятся. Между тем дух и смысл работ И. А. Ильина носят прямо противоположный характер: русский народ после коммунистического ига и разложения надо не развращать, а воспитывать, развивать в нем правосознание и готовить к народоправству. На это, по Ильину, уйдет немало времени, но вектор задается именно в этом направлении.

Д. Цыганков: Заметь — через сорок лет. То есть ильинский анализ значительно в большей степени подходит странам Восточной Европы.

В. Ковалев: Конечно, временной фактор сыграл свою роль. В этом смысле странам Восточной Европы удалось восстановить связь времен, удалось соединить распавшееся звено. А советской России это не удалось. Старые русские люди вымерли, и уже третья волна эмиграции из СССР носила в основном экономический характер. А потом? В Советском Союзе просто уже не было значительной контрэлиты, политической оппозиции социалистическому строю.

А кто был? Те, кто остался — диссиденты-правозащитники. В этом политическая трагедия нашей страны. Это важно, я хотел бы об этом сказать. Итак, коммунизм продолжался слишком долго; в 1960–1970-е годы в связи с успехами в космосе, открытием нефтяных месторождений, приумножением военной и полицейской мощи он казался незыблемым. Общий ропот на «нехватку колбасы» не свидетельствовал о наличии альтернативы, скорее, о требовании устранения «отдельных недостатков социализма». Но ведь и Политбюро ЦК КПСС хотело их устранить. И вот в ситуации такой безальтернативности появляются диссиденты. Кто они? Святые? Безумцы? Они настаивают на соблюдении «прав человека» — таков был, по крайней мере, лозунг, большинства групп из этого ничтожного меньшинства. Но как можно защитить права человека без государства? Этот вопрос довольно ясен уже со времен выхода «Левиафана». Таким образом, в действиях и лозунгах правозащитников изначально был утопизм, скрывалось неразрешимое противоречие. Условия их деятельности были просто ужасными: постоянные преследования, тюрьмы, лагеря, психушки, «разбработка» КГБ — кто может выдержать это!? Возможно ли было сохранить «адекватность» под таким прессом — посмотрите на В. Новодворскую. И вот уже значительная часть диссидентов превращается в людей, ненавидящих не только репрессивное коммунистическое государство, но и «эту страну», и народ «этой страны» (действительно, где были эти пьяницы, когда мы размножали тексты Галича — «“Эрика” берет четыре копии»?!). Таким образом, между «правами человека» и страной, в которой за эти права боролись, образовывалась «дистанция огромного размера». Это будет иметь роковые последствия в дальнейшем. Диссидентов при Андропове почти полностью придушили, кто-то сидел, кто-то уехал, но грянула «перестройка» и бывшим диссидентам были предоставлены свободы, которые им и не снились. Их не только вернули, освободили; в их распоряжении оказалась пресса, влияние и охват которой в эпоху «гласности» были не чета нынешним. Но что могли предложить бывшие «узники совести»? Увы, ничего особенно полезного: борьба за «права человека» и против государства продолжалась. А самими «звездами гласности» просто манипулировали, чтобы разрушить прежнюю систему и нажиться на дележе того, что оставалось от некогда великой страны. Нужны были «активы», а не свобода.

Мы можем сейчас поверить в то, что Ельцин проникся идеями академика Сахарова, чье имя стало знаменем позднесоветской эмансипации? С одной стороны, спасибо ему за это, ведь если бы, скажем, была предпринята попытка реализации так называемой сахаровской «конституции», то кров и кровь потеряло бы на порядок больше людей, нежели в текущей исторической реальности, также достаточно трагичной. Вот он, ильинский прогноз: «Что сулит миру расчленение России?» Но, с другой стороны, разве крики о «свободе слова», «праве на самоопределение», «демократизации» не оказались дымовой завесой для «Большого Хапка»?! Наконец, диссидентов использовали и используют внешнеполитические недруги России. Куда деться от этой горькой правды? Диссиденты снова оказались маргиналами. Некоторые из них хорошо пристроились и обслуживают нынешний режим, закрывая глаза на все правонарушения, другие пытаются сделать еще что-то полезное для своей страны и людей здесь живущих, но их возможности очень ограниченны; третьи продолжают свою бессмысленную разрушительную работу против исторической России. Если старшие правозащитники были еще наивными идеалистами, то молодая прагматичная поросль более прагматична: «тусовщики» и «грантососы» берут не только серебренники иноземной чеканки, но не брезгуют и рублями, когда представители власти и бизнеса используют их для борьбы против конкурентов. В общем, поднимем тост за «права человека». Когда же было больше этих прав: в эпоху «застоя» или в постсоветской России, где получили массовое распространение нищета, появились миллионы беженцев, расцвел чеченский террор и работорговля? Для нормального человека ответ на этот вопрос очевиден, но для сознания «правозащитников» — увы, нет. Они активно помогают чеченским «Робин Гудам» — бандитам и террористам, они солидаризируются с коррумпированными чиновниками и представителями силовых ведомств в травле русских «экстремистов», то есть тех, кто требует навести элементарный порядок и не хочет, чтобы их убивали в какой-нибудь Кондопоге. Стоит ли удивляться, что ряд знаковых фигур правозащитного «пантеона» после всего этого ненавидимы большинством населения как «иные», как враги!..

Разумеется, власть «на полную катушку» использует ситуацию отсутствия у нее сильного и уважаемого оппонента. Если бы реставрация произошла в 1950-е годы, то рецепты И. Ильина можно было бы брать за основу. А сейчас временной лаг приводит к тому, что многие вещи превращаются в свою карикатуру. Вот один из примеров. Леонид Бородин, честнейший диссидент русского направления, входит в путинскую Общественную палату. Можно ли представить патриотов в качестве опоры нынешнего режима?

Д. Цыганков: Нынешний режим в каком-то смысле был предсказан Ильиным. Просто он считал, что авторитарный режим благодетелен для России. Вот это принципиальный пункт, который свирепо оспаривался его оппонентами. То, что авторитарный режим придет на смену демократизации, это Ильину, как гегельянцу, автору фундаментального труда о гегелевской философии, было очевидно. Ильин был слишком хорошим философом, чтобы не предугадать, что именно так и произойдет. И его надежда была в том, что авторитарный режим вытянет Россию на путь возрождения. Вот трагедия советской интеллигентской социализации — отсутствие аристократии. Все люди были настолько бедны, жили в этих коммуналках, что большие деньги, когда они попали в Москву, им головы вскружили, сломали их. Оказалось, что намного интереснее делить собственность, а не попытаться изменить искажения ельцинского правления. Да и вообще, еще Александр Кизеветтер, анализируя ослабление боярской оппозиции в конце XVII в., указывал, что оно происходило за счет укрепления бюрократии (см.: Кизеветтер, 1910), а не земства (имевшего тогда наибольший потенциал самодеятельности, фактически это было тогдашним гражданским обществом Московии).

