Люди, политика, экология, новейшая история, стихи и многое другое

 

 
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ИНСТИТУТ ГУМАНИТАРНО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ

Структура
Персональные страницы

Новости
О Центре
Семинары
Библиотека

Хроники выборов в Восточной Европе
Украина
Северный Кавказ
Выборы в Молдове
Выпуски политического мониторинга
"Буденновск-98"
Еврейский мир

Публикации ИГПИ
Другие публикации

сайт агентства Панорама Экспертный сайт группы Панорама
сайт Института региональных социальных исследований р-ки Коми

<<< К основному разделу

Малахов В. С. Ex libris НГ. Литературное приложение к "Независимой газете". 2.11.2000.

Лекарство от этноцентризма

Еще совсем недавно всех нас учили тому, что история была историей борьбы классов. С крахом марксизма утвердилось другое поветрие: понимать историю как борьбу этносов. Вчерашние преподаватели научного коммунизма, все как один переквалифицировавшиеся в политологов, внушают сегодня студентам, что мир состоит из устойчивых обладающих самосознанием сущностей — “наций” и “народов” (они же — “этносы”), и что эти сущности и есть подлинные субъекты мировой политики. Эта позиция проводится в десятках учебников и в сотнях методических пособий с такой последовательностью, что скоро, вероятно, подрастет новое поколение обществоведов, которое станет бодро нести в массы теоретические клише эпохи академика Бромлея. Во всяком случае, тенденция к воспроизводству этих клише наметилась отчетливо, давая о себе знать в прессе и на телевидении.

Валерий Тишков — страстный, последовательный и компетентный противник этой тенденции, большинство публикаций которого явно или неявно служат ее подрыву. Не исключение и последняя его книга.

Автор настойчиво проводит мысль о дискурсивном характере тех феноменов, которые в отечественной традиции считаются чуть не природными явлениями. Если для последователей Гумилева этносы суть субстанциальные образования, мыслимые в органицистких категориях, то для Тишкова это социальные конструкты. Термин “конструкт” не следует брать буквально, в плане сознательной манипуляции или субъективного делания (хотя и этот аспект тоже стоит учитывать). Суть метода социального конструктивизма, применяемого автором, заключается в том, что общественная реальность мыслится как неотделимая от тех категорий, в которых ее осваивают агенты социального и политического действия. Социальная действительность творится, конструируется человеческими представлениями. Это относится прежде всего к представлениям, генерируемым учеными (в частности, обществоведами), а также к представлениям, которыми руководствуются лица, ответственные за принятие решений. Красноречивая тому иллюстра ция — этнические конфликты. Прежде чем люди возьмут в руки оружие и пойдут убивать своих врагов (кстати, еще вчера бывших их безобидными соседями), в их сознании должен возникнуть образ врага. Ответственность за создание такого образа несут прежде всего интеллектуалы. Именно они создают тот или иной коллективный (“национальный”) миф, который становится средством политической мобилизации. Автор подробно входит в исследование целого ряда конфликтов в бывщем СССР, всякий раз обращая внимание на участие интеллектуалов в их производстве. В числе наиболее ярких примеров дискурсивного производства конфликтов — реконструируемая Тишковым предыстория грузино-абхазского конфликта. Директор НИИ языка, литературы и истории АН Грузинской АССР в середине 80-х годов сказал буквально следующее об этнографических изысканиях своего сотрудника, которому было суждено стать политическим лидером: “Этот Владислав Ардзинба со своими писаниями по так называемой хеттологии доведет нас до войны с груз инами: не все ведь могут так спокойно реагировать”. И в самом деле: первые вооруженные столкновения между абхазами и грузинами начались почти сразу после дискуссии в газетах между Ардзинбой и Гамсахурдия о том, на каком языке были сделаны каменные надписи местных памятников древности!

