IGPI.RU :: Аналитический отчет о результатах исследования «Преодоление ксенофобии в СМИ»

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК Центр цивилизационных и региональных исследований Исследование проведено по заказу Комитета межрегиональных связей и национальной политики г. Москвы

И.В. Следзевский, В.Р. Филиппов, Е.О. Хабенская

АНАЛИТИЧЕСКИЙ ОТЧЕТ
о результатах исследования
«Преодоление ксенофобии в СМИ»

Введение

Этноконтактная ситуация в Москве

Этносоциальная, этнокультурная и этнодемографическая ситуация в Москве претерпевает радикальные изменения. Административно контролируемый рост населения города в значительной степени уступил место стихийному заселению столицы мигрантами. Положение Москвы как крупнейшего мегаполиса в пространстве СНГ, средоточия финансовых и информационных потоков делает этот процесс принципиально необратимым. В городе и прилегающем столичном регионе складывается сложная и потенциально напряженная этноконтакная ситуация. Из целостного социокультурного организма с доминирующим и стабильным этнокультурным большинством Москва постепенно превращается в конгломерат этнокультурных сообществ коренного и пришлого населения, мультикультурное общество с растущими различиями между «нами» и «ними».

Ситуацию осложняют изменение этнодемографического баланса Москвы в результате естественного сокращения численности коренных москвичей, значительная социальная дифференциация и маргинализация не только вновь прибывших мигрантов, но и больших групп из среды русского большинства вследствие характерных именно для Москвы высоких темпов социально-экономических преобразований, складывания инновационной экономики постиндустриального типа.

Даже при отсутствии в Москве открытых межэтнических и межконфессиональных конфликтов, отношения между русским большинством и иноэтничными меньшинствами нестабильны в этносоциальном и социально-психологическом плане.

Многие москвичи воспринимают беженцев и мигрантов-представителей нерусских и неславянских групп как конкурентов в социальной сфере, особенно на рынке жилья и труда, обвиняя их в ухудшении своего материального положения. Фактором социальной напряженности является рост так называемых «торговых меньшинств» - групп мигрантов, которые приспосабливаются к принимающему обществу путем специализации в области торговли и использования полукриминальных способов ведения розничного торгового бизнеса.

Еще менее благоприятен социально-психологический фон межэтнических отношений. Его характеризует тенденция к росту этнических фобий, особенно «кавказофобии». Последняя все более выходит за рамки околорыночных трений и по эмоциональному накалу, и по уровню огульных ксенофобских обобщений. Именно в сфере массовых настроений состояние межэтнических отношений в московском мегаполисе особенно далеко от стабильного. Показатели психологической устойчивости в Москве отличаются в худшую сторону от аналогичных показателей по значительно более проблемным в социальном отношении регионам (Юг, Сибирь, Урал). Тревожное (фобическое) мировосприятие присуще не только взрослым, но и значительной части столичной молодежи. У многих подростков и молодых людей обнаруживаются стойкий пессимизм, иррационализм, недоверие к окружающим, в первую очередь – к «гостям Москвы», особенно если их поведение, язык, внешность и т.д. значительно отличаются от поведения, языка, внешности коренных москвичей. Вполне доброжелательное отношение к отдельным конкретным представителям неславянских этнических групп в массовом настроении может меняться на негативное, если чужаки воспринимаются как сплоченное, потенциально опасное целое.

Уровень ксенофобии и этносоциальная конфликтность в мегаполисе

Сегодня основные и непосредственные угрозы миру и стабильности в сфере межэтнических отношений в столичном мегаполисе связаны с ксенофобией – установками, настроениями, идеологией ненависти к чужому. В основе ксенофобии лежит социально-психологический механизм создания воображаемого образа врага на фоне чувств страха и беспомощности перед чужим – всем, что непривычно, непонятно, невидимо. Страх играет ключевую роль в механизме развития ксенофобии, освобождая всех, кто ей подвержен от какой-либо личной и социальной ответственности не только за образ мыслей, но и за образ действий.