В. Ковалев: А какое искажение? Ведь ельцинизм был сотворен коммунистами, которые захотели конвертировать свою власть в собственность, присоединить одно к другому. Не было же ведь серьезной антикоммунистической альтернативы. Если бы в России возникла сила, как в восточноевропейских соцстранах или хотя бы в Прибалтике, то тогда они могли бы действовать под знаком национализма, патриотизма, интереса своих народов. Патриотизм и национализм — это основа государственного строительства. Но если «элиты» переводят свои капиталы и своих отпрысков на Запад, то какого патриотизма ждать от массы? На какой базе создавать национально-государственное единство? Те же самые коммунисты, те же самые «гэбисты», которые отвергли, по своему, великие социалистические идеи, жили ради своего обогащения. Это не тот авторитаризм, о котором мечтал Ильин.

Д. Цыганков: Да, это не та диктатура, о которой мечтал Ильин. Возможно, это насмешка и карикатура, но он предсказал правильно, что на смену демократическому транзиту придет авторитарный режим. Консервативная революция — аналитически просчитанный макросдвиг в российском поле власти.

В. Ковалев: Термином «консервативная революция» очень опасно играть. Потому что и мыслителей–консервативных революционеров, будь то Э. Юнгер, М. Хайдеггер, К. Шмитт или др., — вот этих мыслителей «пристегнули» к Гитлеру! После Второй мировой войны в ФРГ их в значительной степени изолировали, ограничили в возможностях оказывать духовное влияние на общество. Правильно ли это? Не берусь ответить однозначно; то, что в стране, породившей фашизм, либеральные филистеры травили великих мыслителей — это, стало быть, бюргерское лицемерие. А то, что в стране, в наибольшей степени пострадавшей от германского фашизма, вовсю пропагандируют сотрудничавших с «наци» Хайдеггера и Шмита, — это что, русская удаль и умение все прощать?

Наверно, в таком ключе рассуждать неправильно и не научно, но я понимаю, что когда заглядываешь в Бездну, она заглядывает в тебя и оставляет в душе неизгладимый след. «Консервативные революционеры» и т. п. предоставили нацистам кое-какие важные аргументы, и частичка фашизма проникла в них самих. Преследования со стороны режима — не аргумент, так как разве коммунистический режим в СССР не преследовал коммунистов? Немецких мыслителей обвинили в том, что они своими построениями и критикой убожества Веймарской системы помогли появлению Гитлера. Но схожие обвинения звучат и в адрес Ивана Ильина. Нельзя обойти эту деликатную тему. Ты изучал соответствующие материалы в немецких архивах, мало кто знает эту ситуацию лучше тебя.

Д. Цыганков: А некоторые и поддержали его на определенное время. Кстати, временное их увлечение совпадает с увлечением Ильина этим направлением. Критика консервативной революции принадлежит, прежде всего, советской историографии и лево-либеральной, потому что их объявили провозвестниками Гитлера и поэтому у них такая плохая репутация, как и — отметим в скобках — у Вернера Зомбарта в истории социологии. Зомбартовская идея (см.: Зомбарт, 1994), к слову, гораздо более проницательна (по сравнению с веберовским «духом капитализма») в том, что капитализм порождают политические маргиналы, не важно — кальвинисты, ломбардцы, евреи и т. д. Это гораздо эмпирически более доказуемая идея, чем сюжет с протестантской этикой у Вебера. (Это у нас о «протестанской этике» говорят все, кому не лень, особенно те, кто Вебера и Зомбарта не читал.) Да и сейчас видно, что капитализм бурно развивается во многих странах, где протестантским духом и не пахло. Также и с консервативными революционерами. Что нам до их «репутации»? Ильина сейчас на сайтах объявляют антисемитом и кем угодно. Мы не можем ориентироваться на болтовню профанов.

В. Ковалев: Попытки представить Ивана Ильина как нациста, антисемита с целью дискредитировать путинский режим, идеологом которого умерший полвека назад философ якобы является, просто недобросовестны. Например, в ряде СМИ либеральной и оппозиционной направленности недавно прошла соответствующая кампания. Так, на сайте, контролируемым С. Белковским, была перепечатана статья И. Ильина в парижской газете «Возрождение» (См.: Ильин, 1933) *, где Ильин высказывался одобрительно о некоторых шагах германских властей в 1933 г. Но надо вспомнить, что, работая в Русском институте в Берлине, И. А. Ильин боролся, как мог, против коммунистического влияния и мог видеть союзника в нацизме на первых этапах его возникновения. Что касается ограничения в правах евреев, то для человека, пережившего «красный террор» у себя на родине, вполне понятным было внимание именно к этой части отрядов «мировой революции».
---
* Перепечатку на сайте «На злобу» от 8 августа 2006 г. сами «злобисты» снабдили следующим комментарием: «Не секрет, что Иван Ильин — самый популярный автор у действующего руководства РФ. Его труды постоянно цитируют Владимир Путин, Владислав Сурков, Владимир Устинов и др. “Очевидно, что Владимир Путин неравнодушен к Ивану Ильину, — заявил член Общественной палаты РФ Сергей Марков в интервью “Коммерсанту”. — Ильин — наиболее часто цитируемый в текстах президента автор. Ведь он пытался объединить идеи патриотизма, особого пути России и ее модернизации”. Сайт хочет внести свою лепту в дело популяризации творческого наследия Ивана Ильина и публикует одну из наиболее ярких статей любимого автора президента РФ».

Д. Цыганков: Я ведь отвечал за «немецкую» часть в Собрании сочинений Ильина и массу времени провел в германских архивах (http://iljinru.tsygankov.ru/archiv/index_arch.html). Да, на начальном этапе Ильин поддерживал кабинет Гитлера-Папена за его «декоммунизацию» Германии, а вот от реального сотрудничества с нацистами уже в марте 1934 г. отказался, за что его при первой же возможности — после подавления «путча Рема» «вычистили» из Русского научного института *. Вскоре сам ученый был вынужден бежать из Германии в Швейцарию именно из-за отказа сотрудничать с нацистами; его брошюры арестовало гестапо. Ильин неоднократно и очень жестко высказывался против советских коммунистов, но никогда — против России. Именно русский патриотизм Ильина для многих и сегодня является «костью в горле» — отсюда и многочисленные попытки дискредитации памяти философа.
---
* Сюжету об «антисемитизме» Ильина посвящен подробный пост в ЖЖ-сообществе «Своblogа слова Ивана Ильина» (см.: http://community.livejournal.com/iwan_iljin/633.html).

