Люди, политика, экология, новейшая история, стихи и многое другое

 

 
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ИНСТИТУТ ГУМАНИТАРНО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ

Структура
Персональные страницы

Новости
О Центре
Семинары
Библиотека

Хроники выборов в Восточной Европе
Украина
Северный Кавказ
Выборы в Молдове
Выпуски политического мониторинга
"Буденновск-98"
Еврейский мир

Публикации ИГПИ
Другие публикации

сайт агентства Панорама Экспертный сайт группы Панорама
сайт Института региональных социальных исследований р-ки Коми
Электоральная география . com - политика на карте ИГ МО РАПН Политическая регионалистика

<<< К основному разделу : Текущий раздел

 

Новое на сайте

Сергей Роганов

Коллапс СССР глазами Триши Маршалл (Trisha Marshall)

 

Об авторе

Сергей Валериевич Роганов (род. 1960) – современный русский писатель, философ. Кандидат философских наук, член российского Комитета по биоэтике при Комиссии РФ по делам ЮНЕСКО. Автор многочисленных работ по философии и психологии смерти и смертного человека, публиковавшихся в России и за рубежом, в том числе книги «Евангелие человекобога посмертно. Собственноручно» (М., 2005).

Стажировался в центрах биоэтики США (Hastings Center, NY) и Германии (IZEW, Tuebingen) в 2005-2006 годах. Участник международных конференций, организатор и ведущий специальных секций по проблемам смерти. Неоднократно выступал с лекциями и докладами в ведущих университетах США (Вашингтон), Германии (Тюбинген), Ю. Кореи (Пуссан), а также в России и сопредельных государствах. Печатается в ведущих российских изданиях: «АиФ», «Огонек», «Литературная газета», Exlibris-НГ, Русский журнал, Новый мир; сетевых изданиях и ресурсах.

Любимые философы: Г. Гегель, К. Маркс, Ф. Достоевский. Любимые литературные герои: Смердяков и голова профессора Доуэля.

Автор концепции «смертного человека», смерти, как земного, посюстороннего мира небытия, благодаря которому мы только-то и сбываемся, как единое целое.

«Сама смерть для нашего сознания это не только один из вечных вопросов, одна из вечных тревог, одна из неистовых страстей человека. Пожалуй, нигде в современном мире вопрошание смерти не свершается в мире собственного небытия. Российское общество не только познало опыт смерти эпохи и всего мироустройства, но и реализовало свою смерть от начала и до конца – постсоветское пространство представляет собой уникальный опыт послежития целой страны, некогда воплотившей коммунистические идеалы богочеловечества. Именно «здесь» и «сейчас» человек смертный постигает неизбежность своего ухода в становлении нового мира, нового человека».



1991 – 2011

«…мессианское без мессианства…»

Жак Деррида «Призраки Маркса»



Двадцать лет назад произошли два события, разделенные океанами эпох, - коллапс СССР на континенте Евразия и убийство молодой калифорнийской женщины Триши Маршалл в Северной Америке.

19 августа 1991 года ГКЧП от советской геронтократии, попытался выстрелить «Моральным кодексом строителя коммунизма» в подавляющее большинство населения страны, спровоцировав тем самым окончательный и необратимый крах Советского Союза. К концу года от супердержавы прошлого века не осталось и следа.

Немногим спустя 28-летняя Триша ворвалась в частный дом 60-летнего американского инвалида, и, угрожая ножом мясника, пыталась ограбить ветерана. Однако тот, умудренный опытом, держал под рукой винчестер, и, ни секунды не задумываясь, разрядил прямо в голову женщины всю обойму «американского образа жизни»1.

Союз Советских Социалистических Республик распался в мгновение ока, так же, как, не моргнув глазом, рухнула замертво Триша Маршал.

Как бы ни были разнесены в планетарном пространстве эти два совершенно несоизмеримых события, структура и смысл того, что произошло в 1991 году в оплоте коммунизма во всем мире, лежала, истекая кровью, на полу в далекой Калифорнии.

Постсоветское пространство, пропитанное десятилетиями «ядом сталинизма» и «светлого будущего коммунизма», осталось там же, где и положено было лежать – на гигантском континенте. Полиция штата, прибывшая на место происшествия, подтвердила, что пострадавшая Маршалл в момент нападения была просто пропитана кокаином и виски, и позволила бригаде врачей поместить смертельно раненную женщину в палату интенсивной терапии местного госпиталя.

Бригада реаниматологов констатировала «смерть мозга» Трише Маршалл. Отныне ее абсолютно бессознательное присутствие на земле до момента скорого погребения было возможно только в окружении аппаратов искусственного кровообращения и дыхания. Ее легкие дышали, и сердце билось, но по законам современной науки, она была мертва. Проводить какие-либо медицинские мероприятия было совершенно бессмысленно, - ее мозг был необратимо разрушен выстрелом. Оставалось только отключить оборудование и поставить последнюю точку в личной карте.

Над трупом СССР, «подключенным» к аппаратам промышленных гигантов и нефтепроводов, склонилось все мировое сообщество. К телу мертвой женщины пригласили только ее родителей.

Трагическая гибель их дочери таила в себе шокирующий сюрприз, - покойная Триша была на пятом месяце беременности, и ребенок в материнской утробе продолжал двигаться, жить в околоплодных водах, благодаря новейшей медицинской технике.

«Наследники» СССР клялись себе и всему мировому сообществу: свободные от коммунизма республики – дело ближайшего будущего. Родители Маршалл заявили, что, во что бы то ни стало, хотят увидеть будущего внука и забрать с собой, – он был единственным живым существом, который связывал их с памятью о несчастной дочери.

Сама Триша была мертва, и представители похоронного агентства были готовы заключить контракт на погребение в ближайшие дни. До момента окончательного созревания ребенка к родам в утробе мертвой матери оставалось четыре месяца. Однако отец и мать Маршалл были непреклонны: ребенок дочери любой ценой.

Констатировать смерть СССР не смогли до сих пор. Предполагаемая беременность свободой оказалась ложной, вороватой и продажной.



***



Ни теория заговора ЦРУ США, ни либерально-демократическая риторика a la Russ, ни русский державный национализм, ни тяжеловесная православная эзотерика «Made in Russia» и даже районное отделение масонской ложи России в городе Тамбове не смогли и никогда не смогут сказать больше, чем сумела «высказать», сама того не сознавая, несчастная Триша всему постсоветскому пространству и международному сообществу экспертов и аналитиков. Она, пожалуй, единственная среди всех ипостасей многоликого «пост», кто четко и ясно являл всем своим существом то, что произошло в далеком СССР и каким образом «коллапс» советской супердержавы может стать и предметом анализа, и повседневностью для миллионов бывших советских граждан….

В 1968 году, когда студенческие волнения сотрясали Париж, а советские танки продвигались к Праге; когда Жак Деррида привыкал к известности после выхода «О грамматологии» и «Письмо и различие», а Мишель Фуко со своей книгой «Слова и вещи» готовился принять кафедру истории систем мышления в Коллеж да Франс; Жан Бодрийар выпускал в свет «Систему вещей», а Филипп Арьес все еще обрабатывал бездну материалов об истории человека перед лицом смерти, словом в эти беспокойные времена за океаном на американском континенте прошло знаменитое заседание Специального комитета Гарвардской медицинской школы из 12 ведущих «апостолов» медицины и здравоохранения.

Пока культура постиндустриального общества заигрывала с многоликими символами и знаками смерти в пространстве языка и текстов, от «смерти человека», до смерти любой «ипостаси» модернизма и эпохи Просвещения; проектировала крионику и трансгуманизм, трансперсональную психологию и сексуальную революцию, медицине того времени нужно было неотложно разрешить одну невидимую и очень непростую проблему.

К тому времени трансплантология стремительно развивалась, в основном благодаря советской науке: появление новой отрасли медицины – реаниматологии (1961 год, Академик В. Неговской), выделение и изучение стадий процесса умирания (Академик В. Неговской), разработке методики трансплантации сердца (В. Демихов) и многое другое, о чем политологам, экспертам и аналитикам ничего не известно. Перед исследователями и хирургами во всем мире стоял вопрос: как можно получить жизненно важные органы (печень, сердце, легкие) для пересадки? Дело в том, что эти органы нельзя было брать от обычного трупа – в этом деле «свежесть» всегда совершенно обязательная и необходимая предпосылка. Конечно, вопрос был риторическим: медицина прекрасно знала ответ: из тела, например, человека, который находится в за-предельной коме (coma de passé), то есть, подключен к аппаратам искусственного дыхания и кровообращения, но разрушенный мозг которого, невозможно восстановить никакими средствами. В этом случае и сердце, и легкие продолжали работать, а это единственная гарантия того, что в них не начались процессы разложения.