Ксенофобские настроения всегда персонифицированы. Их объект предстает в виде личности или группы лиц, которые наделяются совершенно конкретными и исключительно негативными (часто фантастическими) чертами.

Для такой персонификации больше подходят и чаще всего используются этнические отличия. Бытовое недоброжелательство, неуверенность в завтрашнем дне, недовольство социальными трудностями, благодаря механизму ксенофобии, могут легко трансформироваться в агрессивно-националистические формы поведения, создавая условия для межэтнических конфликтов даже при сравнительно благоприятном социально-экономическом положении и наличии доминирующего этнического большинства.

Рост ксенофобии в Москве перекрывает развитие этнических конфликтов на собственно социально-экономической основе и во многом является первичным по отношению к ним. Ни одно из этнических меньшинств Москвы ни по удельному весу в населении города, ни по уровню социокультурной интеграции в качестве самостоятельных целостных сообществ не может пока конкурировать на паритетных началах с доминирующим русским большинством, в которое фактически входит и «старожильческая» часть традиционных для Москвы этнических меньшинств. Это относится и к кавказским этнодисперсным группам, которые ни в коем случае не являются единым целым. Однако синдром антикавказских настроений строится именно на обобщенном образе кавказца, демонизации «лиц кавказской национальности» в целом.

Собственно зона социальной конфликтности между представителями большинства и этнических меньшинств в Москве пока не выходит за рамки отдельных доходных ниш и сфер теневого бизнеса, конкуренция за которые может, действительно, приобретать этническую окраску. И по своему содержанию и по направленности этносоциальная конкуренция неотделима от борьбы криминально-теневых сообществ за доходные объекты. Эта борьба сама по себе не сталкивает тотально представителей большинства и членов того или иного меньшинства. Определения в адрес этнических меньшинств типа «мошенники», «спекулянты» и т.п. продиктованы скорее негативным восприятием экономического поведения «чужаков», а не чисто рациональными экономическими интересами, попытками свести счеты с конкурентами. Собственно ксенофобские мотивы – «гость» грабит «хозяина» – отодвигают на второй план в массовом сознании полукриминальную основу деятельности «торговых меньшинств».

Помимо социальных причин – усиливающегося расслоения городского сообщества, появления этносоциальной конкуренции, недостаточной адаптированности населения к переменам, роста преступности (в том числе на почве нелегальной миграции), нарастание ксенофобии в Москве сопряжено и с негативными аспектами межкультурного взаимодействия.

увеличение культурной дистанции между москвичами и вновь прибывшими иноэтничными мигрантами. В то время как в массовом сознании москвичей доминирует образ Москвы как столичного города, а его инокультурных обитателей – как гостей столицы, в сознании мигрантов присутствует негативный образ Москвы и москвичей как «зарабатывающих на проблемах приезжих»;

усиление негативной адаптации москвичей и инокультурных мигрантов друг к другу. В ее основе – акцентированный образ чужака и врага, борьба с которыми способна компенсировать чувства страха и незащищенности, консолидировать общность «своих». Опасность такой адаптации в том, что она формирует жестко негативный тип городской идентичности, отторгающий представителей других культур и конфессий. Если к отдельно взятому «чужаку» отношение может быть терпимым или нейтральным, безразличным, то чужое сообщество – реальное или выдуманное, воспринимается людьми, подверженными ксенофобии, как заведомо опасное, угрожающее, враждебное;

снижение среди москвичей уровня толерантного восприятия культурных различий. На это указывает распространение в массовом сознании обобщенного псевдоэтнического образа «лица кавказской национальности», наделяемого непривлекательными, угрожающими чертами. А это уже создает условия для появления устойчивой этнофобии в отношении конкретных этнических меньшинств.