От того, в каких терминах участники социального действия осмысляют общественную действительность, зависит сам характер этой действительности. И, разумеется, то направление, в котором те или иные акторы будут ее преобразовывать. “Народоубийство”, “этноцид”, “национальное освобождение”, “разделенный народ”, “400 лет чеченского сопротивления” — эти метафоры превращаются в страшную разрушительную силу, становясь императивом политического действия. В этой связи весьма уместно напоминание о роли книги Авторханова об “убийстве чечено-ингушского народа” в инициировании сепаратистских настроений в Чечне.

С положением о социальном конструировании реальности тесно связана и другая сквозная идея монографии — процессуальный характер этничности. Автор методично дезавуирует наивный объективизм отечественного обществознания, доставшийся в наследство от советской “теории этноса”. Этничность и этническая идентичность для него — процесс, а не раз навсегда установленная данность. Отсюда пристальное внимание к сдвигам, смещениям и трансформациям в этнических и этно-культурных конфигурациях (к тому, что Тишков называет “дрейфом” этничности). Эти сдвиги вызваны целым рядом факторов: от изменений в самосознании (и, стало быть, в том, к какой этнической группе люди себя относят) до изменений в схемах, которыми руководствуются правители при составлении номенклатуры управляемых ими народов. На уровне обыденного сознания количество “наций и народов”, живущих на той или иной территории, выглядит как некий непреложный факт, который ученым предст оит зафиксировать. Между тем, как раз ученые — вместе с государственными чиновниками — и есть та инстанция, которая этот факт производит. В обществе глубоко укоренена вера в то, что можно правильно подсчитать, сколько “на самом деле” живет в России или и в отдельных ее регионах народов (а также “народностей”, “этносов”, “субэтносов” и “этнографических групп”), и если до сих пор такие подсчеты страдали приблизительностью и противоречивостью, то объясняется это неточностью, “ненаучностью” методики их проведения. Опираясь на многолетний опыт этнологической работы, В.Тишков показывает наивность такой веры. Номенклатура народов, принимаемая за истинную и окончательную в данный момент в данных обстоятельствах, определена не “объективным положением дел”, а процедурами. Это, во-первых, классификации, предлагаемые учеными (лингвистами, историками и пр.), во-вторых, механизмы переписи, устанавливаемые государством, наконец, в-третьих, административные решения, определяющие статус той или иной этнической группы. Вот почему количество “этносов”, населяющих ту или иную страну, может колебаться на протяжении жизни одного поколения. В Китае, например, оно вдруг снизилосьс четырехсот до пятидесяти пяти (!).

Обычному человеку (да и многим профессионалам, усвоившим сталинское определение наций) трудно свыкнуться с тем обстоятельством, что этническая статистика имеет политическое значение. Практика жесткого деления населения на “народы” и “национальности”, прочно укоренившаяся у нас с советских времен, навязчивый подсчет количества “наций” и “народов”, живущих в определенном месте или работающих на одном заводе, проводимый не только через переписи населения, но и через кадровые и жековские анкеты — все это имеет больше отношения к функционированию политической системы, чем к реальным этническим идентификациям и самоидентификациям. Более того, так называемая “национальная структура” населения (читай: этнический состав последнего) представляет собой часто не что иное, как “единственное средство для обоснования этнократического правления и политической мобилизации граждан” (с.287-288).

Надо сказать, что традиция отечественной этнологии с ее объективизмом и субстанциализмом — не единственный объект полемики для Тишкова. Не менее принципиально и жестко он отмежевывется от этнологии западной (именуемой в англоязычных странах “культурной антропологией”), справедливо упрекая ее в идеологической предвзятости и методологической непоследовательности.

Возьмем к примеру квалификацию СССР как “многонациональной империи”. К науке этот термин не имеет отношения, полагает Тишков. Советский Союз был полиэтническим государством со сложными отношениями между центром и периферией, с доминирующей русской культурой и культурами этнических меньшинств. Но этого явно недостаточно для того, чтобы считать данное государство империей. Иначе пришлось бы считать империями десятки ныне существующих и вполне легитимных государств с аналогичным культурно сложным составом населения... (Индия, Индонезия, Канада, Китай, Турция, Нигерия, Пакистан и т.д.). Однако этого никто не делает. Не считают почему-то империей и Испанию, которая, будучи полиэтничной, “даже формально имеет королевскую форму правления”.