Врачи ясно понимали, что в состоянии запредельной комы «живой» человек ничем не отличается от мертвого, то есть, никакие сознательные функции ему не просто недоступны, но и никогда уже не будут его фундаментальными возможностями. Иными словами, тело человека с разрушенным мозгом, в окружении медицинской техники никогда уже «не встанет» вновь человеком, и перед врачами лежит даже и не тело, а живой препарат «сердце-легкие».

Настоящая проблема заключалась в другом: до сих пор, биологическую смерть констатировали на основании остановки сердца и дыхания. Любые действия над телом, которое исправно снабжается, пусть и искусственно, кровью, само поддерживает свою постоянную температуру, насыщает ткани кислородом, относятся к области не медицины, а уголовного права. К тому же, после Нюрнбергского процесса, работы нацистских врачей в концлагерях стали известны широкой общественности, и за любые действия над дышащим телом, кроме срока можно было получить клеймо нацистского преступника, что в те времена было гораздо более серьезным наказанием, чем уголовное дело.

Пока трансплантология экспериментировала, врачи спокойно следовали не клятве Гиппократа, а обычной логике: они без всякой огласки и этических комитетов пользовалась подобными препаратами «сердце-легкие», не только для трансплантологии, но и, например, для проведения испытаний новых фармакологических и любых других препаратов. Другое дело, когда пришло время сделать операции трансплантологии общедоступными, и, соответственно, поставить на конвейер поиск и доставку необходимых органов. К тому же, в 1967 году Кристиан Барнард в Кейптауне (ЮАР), после основательной стажировки в Москве, провел первую в мире успешную пересадку черного сердца в белую грудь, без всяких этических препятствий в условиях апартеида.

Медицина особо не заботилась проблемами «интертекстуальности», «означающих» и «означаемых», «смерти автора» и difference(различие)/differe(отложить) и прочими элегантными темами философии постмодернизма и постструктурализма. Размышляя о смерти, она просто ввела в практику то, что было очевидно для любого опытного врача: критерием смерти человека может быть не только остановка сердца и дыхания, но и смерть сознания, «смерть мозга». В результате работы специального комитета в Гарварде, медицине и науке было предложено признать и принять к действию два, юридически равноправных критерия смерти человека: остановка дыхания и сердцебиения (биологическая смерть) и «смерть мозга».

Теперь уже никто не мог обвинить трансплантологию в том, что она практикует пассивную эвтаназию, то есть «убивает» своих пациентов, как подопытных кроликов, из самых гуманных соображений….

Громогласно аплодирующая советской власти страна еще не признак здорового организма. Буйство демократических свобод в ликах сотен и тысяч партий, союзов, ассоциаций еще не признак жизни. Дышащее тело совсем не повод радоваться, а горячее искусственной поддержкой сердце никого не согреет и ничего не подскажет. Хвалить господа не за что, - лучше благодарить создателей аппаратов искусственного дыхания и циркуляции крови, того же сталинского ученого Сергея Брюхоненко, который подарил миру этот удивительный механизм.

Благодарностей в адрес создателей и менеджеров «аппаратов искусственного поддержания жизнедеятельности» мертвого СССР – нефте- и газопроводов, до сих пор не поступало.

Заметим, кстати, что, если голова профессора Доуэля – продуктивная научная фантастика2, то уж тело того же профессора, даже подключенное к «искусственной жизни», ничем не отличается от тела криминального авторитета Япончика, погибшего в центре Москвы.



***

«Коллапс» СССР явил человечеству совершенно иную историческую смерть, - она не укладывалась в традиционный схемы и конструкции современного человеческого знания, так же, как критерий «смерть мозга», который с переменным успехом более 15 лет обживался в законодательствах разных стран Америки, Европы и Азии.

После рокового «залпа» ГКЧП на гигантском пространстве бывшей империи оставалось чуть меньше 400 миллионов человек, теперь не связанных ничем: ни братскими обязательствами, ни памятью о героическом прошлом, не светлым коммунистическим будущим. Их горячие сердца бились в спорах, они задыхались от мира рухнувших с небес любых возможностей, но не было и уже никак не могло быть одного – самой империи, несокрушимого и вечного на века - СССР. Его «крах» наступил совершенно естественным путем, без всяких внешних военных действий, интервенций и революций, естественным настолько, насколько самоубийство может относиться к разновидности обычной смерти человека или истории.

По иронии судьбы, даже диагноз, который поставило мировое сообщество, был медицинским: «коллапс», то есть угрожающее жизни состояние организма, вызванное обильной потерей крови и критическим падением «красного» давления. Сам по себе коллапс, возможно, и неплохая метафора, но человека в состоянии коллапса, так же как государство, невозможно было бы поддерживать длительное время на плаву искусственными способами. Совсем другое дело - «запредельная кома», тут круг возможностей гораздо шире….

Триша Маршалл ко всем своим бедам, была матерью 4(!) детей, которые, разумеется, воспитывались чужими людьми. Для 28 лет жизни, - бурное, многоцветное начало. Советский Союз самостоятельно 70 лет растил 15 социалистических республик, не позволяя никому вмешиваться в воспитание братской семьи народов. «Братство» на поверку, оказалось не только непрочным, а таким, будто все 15 чад многодетной семьи народов воспитывались у совершенно разных мамок истории.

Констатация исторической смерти в случае гибели гигантского государства – непростая задача. До сих пор человеческая культура оперировала Страшным Судом, Апокалипсисом, Потопом, Содомом и Гоморрой, крестовыми походами, войнами, бунтами, восстаниями и революциями. К слову сказать, ни оранжевая Украины, ни революция роз Грузии мало что меняют, точнее - никогда ничего не изменят, по сути, в самосознании народов тех стран, которые возлагают особые надежды на очищающий дух революций ко всеобщему процветанию демократических свобод.

Революции эпохи конца идеологий мелочны, придирчивы и плаксивы.

Смерть «системы» или «социальных институтов» - с этим постепенно человек начинает учиться обходиться. Но мгновенная смерть супердержавы на глазах изумленного и потрясенного населения всей планеты – этого еще история не проходила. География планеты навсегда освоена - нельзя потерять какой-нибудь народ или государство, как это происходило в древние века, «до» эпохи великих географических открытий или исторического материализма. Тем более, перед глазами и мышлением не было, и быть не могло привычного, хорошо знакомого исторического трупа: развалин, например, Берлина в 1945 году или Вьетнама 60-х, или Багдада 2003 года. Привычные исторические мифы о закате Европы или культур в облике цивилизованного пространства отступили в тень академических кафедр и институтов.

Нужно было осмыслять не только то, что исчезло в мгновение ока, но и то, что теперь должно наступить руками тех же самых людей, которые за несколько месяцев поставили самую значимую историческую точку ХХ столетия.

Вот здесь то и скрывался невиданный исторический парадокс, который еще долго будут осмыслять не одно поколение на всех континентах Земли.

Вальтер Беньямин в «Тезисах о философии истории»3 или Жак Деррида в «Призраки Маркса. Государство долга, работа скорби и новый интернационал»4 могли с тревогой рассуждать о сущности будущего в контексте «disjointed time» или «constellation»; о «слабом мессианизме» или «мессианском без мессианизма», - и, как-будто в молодой и неопытной России начала 90-х было достаточно возможностей поразмышлять о том же. За одним исключением:

она пыталась размышлять о будущем или мессианизме в пределах мертвого пространства, мертвого сообщества, так, как если бы Триша Маршал, в палате интенсивной терапии взялась бы размышлять о своей пропащей жизни и будущих курсах переквалификации в настоящую невесту Христову….