Я хотел бы прореагировать на заданный тобой вопрос, прочли ли представители российской политической элиты и политаналитики хотя бы «Наши задачи»? По утверждению Юрия Трофимовича Лисицы, издателя произведений Ильина, по распоряжению замглавы Администрации Президента РФ В. Суркова вообще все Собрание сочинений И. А. Ильина (27 книг!) проштудировали в Управлении внутренней политики, а по слухам, они по всей Администрации «гуляли».

В. Ковалев: Ну, это полезная информация, но момент был упущен. Если бы Ильина читали не в Администрации Президента, а в ЦК и попытались бы суммировать примерно в тот период, когда Солженицын написал «Как нам обустроить Россию?»…

Д. Цыганков: Как архивные изыскания показывают, в 1973 г. читали солженицынское «Письмо вождям» (Брежнев на заседании называет его бредом). А идейная схема Солженицына во многом сходна с Ильиным. Полагаю, что Солженицын в 1960-е годы Ильина еще не читал, он вообще с трудами Ильина только после высылки познакомился. Но есть некая логика развития. Люди с, условно говоря, либерально-консервативными интеллектуальными традициями приходят к схожим выводам, потому что используют одинаковые исходные посылки, да и информацию примерно схожую. Солженицын предлагал тоже авторитарную модернизацию, в «Письме вождям» оно есть, а потом встречается в статье «Как нам обустроить Россию?». «Письмо» читали в Политбюро в 1970-х годах, а в последующих составах политического истеблишмента это было уже не интересно, им нужно было прибрать к рукам ресурсы. Им нужен был капитализм. Им надоели казенные дачи и мебель с инвентарными бирками. Им нужны были личные самолеты, виллы и яхты. Поэтому Ильина прочитывают только тогда, когда появились первые люди, которые могли прочесть и «услышать». И, тем не менее, это парадоксально, но его прочли поздно.

В. Ковалев: Да, прочли слишком поздно, когда момент этой авторитарной мобилизации был упущен. И теперь, если она пойдет, это будет куплено большей ценой. Но мне кажется, что в этом чтении исчезла важная составляющая идей Ивана Александровича — предметность.

Д. Цыганков: А вот это я бы попросил тебя пояснить. Ведь у Ильина достаточно тонкое, философское и логическое соображение. Это, условно говоря, на специалистов рассчитано. В чем эта «предметность»? Какую роль она играет? В таком идеальном времени эта книга попала бы к читателю вовремя, когда люди поняли бы, что надо действовать. Предметность в чем?

В. Ковалев: Видение духовного Предмета, того, ради чего Ильин выдвигал свои политические рецепты. Его рецепты диктатуры, связанные с выходом из коммунизма. Его рецепты, связанные с ограничением федерализма. Другие его политические рекомендации, они должны питаться из какого-то важного источника. Например, из источника духовного, духовно-религиозного. Как можно отстраивать политическую или социальную модель, одновременно извращая и опошляя отечественную культуру, чем сейчас занимается россиянское телевидение!? Вот здесь предметность. Как можно поддерживать церковную внешнюю сторону и в то же самое время издеваться, поощряя массовую культуру для того, чтобы люди не думали о политике, чтобы люди согласились с итогами приватизации, поощрять все это бесовство. Вот это как раз антипредметность. То есть у Ильина берутся какие-то политтехнологические рецепты (выборы — плохо, федерализм — плохо), но те источники, которые питали мысль великого русского философа, они отбрасываются напрочь. И получается карикатура.

Д. Цыганков: Но ведь это же общая ситуация. Для людей в политике, которые принимают конкретные решения, для них такие философские вещи, мягко говоря, сложноваты. Это ученый может думать, предлагать, ждать, а политик должен действовать здесь и сейчас. Да, он опошляет, упрощает, но ему надо действовать, именно поэтому ему нужны какие-то лозунги. Я пять лет назад в германских архивах выяснил очень интересную вещь: Ильин очень много текстов написал для немецких консервативных политиков еще до прихода Гитлера. Но когда пришли к власти Гитлер и Геббельс, и нужно было придумывать какие-то антикоминтерновские пропагандистские штуки, то тексты Ильина «не пошли». Пошли другие тексты — молодого ильинского соавтора Адольфа Эрта, выходца из саратовских немцев. Вот он писал доходчивые тексты, с фотографиями, коллажами. То есть Realpolitik такова, что глубокие идеи не берутся, берутся куски, выводы. И у Ильина публицистика «зацепила» наших политиков. Потому что для того, чтобы оперировать глубинными вещами, надо иметь другое не то чтобы образование, но другое чутье, другую очевидность. Эта очевидность у Ильина во многом была продиктована церковной традицией, но церковной традиции у наших политиков нет. И мы видим, что церковь сегодня вполне удачно «встроилась» в государственный механизм. На что они направили свои усилия? Получение зданий обратно. Какие-то льготы для финансирования расходов. Такое впечатление, что верхушка РПЦ не сделала решающих выводов из этой катастрофы 1917 г. Казалось бы, после таких гонений, сопоставимых с преследованиями христиан первых веков, церковь должна очиститься. Видимо, советская метла работала так, что вычистила всех.

В. Ковалев: Да сейчас это так, к сожалению. Но, думаю, кризис и Смута еще не закончились в России; они дадут о себе знать. И положение может очень сильно измениться. Предвидя это, можно говорить о новых политических возможностях. Между прочим, тезис «суверенной демократии» (по поводу которой нынче ломается немало копий) можно плодотворно обсуждать, если отталкиваться, например, от идей такого последователя Ильина, как А. И. Солженицын. Последний не только вкладывает раскавыченные слова Ильина в уста своих героев (например, профессора Ольги Андозерской в романе-«узле» «Октябрь Шестнадцатого»), но и излагает, по сути, свою версию «суверенной демократии» в статье «Как нам обустроить Россию?» (1990). Децентрализация, многоступенчатые выборы, упор на развитие местного самоуправления и др. идеи, будь они хотя бы частично реализованы, сделали бы Россию страной подлинного народовластия, но по модели, существенно отличавшейся от западных образцов. Тогда, в переломный период начала 1990-х годов идеи таких оригинальных мыслителей, как Иван Ильин и Александр Солженицын, были отброшены советской и российской элитами, чтобы под идеологическим прикрытием западного псевдолиберализма осуществить захват бывшей социалистической собственности.