Проявления ксенофобии в Москве пока удерживается на бытовом уровне, ограничиваются предложениями убрать из Москвы «всех не наших», «всех кавказцев», «лиц другой национальности без регистрации», «всех беженцев и бомжей» и т.п. Такие высказывания носят обычно эмоционально-ситуативный характер и не имеют под собой серьезных культурно-концептуальных и идейно-политических обоснований. Тем не менее, как было отмечено еще в 1999 году, в реакциях москвичей на межэтнические различия наблюдается «постепенный перенос категорий обыденного восприятия на уровень общественной оценки явлений, с которыми так называемый простой человек сталкивается в повседневной реальности» (В. Стельмах)[1]. Тогда впервые подавляющее большинство москвичей (64%), по данным опроса, проведенного ВЦИОМ, осознанно высказались за высылку из города всех чеченцев, что было охарактеризовано аналитиками как высказывание в пользу этнической чистки[2]. Другие свидетельства постепенной социализации ксенофобии – положительное отношение многих москвичей к избиениям азербайджанцев и других «кавказцев» на московских рынках, периодически проводимый националистическими организациями сбор подписей москвичей под требованиями немедленно выдворить из города чеченцев и всех «кавказцев».

Переход от ксенофобских высказываний к поддержке агрессивных действий или к массовой агрессии в отношении конкретных этнических меньшинств может происходить спонтанно, под влиянием внезапно возникающих стрессовых ситуаций массового страха и массовой истерии. В таких ситуациях, если они имеют хоть какое-то отношение к общему неблагоприятному фону межэтнических отношений, достаточно нейтральные психологические категории «мы» - «они» могут легко трансформироваться в эмоциональные оценки «мы» - жертвы, «они» - агрессоры, убийцы, бандиты и т.д. Особенно опасны в этом смысле шоковые реакции на акты массового террора. Шок от террористических актов, когда он приобретает широкий общественный резонанс, сам по себе разрушает социально-психологическую устойчивость общества и провоцирует массовые этнические фобии. Характерно, что сдвиг в отношении москвичей к возможности высылки из города всех чеченцев произошел в сентябре 1999 года после взрывов жилых домов в Печатниках и на Каширском шоссе, т.е. имел во многом ситуативный характер.

Для того, чтобы установки ксенофобии обрели устойчивый общественный резонанс, превратились в осознанное чувство ненависти по отношению к конкретным инокультурным группам, негативные характеристики этих групп должны стать социально значимой и психологически достоверной информацией. Они должны быть артикулированы, получить концептуальное объяснение и мотивационное основание, стать частью повседневной картины мира значительной доли населения. Для этого ксенофобия из явления межличностного общения должна превратиться в явление информационное, формируемое и распространяемое в системе массовых коммуникаций – в эфире, через периодику, книжную продукцию и т.д. По глубине и длительности воздействия на массовое сознание частное слово не идет ни в какое сравнение с публичным словом, образом, мнением, транслируемыми через СМИ. Именно публичное слово становится первостепенным по важности объектом правового регулирования в сфере межэтнических отношений, приложения законодательства, карающего за разжигание социальной, национальной, религиозной и расовой ненависти, пропаганду социального, национального, расового и языкового превосходств.

Влияние СМИ на этноконтактную ситуацию в городе

Современные СМИ оказывают многоплановое и растущее влияние на проявления и общий уровень ксенофобии /толерантности в обществе.

Проблемы межэтнических взаимодействий, особенно связанные с острыми конфликтными ситуациями, криминальными инцидентами, всплесками массовых эмоций, привлекательны для журналистов, озабоченных резонансом своих публикаций, и для владельцев и редакторов СМИ, заинтересованных в первую очередь в увеличении тиражей своих изданий. Поэтому описание этнически окрашенных процессов, событий и происшествий в СМИ, ориентированных на массового читателя, очень часто становится эпатирующим и тенденциозным. Чтобы придать большую достоверность и доступность соответствующей информации, журналисты склонны ориентироваться на мнение читателя, представляющего этнокультурное большинство населения данного региона, и в результате вольно или невольно следуют стереотипам массового сознания. Будет ли перейдена при этом грань, отделяющая вполне толерантные или нейтральные высказывания от высказываний, провоцирующих межэтническую напряженность, объективную информацию – от пропаганды национальной, расовой и религиозной ненависти, - зависит от профессиональной подготовки и ответственности журналиста, зрелости корпоративной культуры работников СМИ.