Каким образом историки и повседневность могут сознавать «крах» страны, которая еще совсем недавно определила облик планеты ХХ века и играла одну из ведущих ролей в мировой политике? «Крах коммунизма»? Этот сумеречный диагноз напоминает «вселение беса» христианства. Впрочем, сами события 1917 года – победа коммунистической идеи в отдельно взятой стране, до сих пор подпадают под тот же самый миф.

Внешнему наблюдателю «гибель» представляется процессом дезинтеграции СССР, то есть движением за «независимость» республик, который начался в середине 80-х и закончился крахом самого Союза в 1991 году. Но этот «распад» для участников тех событий совсем не подобен распаду в «географическом» смысле, как появлению новых названий на туристических картах.

Для советского общества эти события были гибелью коммунистического государства и лагеря социализма, которые воплощали своей историей и деятельностью целую эпоху развития европейской культуры, начиная от Возрождения, работу всего XIX века Российской империи.

Гибелью жизненного мира любого советского гражданина: и пламенных борцов за победу коммунизма во всем мире и тех, кто был напрочь лишен любых светлых порывов.

Иными словами, - смертью фундаментальных основ жизнедеятельности всего советского общества. Абсолютным разрывом исторического времени и пространства. Абсолютным прекращением жизнедеятельности.

СССР – навсегда исчез. Его нет, и НИКОГДА больше не будет.

«Монолит» новой исторической общности «советский народ», включая душевнобольных, инакомыслящих дворников и хронических диссидентов рассыпался, как крупа из худого пакета, по городам и весям, от Москвы до самых до окраин и, наоборот, от Камчатки до станции Бологое Октябрьской железной дороги.

Необратимо исчезли: КПСС и ВЛКСМ, коммунистические идеология и пропаганда; армия и силовые структуры СССР; социалистические институты и культура СССР; системы экономики и права СССР; антисоветская пропаганда и антикоммунистическое движение; «советский человек» и «антисоветчики»; системы воспитания и образования СССР и даже институт председателей домовых комитетов и жалобные книги в пустых советских магазинах.

Но, самое главное было в другом: ни «до», ни «после», ни для историков, ни для повседневности современной России отыскать было невозможно, даже если перерыть сверху донизу остатки всех библиотек на пространстве бывшего СССР или форумы социальных сетей. Преемственность, традиции, возможность последовательного перехода от того, что «было», к тому, что «стало», навсегда и безвозвратно исчезли.

Любая смерть – абсолютный предел, абсолютное исчезновение любых времен и пространств, тем более, - для любых участников событий 1991 года.

Именно это осталось без подтверждения, точнее, было вынесено за скобки в угаре, непонятно какой и «над чем» победы.

В этом и заключалась главная проблема, с которой мгновенно и неотвратимо столкнулось все бывшее советское общество: смерть режима была невозможна вне и помимо смерти любых бывших в самом «режиме» сообществ, социальных иерархий и ценностей. Исчезновение всех социальных институтов, социально-историческая смерть общества значила смерть любого гражданина Советского Союза, и даже благополучно эмигрировавших диссидентов.

Попросту говоря, пресловутая «демшиза» была вполне уместна в СССР 80-х, как движение радикальной критики угасающего на глазах строя. Но, сами по себе, «частная собственность», «подлинные демократические свободы», «либеральный рынок», «проклятия сталинизму», прежде всего, требуют не «гибели» тоталитарного режима, а самого коммунистического диктатора с жесткой системой партийной бюрократии, подавления и репрессий, по отношению к которым «демшиза» только и может оформиться и существовать, как единое целое. Так же как знаменитый ведущий русской службы Би-би-си Сева Новгородцев нуждался только в одном, - в «Железном Занавесе», в тени которого его «Рок-посевы» могли колоситься фунтами стерлингов.

«Севаоборот» Новгородцева толком даже не успели расслышать в последние годы жизни советского государства. «После» гибели СССР «демшиза» превратилась к одну из опасных разновидностей психических расстройств общественного сознания и, будучи абсолютно вырванной из контекста советского авторитаризма, по отношению и в рамках которого она имела смысл, по сути своей, перестала отличаться от любых иных форм самоорганизации людей советского мира, даже обществ бывших пограничников им. Никиты Карацюпы, а ныне доблестных собаководов, для воспитания надежных защитников советской границы в духе легендарного пса Ингуса.



***



И на старуху бывает проруха…



Любая новая жизнь, которая, как известно, неотвратимо начинается в понедельник, навсегда прощается с прошлым. И «отмывает» все ценное и нужное из той жизни. Любые социальные катаклизмы приходятся, как известно, на август. И так же, как отдельные, озабоченные «смыслами жизни» граждане, общество стремится расквитаться с прошлыми ошибками, и взять с собой в будущее ценное наследие прошлого. Но, культурное наследие, его развитие, творческое преображение потомками возможно в рамках единого живого социального организма, продуктом которого оно являлось, но не в мертвом конгломерате «заброшенных» индивидов, после абсолютного исчезновения, которые с чистого листа пытались и все еще пытаются нащупать свет в современной постсоветской «действительности».

Культурное наследие в виде музейных «мумий» прошлого творчества живых людей (книги, скульптуры, картины, иконы и др.) и рождение принципиально новых творческих традиций в развивающемся настоящем – разные измерения общественного бытия. Тем более разными являются жизнь как сотворчество поколений, и абсолютная смерть социального организма, после которой невозможно отыскать даже то, что стоило бы «мумифицировать» в назидание потомкам. Так же, как «наследие» Триши Маршалл, как все богатство ее житейского опыта и знаний, не имело абсолютно никакого отношения к размышлениям медицины о «смерти ее мозга» и сознания, и уж тем более, не имело и никакого отношения иметь не могло к будущему ребенку. Но, увы, то, что совершенно очевидно для медицины и науки, совсем не является очевидностью для обыденного мышления, особенно «с августа» абсолютно новой жизни погибшего СССР.

Человек привык обращаться с историей как с «желтыми страницами» каталогов или в контексте знаменитого призыва российского поисковика «Спроси у Яндекса!». Неудивительно, что на мертвое пространство погибшего социалистического строя немедленно хлынул поток информации, сформированный на основе лихорадочных запросов на «Яндекс-История». Но, десятки страниц ссылок на ценные и полезные ресурсы только вводили в заблуждение и без того потерявшееся «post-советское общество».

Оказалось, что мессианские и государственные взгляды, например, Алексея Хомякова, или Петра Столыпина, рожденные в горниле великой империи позапрошлого века, имеют такое же отношение к настоящей действительности, как и блокбастер «Матрица» к творчеству Владимира Соловьева или «Очередные задачи Советской власти» Владимира Ленина к заседаниям бояр времен Ивана Грозного. А влияние русской религиозной философии или политической мысли начала прошлого века на общество и культуру было возможно в самой Российской империи, которая стала былью без малого век назад, но не на развалинах мертвого Союза Советских Социалистических Республик.

К тому же, современному «обществу» постсоветского образца пришлось все-таки вспомнить, что Федор Достоевский, Лев Толстой, Иван Тургенев, Дмитрий Менделеев, Илья Мечников, Николай Пирогов и многие другие, работы который стали классикой мировой культуры, были современниками, то есть, могли запросто обмениваться работами через посыльных и общаться с одной и той же читательской или научной аудиторией. При всем желании и усердии нынешних «миллионов», современные адресные книги не подскажут ни адресов, ни телефонов представителей русской классики, которая так «нужна», но которая, по вполне объективным причинам, совершенно теперь недоступна. Она не отзывается на призывы и мольбы, даже если всю ее перевести в хрестоматии: «Вся классика в одном томе» или «мыльные» сериалы.

Но и о развитии или продолжении чего-то, что было в самом СССР, стало бессмысленно говорить. «Конвергенция» полярно противоположных систем капитализма и социализма, трансформация авторитаризма и даже критика и обличение «политической экономии социализма» были уместны в эпоху существования самого тоталитаризма/авторитаризма. Теперь уже «нет» и самого ХХ века. Нет, и не может быть, ни «китайской модели» реформ, ни любых других моделей переходов и трансформаций, так же, как и для погибшей женщины в Калифорнии погибли все программы американских центров «анонимных алкоголиков и наркоманов», даже если бы их представители несли бессменное дежурство у койки мертвой Триши Маршалл.