Ныне цитаты из Ильина потребовались, чтобы дискредитировать уже сам либерализм и демократию, как нечто для России совершенно чуждое. Теперь ведь стоит задача уже не овладения собственностью, а удержания ее — отсюда заигрывание с идеями «самобытности». Содержательно проблема состоит в следующем. Какая-нибудь развивающая диктатура из «русского отбора» была бы полезна. Но откуда она возьмется? Можно ведь демократию хоть в западном, хоть в российском варианте, на корню задушить, а вместо заботы о России заниматься разворовыванием ее богатств.

Д. Цыганков: Но, кстати, еще один момент из Ильинского наследия упущен — его критика евразийства. Ведь современные идеологические проблемы России нынешней по-прежнему, как и в XX в., как и в XIX в., да и раньше, имеют свое политико-географическое измерение.

В. Ковалев: Совершенно верно! Говоря о предполагаемых идеологических (идеальных!) альтернативах, позволим себе некоторые вольности. Банальное утверждение, что Россия вынуждена разрываться между «Востоком» и «Западом», подтверждается, увы, направлениями наших идеологических поисков. Еще 10–15–20 лет назад западный вектор имел неоспоримое преимущество. «Демократия и рынок» (естественно, в варианте европейском или североамериканском) звучали как заклинание. Однако еще на заре наших розовых надежд Адам Пшеворский — автор книги с почти одноименным названием — закончил ее очень символично: «Неприкрытые факты свидетельствуют о том, что восточноевропейские государства стремятся к капитализму и что они бедны. Это те же самые условия, которые характерны для множества народов по всей планете, также мечтающих о процветании и демократии. Следовательно, резонно заключить, что все они столкнутся с обычными для капитализма в бедных странах проблемами экономики, политики и культуры. Восток стал Югом» (Пшеворский, 1999, с. 299–300).

Попытка жить «как на Западе» обернулась для России новым гигантским историческим поражением. И по части «демократии», и по части «рынка». Конечно, виноваты мы сами, но наших западных «друзей» тоже есть за что «поблагодарить». Запад весьма поспособствовал провалу в России демократических реформ, а как иначе расценить его поддержку ельцинского режима? Теперь для многих думающих людей в России очевидно, что Запад не всегда является нашим врагом, но другом он точно никогда не был и не будет. Западная русофобия неизбывна, а наша «всечеловеческая любовь» к Западу навсегда останется неразделенным чувством.

Какая же остается альтернатива? Любить Восток? Юг? Объединиться с ним против Запада, чтобы наказать «коварного обманщика»? Предыдущая версия ориентации «на Туран» расцвела среди части русских эмигрантов именно в разгар предыдущей Смуты, после сокрушения исторической России в 1917 г. История евразийства — это интеллектуальная драма и большая человеческая трагедия. Вспомним хотя бы о чекистских провокациях (операция «Трест», трагедия семьи Марины Цветаевой), о судьбе Льва Платоновича Карсавина, мечтавшего среди прочего о «симфонии» власти и народа и погибшего в лагере даже без человеческого погребения (под Абезью на территории Коми с трудом нашли его останки!) — все это наглядные символы того, какую партию ведет в этой «симфонии» власть, лишенная скучного и законного контроля со стороны общества. С членами этого общества поступают хуже, чем со скотом.

Д. Цыганков: Иван Ильин считал геополитический евразийский проект политически тупиковым. Он писал в статье «Самобытность или оригинальничание»: «Этот рецепт совсем не противопоставляет русскую самобытность заимствованию; нет, он противопоставляет одно заимствование и подражание, неодобряемое, другому заимствованию и подражанию похвальному: долой пресмыкание перед западом! Да здравствует пресмыкание … перед востоком! Перестанем быть полунемцами, полуфранцузами. Станем истинно русскими татарами! Для чего это? Не бред ли это? Ведь если бы эта вздорная идея удалась, Россия поистине утратила бы себя целиком и до конца» (Ильин, 1992b, с. 62).

В. Ковалев: Помимо увлечения (например, со стороны А. Дугина) идеологией евразийства, помимо чудачеств и стремления застолбить за собой оригинальную идеологическую нишу можно привести и более весомые аргументы, а именно те, на которые в эмиграции обращал внимание Ильин. Сами идеи евразийства, расцветшего на несколько лет среди части русских эмигрантов, взгляды Николая Трубецкого, Петра Савицкого *, того же Льва Карсавина (до определенного периода) можно объяснить величайшей катастрофой, жертвой которой стала историческая Россия. Евразийцами она объяснялась как следствие неправильной (западной) ориентации, которой следовала царская Россия в последние столетия своего существования (с Петра Первого). Отчаяние людей, потерявших Родину, можно понять. Но сейчас речь идет о другом — об окончательной ликвидации нашей суверенности и самобытности, превращения в «навоз истории» для … нового Турана. Причем в качестве последнего может выступать и Китай, и Исламский мир, и любой, кто выступит против западного, американского «шайтана», используя для этого последние русские ресурсы.
---
* Из-за труднодоступности зарубежных изданий современный читатель может познакомиться с их взглядами в одной из многочисленных перепечаток (см.: Классика геополитики, 2003).

Такие проекты проигрываются в самых разнообразных формах. Вот уже вполне политтехнологический рецепт: «И (возможные) перспективы России в 2006 г. состоят не в попытках урвать крохи со стола “западного” глобального проекта (хотя и эту работу необходимо обеспечить), а в том, чтобы в рамках взаимодействия с проектом Исламским попытаться ослабить позиции этого, пока доминирующего проекта. Поскольку проектная элита Исламского проекта (таков стиль цитируемого автора! — В. К.) еще до конца не сформирована и в ней есть место. Теоретически можно попытаться сформировать (реанимировать) свою систему понятий и смыслов и начать построение нового глобального проекта, однако, судя по состоянию мировой экономики, времени на это, скорее всего, уже просто нет. А вот “вменить” Исламскому проекту значительную долю наших смыслов, в первую очередь советских, присущих “Красному” глобальному проекту, еще вполне возможно» (Хазин, 2006, с. 155). Каково?!