Другой пример идеологической ангажированности западных коллег Тишкова — практикуемый им двойной стандарт в дефинициях. Ученые, отказывающие в праве называться “нациями” таким этническим группам как баски, квебекцы, гавайцы, каталонцы или индейцы племени “навахо”, преспокойно употребляют термин “нация” применительно к этническим группам современной России (в частности, квалифицируя этнический сепаратизм в Чечне как борьбу за “национальное освобождение”).

Для Тишкова очевидно и то,что модель “меньшинств”, лежащаяя в основе построений многих американских обществововедов, в конечном итоге служит политическим императивом, а именно: поддерживать притязания меньшинств (прежде всего этнических групп), направленные против того или иного “подавляющего” их большинства (прежде всего государства).

Автор не верит в метанаррацию Большой Истории. Наивность советской исторической науки состояла в допущении истории самой по себе, истории как объективной реальности, “отражаемой” и объясняемой историками. На самом деле истории нет вне ее описания, вне исторических нарраций. Отсюда вывод Тишкова о том, что ХХ век, в большей мере, чем предыдущие, создавался интеллектуалами.

Этот тезис вновь ведет его к полемике, на этот раз уже не с этнологами, а с “позитивистско-марксисткой традицией” отечественного обществоведения в целом. В эту традицию был встроен своего рода вульгарный детерминизм: произошедшее всякий раз интерпретировалось как результат исторической необходимости. Так случилось и в начале 90-х, когда распад СССР был (задним числом) объявлен необходимым и предрешенным. Тишков относится к этим интерпретациям с едкой иронией: он для него не более чем постфактические рационализации. Единственная бесспорная истина, которую можно высказать об истории — ее многовариантность. Все могло быть иначе. История — скорее игра Случая, чем проявление Необходимости.

Позитивистко-марксисткая методология мешает и в изучении такого феномена как диаспора. Традиционные дефиниции определяют диаспору как устойчивую совокупность людей единого этнического происхождения, живущую за пределами своей исторической родины. Но как измерять эту “устойчивость”? По убеждению Тишкова, пора, наконец, отказаться от наивного объективизма и признать, что феномены, привычно относимые к сфере реальности самой по себе, относятся к сфере самосознания. Принадлежность или непринадлежность диаспоре — вопрос эмоционального ( в конечном счете — политического) выбора. Последний осуществляется под воздействием многих факторов, таких как позиция страны исхода (спонсирование воспроизводства этничности выходцев из этой страны);

возможности (или препятствия для) успешной социальной интеграции в принимающей стране; деятельность “диаспоральных предпринимателей”, наличие культурно-политических объединений по этническому признаку и т.д.

Без индивидуального членства нет и самой диаспоры как коллективного тела: этот, вполне логичный и аргументированный вывод Тишкова — просто нож по сердцу

для всех, кто считал и продолжает считать, что мир состоит из этносов.

Книга собрана из статей, отчасти свежих, отчасти уже знакомых специалистам, Однако количество экземпляров, которыми эти работы до сих печатались, равно как и тираж новой публикации, настолько малы, что высказанные в них мысли, увы, вряд ли достигнут адресата. Адресатом же Тишкова, является, на мой взгляд, не столько академическое сообщество, сколько широкая публика. Именно широкой публике нужно в первую очередь разъяснять научную несостоятельность веры в субстанциальность наций-этносов и вредоносность этно-центристского мышления. Это мышление, подобно болезни, проникло в сознание россиян столь глубоко, что отдельные фрагменты книги, распечатав в виде брошюр, впору продавать в аптеках.

:: Высказаться ::

 

 

Все права принадлежат Международному институту гуманитарно-политических исследований, если не указан другой правообладаетель