Для нее никакого «после» быть не могло, так же, как и для обычного трупа любого человека или постсоветского пространства. Несмотря на то, что ее внутренние органы «работали», (сердце, легкие, почки, печень), и обмен веществ поддерживался искусственным способом, и плод – новый человек, - продолжал созревать, ни при каких обстоятельствах и условиях, никакое самосознание, самоощущение, ни «до», ни «после» после рокового выстрела в голову «для нее» никогда уже существовать не могло.

А, «переходная экономика», переходный период от авторитаризма к демократии – одни из самых любимых мифов современности, по своей структуре мало чем отличались от мифической победы теперь погибшего социализма и морального кодекса теперь мертвого строителя коммунизма во всем мире, которыми когда-то «грезили» партийные, комсомольские работники погибшего навсегда СССР, а также изрядная часть ИТР и любого «интеллигибельного» населения. И для членов КПСС, и для видных деятелей либерально-демократического лагеря, человеческое общество любой фазы национального исторического развития представляло и представляет собой сознание ребенка, иногда избалованного, иногда запущенного, по отношению к которому достаточно творчески приложить принципы эпохи Просвещения, как он двинется навстречу собственному счастью, о котором всегда мечтал, даже сам того не сознавая: к светлому будущему коммунизма или либерально-демократического мира (нужное подчеркнуть).

Работа экспертов и аналитиков американских центров политической философии, теории и практики начиная с 60-х, ничем не отличалась от работы, риторики и логики идеологических отделов Обкомов КПСС или ВЛКСМ. Увы, тоталитаризм либеральной демократии американского розлива ничуть не лучше тоталитаризма сталинского образца, а патетика Валерии Новодворской ничуть не хуже стальной патетики легендарной Екатерины Фурцевой, от взгляда которой дрожало все интеллектуальное сообщество СССР времен «Оттепели». За исключением одного: размытая «демшиза» так не нашла себе места в пустом пространстве мертвого настоящего, а другая была в руководстве самой крупной коммунистической партии, то есть в системе руководства супердержавы прошлого века….

Можно прочертить «историю» обыкновенного трупа, то есть начало и завершение процессов разложения, гниения, но, совершенно очевидно, что эта история не имеет никакого отношения к тому, что было целым, единым, живым. И наоборот, ни социальный статус, ни образование, ни уровень богатства человека, который умер, не имеет никакого отношения к «истории», законам разложения мертвого тела.

Разумеется, иное дело, когда мы говорим о трупе в случае запредельной (необратимой) комы, то есть «смерти мозга», ведь в этом случае, труп не разлагается по «традиционным» законам биологии. Но, все же, если особенности полноценного живого организма Маршалл имели значение для определения медицинской тактики поддержания «жизнедеятельности» мертвой Триши искусственными средствами, то «погибший» вместе с нею ее круг коммуникации, ее память о детстве и брошенной школе, о первой любви и первом фильме, о семейных праздниках, никак не определял и не мог определять работу врачей. Ни бывшие ее друзьями, бойфрендами и собутыльниками; ни те, кто снабжал ее наркотиками, с кем она ссорилась и кого любила; ни ее система ценностей, ни ее представления о добром и злом.

В культуре ХХ века стало привычным делом оперировать «после», «пост», «after» и т.д., как тем, что уже «не есть», но еще «не стало», то есть пространством переходного периода между чужими жизнью и смертью. Постмодернизм – игра языка и дискурсов, очищающий культурное пространство огонь смыслов, был и есть большой ложью в том смысле, что «пост» были вплетены в контекст культур развивающихся национальных организмов. Его история - другой контекст современности, но именно конТЕКСТ, а не действительность, которая глубже и шире контекста и любого текста.

Даже стенограмм заседаний Правительства, Государственной Думы и союза националистов «За великую Русь!» деревни Зачатьевка.



***



Сколько не пропадай в морге, единственного чего там наверняка не найдешь – это смерти. И, запредельная кома социального организма, так же недоступна простому наблюдению, как в случае чтения исторических хроник или знакомства с репортажами о завоевании и разграблении города или целой страны, например, Ирака. «Живое» или «мертвое» давно оценивается по законам устойчивого осознанного самовоспроизводства системы. Правда, убийство/завоевание, и историческая смерть без всяких революционных переходов в абсолютно иное измерение исторического развития – разные ипостаси человеческого существования.

По отношению к постсоветскому пространству бессмысленно говорить о том, что в результате смерти СССР появилось нечто полноценное, развивающееся, живое. После революции 1917 года, волны эмиграции, разрухи и гражданской войны был ощутимый рост организма, расширенное воспроизводство народа, даже если это и не нравилось Михаилу Булгакову или Осипу Мандельштаму, Льву Троцкому или Николаю Бухарину. За 20 лет, к 1937 году (сарказм истории!) «коммунизм – коллективный человекобог!» (Н. Бухарин) дал ощутимый, осязаемый результат во всех сферах экономики, культуры и общественной жизни, включая партийное строительство, гиганты первых пятилеток, уничтожение крестьянства, эффективную систему ГУЛАГа и легендарные фильмы Сергея Эйзенштейна «Иван Грозный» и «Броненосец Потемкин».

«Тот» мир тоталитарного коммунизма закончился давным-давно, аккурат к 1953 году, к чему нынешние либералы и демократы не имеют совершенно никакого отношения, если только не рассматривать борьбу с призраками системы СССР, которая только и возможна как призрак, за нечто, достойное внимания. Ни ленинизма, ни сталинизма, ни даже квелого застойного социализма нет, и никогда больше не будет.

За 20 лет постсоветская система «Россия» не явила устойчивость и не дала никаких показателей роста ни в чем, за исключением уровня добычи природных ископаемых и развития систем транспортировки их за рубеж. «Великая» и «могучая» советская культура погибла, не успев опомниться, и отозвалась гробовым молчанием 90-х, так же, как западные теории преображения СССР оказались пустопорожней болтовней. Любым попыткам представить нечто, именуемое «Россией», как развивающийся результат краха коммунизма, стоит помнить, что по меркам современного мира 20 лет – гигантский срок. Достаточно хотя бы взглянуть на Китай, судьбу юаня, производство товаров массового потребления для всего мира и масштабное строительство в самой Поднебесной. Достаточно взглянуть на послевоенные годы в Европе, - например, на ФРГ к 1965 году, или на сам Евросоюз в новом тысячелетии. Достаточно увидеть весь мир, который преобразился до неузнаваемости.

То, что выдается за показатели воспроизводства России, поклонники некрофилии могут вполне сравнить с показателями «воспроизводства» трупа: мертвое, гниющее тело – прекрасное «горнило», с ударниками-насекомыми, в котором сплавляются биологические останки бывшего человека.

Иные законы воспроизводства трупа, подключенного к аппаратам искусственного поддержания жизнедеятельности, как в случае человека со смертью мозга. Биологическое разложение в нем «отсрочено», как сказал бы Жан Бодрийар. Но не индивиды питаются отсроченной смертью, о внешние мертвому «телу» активные наблюдатели. Отложить начало биологического абсолютного конца и разложения – вот задача, которую преследуют Другие, но «другие» по отношению к родителям погибшей, или персоналу, но не по отношению к несуществующей Трише.

«Отсроченная смерть» медицины необычна и, вместе с тем, проста: обмен веществ мертвого организма минимизируется до самых элементарных пределов, - чего еще можно требовать от совершенно неподвижного тела, да еще и с напрочь «погибшим мозгом»? Остается только поддерживать деградацию и атрофию, под неусыпным контролем внешних наблюдателей.

Но что касается воспроизводства, то воспроизводится только «скрытый» плод, совершенно не нужный ни мертвому организму, ни мертвой матери, а только родителям Маршалл.



***



«Философ, которого перед смертью беспокоит, кто он - француз, еврей или алжирец, – это же конец, это вульгарно! Это конец не философского мышления, а любого тривиального мышления». 

А. Пятигорский



Если и есть смысл говорить о «запредельной коме» СССР, то, разумеется, необходимо говорить не о «почивших в Бозе»5 партийных кабинетах, вывесках на стенах государственных учреждений и плакатах вроде: «Планы партии – планы народа!». В противном случае мы имели бы дело с известной фантастической моделью «Если бы люди исчезли с планеты Земля» с точностью до наоборот: «Если бы коммунистическая система исчезла с пространства СССР», то….