Д. Цыганков: Таким образом, мы выступаем как готовый строительный материал для «евразийского хартленда», возводимого китайцами или мусульманами?

В. Ковалев: Если сама Россия не станет вскоре для населения Востока образцом западной цивилизации и европейского государства, то зачем она тогда нужна, в чем исторический смысл ее существования? И разве можно осуществить эту операцию без ожесточенной, пусть и неравной, политической борьбы.

Проблема не в массах, проблема в элитах. Проблема в том, что нет, пока не возникло какого-то русского отбора. Агитки — это совсем другой уровень, уровень профанов, для которых можно что-то примитивное говорить по телевизору. Но для элит, если они так называются, программы действий должны опираться на какую-то глубокую философию. Они должны опираться на консерватизм или либерализм, на очень хорошо разработанные традиции. Но они не опираются, они их не понимают, это элита с сознанием массы, с житейскими представлениями быдла.

Д. Цыганков: Мы говорили, что их и не могло возникнуть. Это очевидно, но, может быть, сейчас заново сформируется? Сейчас сформирован круг людей, которые позиционируют себя как консерваторов, их пытаются (комиссары движения «НАШИ», «Молодая Гвардия») обучить. В худшем случае все сведется к «распилу» отпущенных денег.

В. Ковалев: Дело не в подачках нашим «хунвейбинам», дело в структуре власти и в господствующей политической культуре. Недавно я прочел крайне любопытное замечание на этот счет: «Политическая культура России так сильно формализована, что любое президентское слово превращается в прикосновение царя Мидаса … использовать его по первоначальному назначению зачастую уже невозможно, да и как-то не принято» (Потапчук, 2006, с. 95). Поэтому распространение информации (безразлично, истинна она или ложна) о том, что Иван Ильин — любимый философ Путина, сделало бы страницы книг полного собрания сочинений мыслителя «золотыми», но на этих страницах уже мало что удалось бы прочесть. Какое счастье, что хоть курс «ильинизма», то есть выдранные и препарированные работниками ФЭПа * цитаты из ильинских произведений не изучаются сейчас в школах и лагерях по подготовке «наших»!
---
* ФЭП — «Фонд эффективной политики» Глеба Павловского — обслуживающая интересы нынешнего Кремля PR-контора.

Я скептически на это смотрю, потому что те, кто у нас называется «консерваторами», «либералами», «социал-демократами», они находятся на дополитическом уровне, они жаждут получить какие-то материальные блага. Они находятся далеко от политической традиции, скажем, от политической традиции Шмитта. Они не знают, кто Враги их страны. Для них враги — те, кто покушается на их кошелек и собственность за рубежом. Они далеки и от традиции Вебера, который четко различал бюрократию и политику. Все эти вещи недоступны сознанию тех, кто у нас сейчас наверху.

Д. Цыганков: Да, они недоступны.

В. Ковалев: Вступать в спор с представителями официальной идеологии сейчас как будто не имеет особого смысла. Слова, не подкрепленные политической волей и ресурсами, в вопросе о власти кажутся проявлением слабости и бессилия. Но это не совсем так, вернее, совсем не так. Политическая борьба (в случае воскресения отечественной политики), а не просто схватка за то, кому, сколько и чего достанется, требует идеологии. Будущая политика обязательно потребует идей. Прежде чем появятся реальные политические альтернативы современному политическому курсу, они должны быть четко артикулированы идеологически. Наследие Ивана Ильина может быть здесь очень полезным. И главный вопрос будет уже не о политическом дизайне, не о пропагандистском оформлении режима, а о том, какая культурная основа будет у этого режима. Задача будет уже не в том, чтобы при помощи телевизора отвлекать население от политики, а в воспитании патриотизма и гражданственности. Это немыслимо без преодоления пошлости, которое религиозный философ И. А. Ильин понимал как отсутствие «третьего, духовного измерения» (см.: Ильин, 1992a).

Как элиты осуществляют управление страной, неужели только повышая расходы на силовые министерства? Через развитие изощренного контроля над гражданами? Нет. Для сравнения возьмем простой пример. Теоретикам менеджмента уже в 1930-е годы было очевидно, что руководство корпорации должно внедрять в среду работников общие ценности, при наличии сильного корпоративного духа формальный контроль можно ослабить. То же самое и в государстве, только все сложнее на несколько порядков. Но как можно сплотить нацию, систематически подрывая ее духовное здоровье!? Есть ощущение, что наши руководители — такие же жертвы примитивного масскульта, как и телезрители, которых многоканально отвлекают / развлекают.

Наши власти духовно бесплодны. Вспомним анекдотические поиски «национальной идеи» при Ельцине — так и не нашли! Но ведь это имеет не только внутреннее, но и внешнеполитическое значение. Мы жалуемся, что от нынешней России сейчас «все бегут». А что в ней привлекательного, кроме углеводородов? В странах СНГ хватает своих авторитарных клептократов, зачем им еще российские? Некогда наша страна отождествлялась с поисками социальной справедливости, со взлетами духа. «Красный», коммунистический проект был и российской, и мировой трагедией. Коммунизм не соответствует природе человека, не может быть реализован ни «верхами», ни «низами». Эту человеческую «природу» хорошо поняла линия политической философии, условно говоря, от Т. Гоббса до Ф. Фукуямы. И. Ильин тоже все хорошо понимал, название одной из его работ — «Коммунизм как соблазн и гибель» — красноречиво говорит само за себя. Но на протяжении нескольких десятков лет миллионы людей в мире считали, что с Востока идет свет, другие писали про «тьму с Востока» (даже у создателя современных легенд-фэнтези, аллюзии у творца последнего великого эпоса Запада Р. Толкина!).

Но сейчас — что? Отвлечемся от коммунизма, который, между прочим, сломил нацизм, которому покорилась почти вся Европа. Ладно, пусть они нас не учат, но чему мы можем научить? Считается, что отечественная культура литературоцентрична, весь мир знает, что Россия — это страна великих писателей Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского. А что сейчас составляет статьи нашего литературного экспорта? В. Ерофеев, В. Сорокин и т. п. Серьезно, что мы можем дать миру кроме продукции нефтегазового комплекса и нескольких солистов оперы и балета? Забота о духовной глубине национальной культурной жизни занимает в произведениях И. Ильина не меньше места, чем политико-правовые построения.