Говоря о «крахе» Союза, мы говорим о смерти народа. Если отставить в сторону православно-партийно-державную патетику, то, говоря о народе, мы говорим о человеческом сообществе, устойчиво связанном развитой системой коммуникаций и порядками взаимодействия в едином стратегическом направлении развития государства. Теория коммуникаций Юргена Хабермаса осталась на Западе вместе с миллионами интерпретаций пост-советского пространства. «Мертвая» система российского розлива, по сути, является конгломератом человеческих сообществ, искусственным образом связанных в единое целое «при наличии отсутствия» любой стратегии развития, по вполне понятным причинам, - мертвые ни сраму, ни стратегии не имут.

Говорить о крахе народа, как единого целого, - банальность, которая все же обретает иные очертания, если оперировать не метафорами и высоким слогом, а описанием состояния смерти общественного сознания, - если уж браться констатировать «смерть мозга» истории, опираясь не на факты разрушения материального тела культуры, а на смерть самого интегрирующего единое целое начала – общественного сознания.

Само по себе российское сообщество, так же как и сообщество любой из «освободившихся» бывших советских республик – безнадежно и необратимо мертво, как была мертва несчастная Триша, ведь любые возможности конструктивной сознательной коммуникации - утрачены. «Смерть» и «присутствие под солнцем» вполне устраивают друг друга, во всяком случае, теперь нет никакой необходимости укладываться в гроб, дабы доказать окружающим, что смерть действительно наступила. Нет даже нужды разбивать до конца материально тело государства, чтобы убедить международное сообщество в том, что от прежней славы, величия и «высоконравственного» сознания не осталось и следа.

Впрочем, смерть мозга и любого мышления может наступить совсем и без всякого беспокойства о национальной принадлежности, даже в случае Жака Дерриды. Возможно, уставший под конец жизни бороться с неизлечимым недугом «апостол» деконструкции просто капризничал. Скорее наоборот, смерть мышления неизбежна после знакомства с сентенциями уже покойного Александра Пятигорского в адрес того же умершего французского философа: «Когда я слышу слово «самоидентифицироваться», как у Геринга при слове «культура», рука тянется к несуществующему пистолету»6.

Все же, каким образом может присутствовать под солнцем «мертвый народ», «мертвое общество», интегрирующее себя искусственным образом с обязательной помощью международных институтов и мирового рынка? Самым простым: обвиняя друг друга с утра и до вечера, скандаля, споря, провозглашая, опровергая, и все только для того, чтобы найти виновника всех бед и эликсир возрождения из пепла с понедельника, то есть, находясь в состоянии полной и необратимой деперсонализации, или дезориентации. Не надо обладать специальными знания в области психиатрии, чтобы узнать в маниакальной фазе биполярного расстройства личности состояние сознания массы людей от последних лет существования СССР до первых шагов постсоветской России: «Речевое возбуждение выраженное, достигает степени скачки идей. Выраженное двигательное возбуждение,… на фоне переоценки собственной личности появляются бредовые идеи величия,… больные строят радужные перспективы, вкладывают деньги в бесперспективные проекты, проектируют безумные конструкции». 

Любая эйфория успокаивается как минимум жестокой апатией в «национальных» масштабах.  Медицина справедливо называет это состояние «anastesia psychica dolorosa», - психической анестезией. Она сопровождает другие расстройства психики как синдром, и в подавляющем большинстве случаев, является «сердцем» депрессии. «Все равно…» - так реагирует мозг человека в результате острого шока7.

Впрочем, добраться до полной апатии еще нужно время, к тому же психическая анестезия прекрасно сотрудничает с другими заболеваниями. И время бывшему советскому народу было предоставлено.

Пока деперсонализация является комплексом симптомов при различных заболеваниях психики – это дело психиатров и «желтых домов»8. Или представителей высокой культуры. «Поэтика деперсонализации»: «остранение» Всеволода Шкловского, «очуждение» Бертольда Брехта, возможно, дает пищу сотням и тысячам исследователей взаимоотношений классического модернизма и авангардной формалистической поэтики9, но в тот период она стала действительностью не только групп людей постсоветского пространства, но и эмигрантов – нельзя эмигрировать из страны, которой нет. Когда деперсонализация становится сердцем социальной смерти прежнего общественного сознания, тогда она становится делом каждого….

Оксфордский социолог Дэвид Стаклер, глядя на тело СССР, утверждал, что приватизация не повысила уровень смертности населения10 – ведь «труп» дышал, активно перекачивал «кровь» и даже реагировал на все внешние раздражители. Потеря работы многотысячными коллективами советских предприятий в результате «передела собственности» для него – обычная смена работы и переквалификация «освобожденных» граждан.

Приватизация возможно и надежный инструмент развития национальной экономики, и «шоковая терапия» дает свои результаты в практике психиатрии, но в руках мертвых граждан мертвой страны она стала детонатором физического «отмирания» населения. Так, как если бы органы и ткани мертвой Триши Маршалл заявили бы каждый свои особенные права на самоидентификацию в облике частных, то есть отдельных, полноценных организмов.

Разумеется, Джакоб Морено был абсолютно прав, утверждая, что социальная смерть способствует преждевременной старости, болезням и физической смерти, в чем поколения, рожденные в эпоху страны Советов, в отличие от оксфордских умников, смогли убедиться очень скоро: череда скоропостижных смертей известных людей культуры была только верхушкой айсберга отмирающего, как клетки организма, народа11….

Ритуальный косметолог может придать любое выражение лица любому трупу: от голливудской улыбки до созерцающей безмятежности. Многие российские эксперты и аналитики до сих пор все так же «безмятежно», взглядом издалека, пытаются состряпать программы движения куда-то вперед, с детальными объяснениями, почему непременно окажемся сзади. Либо: каким образом «по-божески» обустроить Россию, которой нет. Либо: как нам догнать и перегнать американские инкубаторы по количеству несушек-от-демократии на душу населения.

С таким же успехом можно было бы предложить находящимся в башнях-близнецах людям, в тот самый момент 9/11, когда символ торговой мощи США проваливался в бездну вместе с обломками самолетов, обдумать создавшуюся катастрофическую ситуацию, провести референдум и обсудить коллективно программы строительства новых башен, взамен падающих, вместе с теми же людьми.

Заодно и проголосовать за право возвести мечети на месте национальной трагедии.

Мертвые сраму не имут, что правда, то правда. Но, российские олигархи, даже в рейтингах журнала «Forbes», как и в колониях строгого режима, представляют не столько количество своих миллиардов и миллионов, сколько ту же самую деперсонализацию. Удивляться нечему: по сути, между обманутыми вкладчиками, игроками на бирже и игроками «в приватизацию» по крупному нет никакой разницы. Комплекс симптомов и хронические психические расстройства абсолютно одинаковы и для одних, и для вторых, и для третьих.

В конце концов, те, кто успел выхватить из касс АО «МММ» хоть какую-нибудь прибыль за счет таких же других «игроков», не спешили вернуть «заработанные» деньги обиженным, после краха знаменитой пирамиды.

Когда Бог хотел кого-то наказать, он лишал его разума.

Земной мир наказывает по-другому: он открывает доступ к финансам мертвой страны.



***



К обычному трупу слетаются мириады насекомых, и каждый вид и подвид этой фауны специализируется на определенных тканях, кожных покровах или просто откладывает личинки в гниющую плоть. Зародыши насекомых расправляются с мертвым телом поразительно быстро: за месяц, на открытом воздухе при нормальной температуре от трупа, например, 12-летнего ребенка может остаться только прах.

К современному «живому» трупу приступают со всей осмотрительностью, с коммерческим и любым другим расчетом: органное донорство и одна из ведущих отраслей современной медицины, и неплохой рынок для желающих заработать незаконным способом на торговле украденными сердцами или почками. Собственно, криминальный рынок донорства возник одновременно с развитием трансплантологии, и развивался, по мнению ведущих экспертов Международного Красного Креста от черного населения к белому, с Юга на Север. К слову сказать, в знаменитом отчете Bellagio Task Force Россия осталась белым пятном – добыть информацию о криминальном рынке органов на постсоветском пространстве оказалось не так просто.

Мертвую Тришу Маршалл перевели в Highland General Hospital и начались… споры. Главный врач Джеймс Джексон уже и сам был не рад: письма протеста лились рекой: для чего нужно поддерживать социально опасный, криминальный элемент, затрачивая 200 тысяч бюджетных долларов плюс столько же на выхаживание младенца, которому, безусловно, потребуется интенсивные медицинские помощь и уход? Не занялся ли госпиталь новым видом бизнеса: содержанием трупов-инкубаторов для вызревания эмбрионов? К тому же явился какой-то молодой человек, который утверждал, что он - биологический отец будущего ребенка и заявлял на него «законные права».

Кстати, торговля младенцами для нужд той же трансплантологии – неплохой бизнес….

Единственной эффективной системой управления и влияния в СССР были не маргинальные круги диссидентов, книгочеев-романтиков и дворников - поклонников рока и фарцы, а партийно-государственный аппарат. Только в рамках тотальной, всепроникающей бюрократии и была возможность говорить всерьез об «оппозиции», о «противостоянии», о смене элит, стратегии и тактике развития целой страны. Именно элементы и персоны этого аппарата стали основой для создания и развития систем аппаратов «искусственного кровообращения и дыхания» постсоветского пространства – нефтегазового комплекса и финансово-промышленных групп по добыче, переработке и транспортировке природного сырья. Ни о каком развитии общества как полноценного организма речи быть не могло: поддерживать на плаву искусственную деятельность органов мертвого тела Триши Маршалл совсем не значило заниматься ее психотерапией или развитием абсолютно утраченных вместе с нею возможностей.

Иностранные фонды, невиданные для советского сознания инвестиционные компании и банки заполонили пространство мертвой системы, руководствуясь, разумеется, отнюдь не принципами Международной хартии прав человека. В целом, консервация мертвого социального организма, искусственное поддержание мертвого тела завершились довольно успешно, и не только потому, что «дыра» в пространстве просто так зиять не может. На самом деле, мы говорим о «жизненной» необходимости поддерживать «постсоветское тело», то есть о постоянной добыче и потоке сырьевого потенциала за рубеж, и встречном движении, дабы не нарушать баланса обмена веществ, - гигантских потоках финансов на счета тысяч банков и корпораций. А, кроме того: «утечка мозгов»: абитуриентов, студентов, ученых и специалистов. «Утечка» памятников культурного наследия. Массовая «эмиграция» покойного населения….

Освоение Западом новых территорий и рынков сбыта было стремительным: мертвая система не знала, и знать не могла никаких механизмов саморегуляции, кроме полупьяных заседаний в Кремле или Государственной Думе. К слову сказать, знаменитое здание Российского Парламента на Охотном ряду начала 90-х напоминало товарно-сырьевую биржу, где на всех без исключения этажах, в табачном дыму торговали всем, что попадало под руку: и зенитными комплексами, и хлопчатобумажными носками, невзирая на любую партийную принадлежность и программы.

Гниение и разложение трупа – процесс интенсивного обмена энергией с окружающей средой. Без доступа кислорода, например в торфяных болотах, труп живого существа может сохраняться неопределенно долгое время. Но в таком случае, он ни для кого, кроме археологов и биологов, не представляет никакого интереса.

Любой современный «мертвый организм» нуждается в притоке особой энергии извне. Триша Маршал «питалась» особыми составами через специальные трубки, проведенные через носовую полость в желудок. Бессменно сочили в вены физиологические растворы капельницы. Так же искусственно поддерживались ее естественные отправления. Но не она сама выбирала продукты на рынке или супермаркете, интересовалась рецептами блюд и новыми веяниями кулинарии в стиле фьюжн. Не она голодала, чтобы сбросить вес, или, наоборот, усиленно питалась, чтобы поправить пошатнувшееся здоровье, - даже плод в утробе Триши Маршалл обладал большей свободой выбора питательных веществ, чем мертвая мать, - его мозг развивался по обычным законам биологии живого организма. Он даже слышал и реагировал соответствующим образом на все, что происходило вокруг. Ее мертвый «организм» был способен пассивно потреблять, и только внешние наблюдатели, - врачи госпиталя могли контролировать поступление нужных веществ и уровень обмена веществ с окружающей средой.

Постсоветское пространство не питалось, а так же как Триша, пропитывалось «импортом», точнее, широким потоком любых продуктов материального и культурного производства Запада. Начиная от «bubble-gum» или кроссовок «Adidas», переводов Жака Лакана и заканчивая технологическими линиями по производству товаров массового спроса и тысяч тонн переводов книг, которых так долго не доставало «интеллектуальному» сообществу Советского Союза. Безудержное потребление постсоветского пространства регулировалось не врачами, не властью и даже не платежеспособностью населения или законами несуществующего рынка, а, было социальной моделью нервного заболевания - «булимии»12, то есть, патологического аппетита, - конгломерат людей «новой» России был готов жадно потреблять, в любое время суток, по поводу и без повода.

Действия врачей Highland Hospital были направлены на реализацию одной единственной цели: обеспечить «нормальное» развитие будущего ребенка, насколько это было возможно в трупе мертвой матери.

О качестве питания «плода» в утробе мертвого постсоветского пространства заботиться было некому, - «высокие цели» борьбы с красным прошлым не позволяли смотреть под ноги. В погоне за ликами долгожданной демократии, которую «выстрадал» авторитарный Союз за время коммунистического лихолетья в своих недрах, новое поколение выплеснули вместе с околоплодными водами.

Кладбище – не лучшее место для воспитания молодежи, а покойники совсем не те воспитатели, благодаря которым детство получается счастливым. Перепуганные суетой и смертной тоской взрослых, рожденные в стремительных родах под залпы 93-го года, переставшие понимать не только историю «страны», биографию родителей, но и собственные автобиографии, созревшие поколения постсоветских детей ответили тем, чем обычно отвечают подростки, воспитанные в суете разложения и распада: молчанием, презрением и абсолютным неприятием всего того, чем занимались их родители на всем протяжении 80-х и 90-х.

Ни «успехи» приватизации как причина нищеты семьи, ни соседи «нувориши», ни ностальгия по утраченным званиям и наградам отцов и матерей, ни «продажные друзья» родителей, ни демократические свободы вымирающих родственников, ни даже Виктор Ампилов – пламенный коммунист, которого вездесущие СМИ углядели-таки в гей-клубе Петербурга, не оказали, и оказать не могли никакого влияния на созревание российского «плода». Разумеется, вины взрослых в этом не может быть никакой, так же, как не виновата была мертвая Триша Маршал в том, что… медсестры отчаянно ругались, и ребенок в утробе нервничал и активно шевелился. Ее вина осталась на окровавленном полу в Калифорнии.

Плод созревал день за днем, благодаря усилиям совершенно посторонних людей от медицины. Образованием будущего ребенка Триши еще предстояло заняться ее родителям.

Само по себе образование имеет смысл только в жесткой системе взаимных обязательств и гарантий, в том числе и интеллектуальных. Именно поэтому молодые умы предпочли и до сих пор предпочитают империю по ту сторону Атлантического океана, совсем не загораясь от перспектив созревать в утробе мертвой матери – России постсоветского пространства, где из всех жестких систем, хотя и без жестких гарантий, существуют только нефте и газопроводы, стальная паутина РЖД и бюрократический аппарат, вдвое превышающий всю партийно-государственную машину СССР.

К тому же, не только Советский Союз, но и сам мир за последнее десятилетие изменился настолько, что и без «крахов» и «коллапсов» не может сообразить, что все-таки лучше: бумажные страницы книг или экраны мониторов; театры и музеи или блокбастеры о подвигах мифических героев.

Если друиды становятся официальной религией в Великобритании, почему бы не подвести итог не только коммунистической системе СССР, но и всей тысячелетней истории мира развитых стран?

***



Когда родители Триши увидели свою непутевую дочь в палате интенсивной терапии, разумеется, их настойчивость и требование – получить внука, диктовались совсем не познаниями в области критериев смерти и радикально новой «смерти мозга»: они просто напросто не понимали, так же, как и сотни тысяч обычных граждан в мире не могут понять до сих пор: дышащее, теплое, с розовой кожей, бьющимся сердцем тело – обычный труп, пригодный только для нужд трансплантологии?