Далее, у Ивана Ильина речь идет не столько о монархии или республике, сколько о том, какие граждане будут населять Россию, ибо «настоящее государство держится не принуждением и не страхом, а свободной лояльностью своих граждан: их верностью долгу, их отвращением к преступности; неподкупностью чиновников, честностью судей; патриотизмом избирателей; государственным смыслом парламентариев; гражданским мужеством писателей и ученых; инициативной храбростью и дисциплиной солдат. Все это не может быть заменено ничем. Человек … должен строить себя сам, владеть собою. Управлять собою и отвечать за себя. В этом основная сущность всякого права, правопорядка и государственности» (Ильин, 1993а, с. 229).

Д. Цыганков: Да, ресурсы не сводятся к ресурсам материальным. Ну, а диссидентское движение, да и само творчество Ильина в эмиграции? У них материальных ресурсов почти не было, тем не менее они многое свершили. Вот здесь стоит подумать. А существуют ли некие духовные точки роста, обладает ли ими наша страна? И если «да», то в чем они? Молодежная политика — это опять же (пока?) освоение бюджетов. Взрослая политика — тем более. Люди неплохие, попадающие наверх, начинают делить собственность, делить все вот эти ресурсы. И каков же вывод? Может, не в коня корм? Россия превращается в страну третьего мира с малоэффективным государственным управлением, с зависимостью от цен на энергоресурсы.

В. Ковалев: Конечно, Россия движется в направлении, условно говоря, Нигерии. Культурный капитал, который был у нас к началу гласности, девальвирован.

Д. Цыганков: Это означает, что носители культурного капитала отсюда уезжали, уезжают и будут уезжать. Если в 1990-е годы эта миграция носила, скорее, экономический характер — люди ехали за более высоким уровнем жизни, то сейчас люди поедут не просто из-за того, что денег невозможно заработать, их как раз можно заработать в достаточном количестве (в обеих столицах!). Но из-за того, что в обмен на эти средства невозможно получить качественное медицинское обслуживание, государственные услуги, возникает зависимость от коррумпированной неэффективной власти, ну зачем тогда бороться за преуспевание здесь, если ты можешь найти себя на комфортном Западе?

В. Ковалев: Нет, у нас это все можно получить за деньги. Вопрос в том, что у нас может стать скучно. Россия, которая всегда позиционировалась как страна высокой духовности, просто превращается в культурную периферию. Не будет интереса здесь жить. Но не все могут уехать! Это будет уход «во внутреннюю эмиграцию». Не смотреть телевизор, не связываться с этим, «носить белые одежды»… Опять эта клетка диссидентства, это мучительное культурное состояние. Оно понятно, но оно не продуктивно. И вот эта внутренняя миграция продуцирует не тоталитарный режим, а просто «мягкий авторитаризм».

3. Новое «окно возможностей». Будет ли востребован Иван Ильин и его идеи?

Д. Цыганков: Хорошо, подведем итог. В начале 1996 г. я написал небольшую статью для журнала «Санкт-Петербургский университет», она называлась «Явление Ивана Ильина» (на ОРТ вышел первый фильм Алексея Денисова об Ильине, впервые всей стране явили «философа Ильина») (Цыганков, 1996, с. 21). Теперь, спустя десять лет практически все опубликовано, в рамках Собрания сочинений планируется публикация материалов достаточно узкого интереса (переписка с Метнером, например). Сюжет с Сурковым говорит о том, что «наверху» все знают, кто такой Ильин. А кто не знал, благодаря сюжетам с цитатами Путина начал читать. Хорошо это показывает анализ блогов. Ни у кого не вызывало равнодушия: или восхищение, или ненависть. Редко кто говорил, что занудно или скучно. Большинство как-то к нему «отнеслись». Ильинские идеи, искаженные или не искаженные, стали частью нашего пространства политических высказываний. В принципе проект возвращения Ильина, которым занимались несколько людей в стране и за рубежом, практически завершен. Ты по-прежнему считаешь, что Ильин был бы разочарован таким возвращением? У него в одном из писем (незадолго до смерти) к редактору ежегодника «День русского ребенка» Н. Борзову есть такие трогательные строки: «Если мои книги нужны России, то Господь убережет их от гибели, а если они не нужны ни Богу, ни России, то они не нужны и мне самому. Ибо я живу только для России». Сейчас Ильина в России читают, даже вожди. Но хотел бы Ильин такой славы? Твои выводы достаточно пессимистичны. Ты считаешь, что Ильин не для этого писал?

В. Ковалев: Трудно сказать. Но мне кажется, он был бы крайне разочарован. Но здесь есть несколько моментов. Есть противоречия в самих построениях Ильина. Критика демократии, критика «фанатиков общественного договора», но ведь этот тезис общественного договора — это фанатики, которые его развивали. Если между населением и властью нет договора, то противоположное отношение — оно ужасно. Это просто вариант деспотии, а отнюдь не той просвященной монархии, о которой мечтал Ильин. И здесь косвенно родится страх. Восток и Юг наступают, их тип отношений — в действии. Они могут заполнить то пространство, на котором не удалось установить либеральные порядки. Личная свобода, ответственность власти — это договорные начала. Вместо высоких духовных начал господствуют самые примитивные инстинкты. Вот выбор: «византийская» политика или откровенная диктатура Юга. Разочарование, конечно, огромное. А как быть, скажем, с таким великим мыслителем, писателем и диссидентом, как А. И. Солженицын (ты ведь защищал социологическую диссертацию по его взглядам?). Александр Исаевич предлагал довольно оригинальные политические рецепты, но они были отвергнуты под улюлюканье «демократов».

Д. Цыганков: Знаешь, это достаточно интересно. Один из моих тезисов в публикациях 12–13-летней давности заключается в том, что Ильин и Солженицын — люди одной линии. И Солженицын пережил разочарования еще при жизни. Вопрос в том, сколько их он пережил. Для него разочарование — это «ельцинская» Россия. Он говорил о том, что нельзя допустить повторения нового «февраля» (1917 г.). Но «февраль»-то не состоялся. Страна разошлась, но это не был югославский вариант с гражданской войной. Да, была Чечня, но это такой незамиренный Кавказ — он был еще при царе. Понятно, что когда в империи окраины пытаются отделиться, то это не только российский феномен. Если сейчас какую-то европейскую «заварушку» учинить, то те же баски попробуют оторваться от Испании. Или Ольстер от Великобритании. Поэтому я думаю, что кризис Ильина (или то, что с ильинским «истинным» проектом ничего не получилось) — это во многом кризис и Солженицына. Уже на этом примере можно было понять, что в отношении к идеям Ильина все тоже пойдет «не так». Может быть, это действительно характерно для политики. Ведь в политике модели всегда не реализуются. В этом отличии — дистанция реальной политики от политической науки.