Сотни миллионов советских граждан, разумеется, так же не могли ни принять на веру, ни понять, что произошло тогда, в 1991 году и осознать до сих пор – абсолютную и необратимую социальная и историческая смерть огромной страны и народа. Поверить в такое собственное «перевоплощение», переход в небытие на своем земном веку в трезвом уме и твердой памяти было невозможно. Но, увы, - трезвость совсем не была и никоим образом не стала нормой жизни, не говоря уже о том, что твердую память умеют сохранять только вековые могильные плиты, камни и скалы, а совсем не орды граждан в дурмане «побед», «поражений» и очищающих «разоблачений».

Смерть мозга/сознания как критерий смерти человека до сих пор доставляет немало хлопот работникам медицинских центров: кто сумеет убедить, например, родителей в том, что их ребенок, на самом деле мертв, и уговорить отца и мать не приносить в палату его любимые игрушки, книжки и «святую воду» из-под крана, в надежде, что «придя в сознание» их сын или дочь обрадуются, увидев привычные вещи? Как убедить их в том, что они не искупят свою вину перед ребенком и самими собой, подражая семейным ритуалам, которые остались в прошлом, вместе с мертвым сыном или дочерью?!

Та же, как тысячи тысяч родственников больных в коме, которые ведут «овощное» существование в палатах госпиталей, никак не отказываются «верить в чудо» до последнего мгновения. Любое, даже спонтанное шевеление «мертвого тела», воспринимается как знак свыше, к тому же, доблестные религии пытаются убеждать граждан во всем мире, что, даже находясь в глубокой коме не один год, человек («живой» труп, с точки зрения современной медицины) остается человеком, и там, в бездне психики и возможных остатков сознания таится тот, кто внимает отцу небесному, кого стоит ждать и надеяться.

Не так давно, западные исследователи запустили очередную «утку», поставив на голову все экспертное сообщество Америки и Европы: 46-летний бельгиец Ром Убен, который 23 года находился в коме после автомобильной аварии в годы студенчества, на самом деле, был в сознании, слышал все, что происходило вокруг, и даже с помощью специально разработанной «клавиатуры», готов теперь подарить миру книгу, в которой он собирался открыть миру бездну тайн о своем вынужденном трагическом заточении… по вине врачей, в камере собственного тела без права переписки с окружающим миром. «Беспомощность. Абсолютная беспомощность, - приводит слова чудом спасенного пациента бельгийская медиа-сеть RTBF. - Поначалу я был зол, потом научился жить с этим»13.

Но, не прошло и двух дней после публикации сенсационного открытия, как доктора Стивена Лорейса из бельгийской Coma Science Group буквально разорвало на части медицинское сообщество, и опровергло и открытие, и информацию о том, что 40% больных в коме находятся именно в таком ужасном положении. Разумеется, и сообщение о книге, которую собрался писать бельгиец, осталось на совести «открывателей»….

«Никто и никогда не скомпрометирует коммунистов, если они сами себя не скомпрометируют» - говаривал когда-то вождь мирового пролетариата. Разумеется, постсоветское пространство: Россия, не только не позволяет кому-то компрометировать собственные чудесные возможности, вопреки мертвому облику и состоянию, но и сама свято верит в живительную силу немеркнущего «русского духа».

А потому символические «игрушки», подарки «к воскрешению» и ритуалы самооправдания, самобичевания буквально провисли сетями псевдо-«коммуникаций»: и новые памятники архитектуры, и старые названия улиц, площадей, городов. И воспоминания, причитания, скорбь и слезы, ВЛКСМ рука об руку с православием без самодержавия, но с народностью и наоборот. И переиздания желтых и пыльных страниц книг и журналов, и «возрождение» традиций уже даже и непонятно, какой именно России – советской или царской, и золотые купола храмов и церквей, и старые песни о главном, и ремейки всех советских шедевров, и звания и регалии канувших в Лету эпох, и марши казачьих войск в порах сексуальных меньшинств и даже Карл Маркс, Владимир Ленин, Иосиф Сталин в обнимку на Красной площади, живые и невредимые перед камерами фотоаппаратов.

Пошлые ритуалы, и официальные, и общественные, и маргинальные, лишь по рисунку отдаленно напоминающие прошлое, прошлые попытки и сознание неудач. «Догоним и перегоним Америку!» времен Оттепели, курс на социально-экономическое ускорение апрельского Пленума ЦК КПСС и жалобное «Россия, вперед!» настоящего дня сплетаются в один немыслимый ритуал отпевания руками давно отпетых, но отрицающих свое покойное состояние «граждан».

И все только для того, чтобы утолить неуемную тоску безысходности, узнать любимые и знакомые «тогда» знаки, вещи, слова, в тот самый момент, когда чудесным образом воскреснет из небытия «Отечество», и воссияет смысл, и даже электрический свет в самых заброшенных деревушках Сибири и Дальнего Востока, да еще и с интернетом в придачу.



***



Конечно же, случай Триши Маршалл – плод, созревающий почти четыре месяца в утробе мертвой матери – был еще один прекрасный повод обратиться к церкви, точнее, повод для церкви лишний раз напомнить о своем существовании и нуждах. И постсоветская Россия, давно потерявшая счет всем срокам и зачатия, и беременности, и родов, просто рухнула в объятия неизвестно каким чудом появившейся, точнее, - «воскресшей из пепла» Русской Православной церкви, а заодно и любым другим религиям, чтобы наверняка не обидеть никаких богов постсекулярного мира.

За время, пока медицина боролась за жизнь будущего младенца в трупе матери, приходские священники и медицинские капелланы Калифорнии запаслись припасами и деньгами из рук родителей и сочувствующих не на один год вперед. За двадцать лет небытия постсоветской России РПЦ вернула-таки себе право широко и открыто пропагандировать свои догматы, а вместе с правом вернула себе и земли, вкупе с памятниками архитектуры и искусства.

Часть трупа, будучи изъята от целого, продолжает разлагаться, независимо от того, связана ли она с мертвым телом или нет. То же и в случае «смерти мозга»: нельзя сказать, что часть человека погибла, а другая часть бытийствует и процветает: такое разделение на черное и белое было возможно только в партийно-комсомольской действительности почившего СССР или в христианской теологии. Смерть и жизнь человека/общества сродни беременности, хоть Триши Маршалл, хоть любой другой женщины, беременности/демократии, которая, как известно, или есть, или ее нет.

Храм Христа Спасителя не вернет утраченную фундаментальную возможность человеческой коммуникации. Тысячи тысяч «верующих» в дни календарных церковных праздников не могут преобразить брошенное тело СССР, - жизнь в бывшей сверхдержаве теплится в пятнах мегаполиса и областных центров. А борьба конфессий за право первой брачной ночи с душами мертвых «неофитов» ничем не лучше борьбы криминальных и финансовых группировок за сферы влияния в 90-х.

Если следовать христианским максимам о смерти, как избавлении от тягот земной жизни, то священнослужители вправе воспевать отпеваниями брошенное тело государства и мертвые поколения. «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов. (Лк. 9:60)» – эти расхожие слова зазвучали совсем по-иному после коллапса СССР, особенно в устах духовенства.

Ликующая «духовная» элита современной «России», включая, разумеется, представителей РПЦ и православной теологии, представляет собой тот же мертвый конгломерат покойников, каким является целое общество.

Возможно, это зачтется особым образом во время Страшного Суда?



***



История не знает эмоций так же, как не знает сослагательного наклонения. Она оперирует фактами и конкретными поступками миллионов. «Если бы Михаила Горбачева сослали в Сибирь за провал посевной кампании в Ставрополье, то каким бы образом повернулась наша жизнь?» – ответ на этот вопрос хотели и все еще хотят получить очень многие. Если бы Владимира Ленина убили на Финляндском вокзале в 1917, то, что стало бы с миром? – таким вопросом Славой Жижек отвечает на попытку 12 ведущих историков под редакцией Андрю Робертса поиграть на бумаге с историей и сослагательным наклонением14.

И так же, как миллионы соотечественников, представитель бывшей социалистической Югославии, а ныне разбитых до основания нескольких «государств», верный Владимиру Ленину и Жаку Лакану, проваливается в неистовое желание не пропустить, схватить по-ленински тот самый момент в настоящем, который может вывернуть наизнанку наши будни. Так, будто бы прошедшие 20 лет - всего лишь упущенная фантастическая возможность, которую не стоит упускать в настоящем и самом ближайшем будущем. Остается только гениально выследить то эпохальное мгновение, и…

«Я не знаю, насколько далеко мы можем зайти, но должны быть какие-то пределы – так растерянно комментировал журналистам главврач госпиталя ситуацию с мертвой женщиной и созревающим плодом. Так, будто бы и не Джеймс Джексон, а Жак Деррида, размышляя о философии как «концеведении», спрашивал, глядя на мертвую женщину в паутине медицинских катетеров, капельниц, мониторов: «Кто тот Другой, кто умер?». И, обращаясь к ожидающим без предвкушения (awaiting without expectation) не нового Интернационала, а завершения немыслимого медицинского эксперимента, растерянно замечал: «Конец, безусловно, еще не есть погребение. Конечно, стоит неистово уважать «инаковость» Другого, то есть мертвого тела, созидающего новую жизнь».

Призраки не всегда скрываются в текстах, театрах и храмах. Призраки Карда Маркса, и призрак Триши Маршал, а теперь уже и призрак Жака Дерриды и… сами бывшие советскими гражданами, на постсоветском пространстве как призраки, тени самих себя, не сознающие, что именно вызревает, какая абсолютно иная и новая жизнь зреет в мертвом теле СССР, в пустоте дезориентированной коммуникации.

«Никто не может умереть вместо тебя» (Ж. Деррида), но никто и не может начать мыслить вместо человека, и признавать, и уважать собственную необратимую смерть, кроме самого покойника, даже если ему приходится принимать пищу три раза в день. «Философия как концеведение» начинается с размышления не о пределах истории или культуры, а о своих собственных абсолютных пределах, о своем собственном концеведении, о том, кто прошел на твоем веку и стал былью для тебя самого.

Как долго и до каких пределов поддерживать мертвое тело пространства СССР, пока невидимый плод созреет, и активно вырвется наружу – решать не бывшим советским поколениям. Тем более претендовать на историческое и культурное родство и настаивать на своих правах на еще не наступившее будущее….

3-го августа (в канун годовщины ГКЧП в России) у Триши Маршалл родился мальчик, – ему помогло появиться на свет кесарево сечение. Новорожденный Дариус был слаб, но, по словам одного из врачей – выглядел милым и симпатичным ребенком. На следующий день мертвую мать отключили, наконец, от медицинской аппаратуры. На могильной плите Триши стоят две даты смерти: день, когда она получила смертельное ранение и день, когда врачи оставили ее в абсолютном покое.

Кто поставит вторую дату на плите евразийского континента, под которой покоится Союз Советских Социалистических Республик, - неизвестно.

После трех месяцев интенсивной терапии, маленький Дариус отправился домой с бабушкой и дедушкой. Возможно, сейчас он тот самый Дариус Маршалл, который днями напролет сидит на своей странице в социальной сети Facebook.

Кстати, бойфренду Триши отказали в правах на ребенка.

Тест на биологическое отцовство дал отрицательный результат.





***

Будущим мессиям на заметку



«В американском штате Вирджиния появился на свет ребенок из эмбриона, 20 лет хранившегося в заморозке. Таким образом, был установлен новый мировой рекорд по продолжительности хранения замороженного эмбриона, из которого на свет появился ребенок. Прежний рекорд, зафиксированный в 2006 году, равнялся 13 годам.

Младенец появился на свет в мае нынешнего года. Яйцеклетки были помещены в 1990 году в холодильную камеру через сутки после оплодотворения и представляли собой клетки, содержащие полный двойной набор хромосом отца и матери будущего ребенка. Только две из них выжили на момент открытия камеры спустя 19 лет и 7 месяцев после замораживания.

Как сообщает ИТАР-ТАСС, в августе 2009 году один из этих эмбрионов был внедрен в организм 42-летней женщины, которая 10 лет безуспешно боролась с бесплодием. В итоге она родила здорового мальчика весом 3 килограмма 150 граммов. Эта информация несколько месяцев хранилась в тайне и была обнародована только теперь. При этом сообщается, что у новорожденного есть родной брат или сестра, который был рожден 20 лет назад из эмбриона от той же пары, однако не проходившего процесса заморозки.

По мнению некоторых специалистов, срок хранения эмбрионов при низкой температуре, после которого они могут успешно развиваться, может превышать 40 лет. Так, в Великобритании на прошлой неделе вступил в силу закон, продляющий срок хранения подобного биоматериала с 10 до 55 лет. Новые правила вызвали серьезную дискуссию в обществе.

Например, были поставлены вопросы о том, не будет ли имплантация подобных эмбрионов нарушением естественного природного механизма смены поколений, и правильно ли позволять женщине производить на свет ребенка, зачатого задолго до ее собственного рождения (курсив мой – С.Р.15.



1 Piter Singer «Rethinking life and death: The collaps of our traditional ethics», St. Martin’s Griffin, NY, 1996.

2 В 1952 году весь мир облетело сообщение: русский хирург Владимир Демихов подсадил собаке Гришке второе сердце. Уникальный пес прожил больше четырех месяцев. При этом собака была здорова, она играла, ела и выглядела как все остальные, просто в ее груди ритмично бились два сердца. Исчезла из двора Склифа незаметно - кому-то помешала, наверное... Потом появилось еще одно чудо – двухголовая собака. Уникальные черно-белые кадры показывают, как собака дышит, одна голова наблюдает, вторая пьет молоко. Собаки прожили около месяца. Это был 1954 год… За рубежом В. Демихову были присвоены почетные звания: доктора Лейпцигского университета, доктора медицины клиник братьев Майо, члена Научного Королевского общества Швеции. На родине он не защитил даже докторской диссертации.

См. http://www.medicus.ru/spec/?cont=article&art_id=4122&toprint

3 Беньямин В. Историко-философские тезисы / Пер. с нем. В. Биленкина // Левая Россия. — № 7 (20). — 19 марта 2001.

4  Деррида Жак «Призраки Маркса. Государство долга, работа скорби и новый интернационал/ Пер. с фр. Б. Скуратова», М.: Logos-altera, 2006

5 «Вообще говоря, чаще всего так высокопарно говорили о смерти монарших особ. «В Бозе» на церковнославянском языке значило «в Боге». «Уснуть в боге» – вот что буквально означает наша фраза».

http://www.newslab.ru/blog/227858

6 «…когда философ говорит, что «я не могу мыслить без моего социального контекста», то он в этот же момент к черту гибнет. Он уже, сказав это, не философ. А что? Что угодно другое». А. М. Пятигорский http://www.polit.ru/lectures/2006/03/02/pjatigorsky.html

7 См. Руднев В. «Поэтика деперсонализации» (Л.Н.Толстой и В.Б.Шкловский), «Логос», 11/12 1999 (21), С-с. 55-63

8 См. В. Даль: «Желтый дом, дом умалишенных, от желтой окраски обуховской больницы в Петербурге»; Синдаловский Н.А., Легенды и мифы Санкт-Петербурга. СПб. Норинт. 2002: «Первоначально Дом призрения (умалишенных) был выкрашен в традиционный для тогдашнего Петербурга желтый цвет». 

9 См. В. Руднев «Поэтика деперсонализации» (Л.Н.Толстой и В.Б.Шкловский), «Логос», 11/12 1999 (21), С-с. 55-63

10 См. Роганов С.В. «Капкан приватизации», Русский журнал, http://www.russ.ru/pole/Kapkan-privatizacii

11 См. Морено Дж. «Социометрия: Экспериментальный метод и наука об обществе», М., 1958.

12 Не́рвная булими́я (от др.-греч. βοῦς — «бык» и др.-греч.  λῑμός — «голод») (во́лчий го́лод, кинорекси́я) -расстройство, характеризующееся резким усилением аппетита, наступающим обычно в виде приступа и сопровождающееся чувством мучительного голода, общей слабостью, болями в подложечной области. Булимия встречается при некоторых заболеваниях центральной нервной системы, эндокринной системы, психических расстройствах. Часто булимия приводит к ожирению.

14 Slavoj Žižek «Lenin Shoot at Finland Station», London Review of books, Vol. 27 No. 16 · 18 August 2005

20



Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!

 

Все права принадлежат Международному институту гуманитарно-политических исследований, если не указан другой правообладаетель