В. Ковалев: Я думаю, что идеи Ильина пойдут «путем зерна»; чтение собрания сочинений чиновниками по приказу начальника — это плохой путь, какой-то скверный анекдот, а вот массовое распространение работ и идей Ивана Александровича может принести очень неожиданные всходы и при определенном повороте события стать даже плодотворным. При этом нельзя забывать, что те или иные идеи могут быть заимствованы неким таинственным и загадочным образом, далеким от прямой рецепции (правитель прочитал мудреца и стал кое-что из этой мудрости реализовывать). В случае с Ильиным вовсе не обязательно, что то ценное, что есть в его наследии, могут реально применить в политике люди, называющие себя монархистами, националистами или православными консерваторами. Для сравнения. Меня поразило то обстоятельство, что идеи экологической политики «зеленых» в Германии были заимствованы у уже упоминаемых здесь консерваторов; причем те, кто эти идеи заимствовал, активно открещивались от своих идейных «кредиторов»; так же в иных сферах (см.: Михайловский, 2005, с. 119–120) (ну, и пусть их, лишь бы польза была).

Думаю, что идеи Ильина и Солженицына могут быть восприняты, когда ситуация снова «обнулится» после очередного кризиса. Кризис этот будет спровоцирован следующими факторами: кризисом демократии в той же Америке и в Западной Европе, кризисом политического участия, об этом очень много пишут. И в этом смысле России, кажется, уже не на кого ориентироваться, потому что над моделью «суверенной демократии», которая предлагалась А. Солженицыным, насмехались, отбросили, все импортировали с Запада. А сейчас импортировать модель будет неоткуда, в связи с тем что на Западе идет обратное движение: политкорректность, иммиграция, мультикультурализм, авторитарные конструкции, лидеры, которые себя ведут непредсказуемо, глубокий раскол в элитах — эти явления во многом девальвируют достижения либеральной демократии. И вопрос более фундаментальный: если современные западные политические мыслителя уже справляют «поминки по Просвещению» (см.: Грей, 2003), то что же может последовать за этими «сумерками Просвещения» — новая долгая ночь Темных столетий? Пресловутая «третья волна» демократизации, поднявшаяся в последней четверти ХХ в., одновременно есть и триумф, и трагедия привычной демократической модели. Распространение демократии на новые десятки стран очевидным образом контрастирует с массовой нищетой и разрывом между бедными и богатыми. Что может означать «третья волна» для десятков новых демократических государств, запутавшихся в своих экономических и социальных проблемах? Да ничего другого, кроме возможности вмешательства в их внутренние дела и ущемления суверенитета. Естественно, что такая «неоколониальная демократия» вызывает протест и ответную реакцию. Глобальные манипуляторы, те, кого Ильин называл «мировой закулисой», в состоянии сейчас перепрограммировать процесс и перенаправить энергию этого процесса в другое, выгодное для себя русло, как пример — «цветные революции». Все это способствует глобальному политическому лицемерию и дискредитирует принципы либеральной демократии. Кризис ее — это не новость. Сквозь демократический макияж проглядывает малопривлекательный лик корпоративно-авторитарного правления, в котором все явственнее проступают диктаторские черты. Посмотрите на большинство произведений массовой культуры относительно уже ближайшего будущего: диктатура там подразумевается как само собой разумеющееся! Немало сильных умов сейчас занято поиском вариантов спасения и обновления демократии как (я в этом убежден!) величайшей ценности и достижения человеческой цивилизации. Надежды на какую-нибудь «транснациональную дискурсивную демократию», на «делиберативную» или на «агональную» версии демократии (см. подробнее: Красин, 2006), упование на демократизацию при помощи новых технических средств, Интернета, прежде всего, «электронную республику» — это и многое другое может оказаться небесполезным.

Но если давать ответ на эти политические вызовы в либерально-консервативном духе *, то мы должны обратиться к воспоминанию о том, что возможность принимать или даже просто влиять на политические решения — это привилегия, и попытаться рассуждать в духе того, что И. А. Ильин называл «идеей ранга». А как можно проводить политическое ранжирование? Да очень просто, нужно вернуться к системе ограничений и цензов на участие в голосовании.
---
* По классификации Николая Полторацкого, Иван Ильин был наряду с А. С. Пушкиным и П. Б. Струве русским либеральным консерватором.

Всеобщее избирательное право — эта нынешняя «священная корова» — просто профанирует демократические принципы, делает более удобным манипулирование одураченной массой под прикрытием, разумеется, ультрадемократических лозунгов и является одной из важных причин кризиса демократии в самих западных странах. Об ограничении избирательных прав, хотя бы только на время переходного периода от коммунизма, писал и сам Ильин. И, вероятно, не зря. Не время и не место сейчас детально рассматривать этот сюжет, позволим себе только маленькое рацпредложение: выкупать право голоса (бесповоротно или с затруднительной процедурой восстановления в избирательных правах) у тех, кто считает это для себя излишним. Пусть старушки получат заметную прибавку к пенсии вместо того, чтобы верить революционным обличениям агитаторов из КПРФ или «партии власти», а деньги для бомжей, которыми политтехнологи набивают автобусы в день голосования, вместо покупки водки пойдут на их социальную реабилитацию. Ну и так далее... Детали не важны, важен принцип.

«Фанатики общественного договора», которых обличал Ильин, разумеется, не правы, так как все не могут править. Править должно меньшинство, но не ничтожное меньшинство, менять группы элит у власти (совершенно в духе определения демократии Й. Шумпетером) должно большинство, но большинство не абсолютное. К политическим правам надо относиться очень серьезно, иначе безграничная свобода обернется рабством. Для России это сверхактуально.

В самой России наблюдается функциональное перенапряжение властной «вертикали», отсутствие глубинного ценностного консенсуса, приводящего к тому, что народ ненавидит власть, а правящая элита ведет рискованную игру с нулевой суммой (все или ничего), видя в конкурентах не просто соперников по политическим соревнованиям, но смертельную для себя опасность. Наконец, надо сказать и о перманентном духовном бесплодии нынешних так называемых «элит», об отсутствии общих ценностей, о том, что живут «под собою не чуя страны» не только совестливые интеллектуалы и патриоты — потенциальная духовная элита Нации, которых нынешний российский Левиафан превратил в нищих маргиналов, но и сами обладатели власти.

Всеобщее отчуждение — все это просто не может пройти без последствий *. Новый приступ русской Смуты, скорее всего, неизбежен: путинская эпоха — это максимум возможной стабильности и благополучия, который может достигнуть страна при такой структуре распределения собственности и при такой культурной политике. Дальше будет только хуже, уже скоро мы будем с тоской вспоминать нынешнее относительное благополучие. Как нормальный обыватель, я, конечно, страшусь этого и не желаю, но как аналитик в значительной степени склонен согласиться с прогнозом относительно надвигающейся Смуты такого автора как Валерий Соловей **.
---
* Не о схожей ли ситуации писал Карл Шмит: «Если публичная власть действительно хочет оставаться только публичной, если государство и исповедание веры оттесняют внутреннюю веру в частную сферу, тогда душа народа отправляется в “таинственный путь”, ведущий во внутреннем направлении. Растет противодействие, выражающееся в молчании и тишине. В том момент, когда разница между внутренним и внешним оказывается общепризнанной, превосходство внутреннего над внешним, а следовательно, и частного над общественным, по существу, дело уже решенное…» (Шмит, 2006, с. 200).
**«В перспективе массового мнения современное российское государство зиждется на фигуре популярного суверена и негативном “общественном договоре” с населением страны: люди условно лояльны власти и закрывают глаза на невыполнение ею своих базовых функций, пока та не оказывает на них чрезмерного давления. Пока что основные социальные группы держат паузу в отношении власти, что вызвано благоприятной экономической конъюнктурой, сохраняющимся кредитом доверия к суверену, психологической и идеологической усталостью, отсутствием политической альтернативы (“партии нового типа”). Последнее обстоятельство делает невозможной в России революцию, зато будет стимулировать хаос в ситуации острого кризиса. Его развитие с большой вероятностью примет форму совокупности множества конфликтов различной природы, характера, интенсивности. Кардинальное отличие новой Смуты от старых русских Смут состоит в том, что она происходит в ситуации русского этнического надлома…» (Соловей, 2005, с. 207–208).

И в ходе этого возможного кризиса уже не на кого будет ориентироваться, нужно будет ориентироваться на себя. И вопрос, возможно, будет ставиться следующим образом: как нам обустроить Россию на условиях суверенной демократии в ситуации, когда у нас между обществом, экономикой и политикой иные отношения, чем на Западе *. Мы не можем просто импортировать эту модель, потому что у нас другие условия. А поэтому мы будем устраивать по-другому. Солженицын не говорил о конкретных рецептах и каких-то там мелочах, как и Ильин. Ведь они свой особый путь для России предлагали, полемизируя с евразийцами (и не только…). Это величайшая задача, как в условиях незападного типа общества можно добиться построения адекватной ему политической системы, не возвращаясь к исходной русской системе, к вечной диктатуре, которая сменяется бунтом? Как выйти из этого «красного колеса»? Те тезисы, которые высказывал Солженицын о децентрализации, о развитии многоступенчатых выборов, о земщине, позволяют идти в правильном направлении. Думаю, они могут быть восприняты после очередного кризиса и пригодятся для выхода из него.
---
* На этот счет есть очень интересные замечания у ведущего социолога современности И. Валлерстайна. Между прочим, он упоминает о «разграничении относившихся, как считалось, к современному цивилизованному миру — рынка, государства и гражданского общества, которые были сферами исследования экономики, политологии и социологии, соответственно». (Валлерстайн, 2003, с. 295). Это замечание, в частности, объясняет, почему даже грамотные заимствования западных теорий не способствуют построению релевантных моделей в незападных обществах. Нам надо учиться и учиться у западного обществоведения, но и своим умом думать не забывать.

Литература
Антология самиздата / Под ред. Барбакадзе. В 3 т. М.: ИГПИ, 2005.
Валлерстайн И. Конец знакомого мира. Социология XXI века. М., 2003.
Грей Д. Поминки по Просвещению. М., 2003.
Зомбарт В. Буржуа. М., 1994.
Ильин И. А. Аксиомы религиозного опыта. М., 1992a.
Ильин И. А. Наши задачи. Статьи 1948–1954 гг. Париж: РОВС, 1956.
Ильин И. А. О свободной лояльности // Ильин И. А. Собр. соч. Т. 2. Кн. 1. М., 1993a.
Ильин И. А. Самобытность или оригинальничание? // Начала. Религиозно-философский журнал. 1992b. № 4.
Ильин И. А. Собр. соч. / Сост. Ю. Т. Лисица. Т. 2. Кн. 1 и 2. М.: Русская книга, 1993b.
Ильин И. Национал-социализм. Новый дух // Возрождение. Париж. 1933. 17 мая.
Кизеветтер А. А. Местное самоуправление в России (IX–XIX cт.). Гл. 6. М., 1910.
Классика геополитики. ХХ век. М.: АСТ, 2003.
Ковалев В. А. Проклятие «Русской системы» // Политический класс. 2005. № 9.
Красин Ю. А. Метаморфозы демократии в изменяющемся мире // Полис. 2006. № 4.
Михайловский А. «Внутренняя эмиграция» немецких консерваторов // Космополис. 2005. № 3 (13).
Мыслящая Россия. Картография современных интеллектуальных направлений / Под ред. В. Куренного. М., 2006.
Потапчук Е. Ю. Пятый элемент (Трансформация метафоры в современном российском политическом дискурсе) // Полис. 2006. № 5.
Пшеворский А. Демократия и рынок. М., 1999.
Своblogа слова Ивана Ильина // http:www//community.livejournal.com/iwan_iljin/633.html
Соловей В. Русская история: новое прочтение. М., 2005.
Хазин М. Л. Прогноз М. Хазина на 2006 год // Сборник аналитических материалов и выступлений по итогам международного молодежного политологического форума «Форос-Сибирь-2006». Новосибирск, 2006.
Цыганков Д. Явление Ивана Ильина // Санкт-Петербургский университет. 1996. № 1. 16 янв.
Шмит К. Левиафан в учении о государстве Томаса Гоббса. М., 2006.
http:www//iljinru.tsygankov.ru/archiv/index_arch.html


Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!

 

Все права принадлежат Международному институту гуманитарно-политических исследований, если не указан другой правообладаетель