Современные СМИ, благодаря растущим возможностям виртуального воздействия на сознание и подсознание массовой аудитории, предлагают обществу готовые ценностно-смысловые и поведенческие модели. Эти модели могут консолидировать общество, достаточно эффективно снимать социальную напряженность и стрессовые психологические нагрузки, но могут и подрывать позитивную консолидацию и психологическую устойчивость социума путем создания и продвижения в массы образов врага, расщепления эмоций зрителей, слушателей, читателей до уровня простейших, взвинчивания агрессивных настроений толпы.

СМИ, прежде всего вещательные, в меру своей популярности, активно участвуют в формировании национальной (культурно-политической) идентичности, предлагая людям четкие информационно-психологические ориентиры, образцы идентификации «своего» сообщества. Эти образцы устанавливают, кто принадлежит к данному сообществу, а кто – нет, какова приемлемая мера (норма) культурных различий. Неотъемлемыми и важнейшими элементами таких ориентаций, фактором их действенности (особенно в плане выбора позитивного или негативного типа консолидации «своего» сообщества) является образ «другого» – врага или возможного партнера. СМИ аккумулируют этот образ и транслируют его на отдельные регионы или всю страну.

Как фактор формирования культурно-политической идентичности СМИ в современных условиях способны влиять не только на общественное мнение, но и на само содержание межэтнических отношений, формируя социальные установки и поведенческие модели общения, язык общения, стратегии взаимодействия (кооперация, конкуренция, отчуждение) и т.д. Это значит, что СМИ могут быть прямыми участниками этнических конфликтов, зачастую действующими на основе прямого политического или финансового заказа. В неменьшей степени журналисты могут обострять межэтнические трения и доводить их до уровня противостояния за счет некомпетентного, неэтичного изображения этнических отличий в образе жизни и стиле поведения, создания негативных групповых и индивидуальных этнических образов. К сугубо деструктивным формам деятельности СМИ в сфере межэтнических отношений относятся пропаганда ложных этнических мифов, одностороннее и тенденциозное изображение конфликтов на этнической, расовой или религиозной почве, употребление слов и выражений с обвинительной, устрашающей, насмешливой и унизительной окраской.

Под растущим влиянием СМИ, восприятие этнических и в целом культурных различий становится менее унифицированным, более фрагментарным и индивидуализированным. Это значит, что на первый план в коммуникативных процессах, включая этнические контактные ситуации, выходят представления человека о самом себе в сопоставлении с «другим»: каким кажусь я другому лицу, какую оценку другой дает моему образу, с какими чувствами – гордостью или унижением – связано восприятие моего «Я». Это усиливает личную восприимчивость человека к этническим образам «своих» и «чужих». При этом мнение, формируемое и распространяемое в сфере массовых коммуникаций, может восприниматься как индивидуальная точка зрения, личная позиция, что соответствующим образом влияет и на поведение индивида.

Учитывая возрастающее значение средств массовой информации, резонно рассматривать их как позитивное или негативное управляющее воздействие, форму социального контроля масс. Это делает вопрос о влиянии СМИ на состояние межэтнических отношений одним из ключевых моментов современной национальной политики, правового регулирования этой деятельности, социального и политического управления полиэтническими сообществами мегаполисов.

Особенно остро и актуально этот вопрос стоит в современной России. Дело не только в необходимости просвещать полиэтническое и многоконфессиональное российское общество, воспитывать уважительное отношение к культурным различиям как к историческому достоянию России, условию сохранения ее единства. На первом плане – необходимость создания реального и эффективного механизма предупреждения межэтнических конфликтов, основанного на мониторинге, анализе и научном прогнозе этносоциальных и этнополитических процессов, создании структур, процедур, инструментов, способных обеспечить позитивный диалог представителей различных этнических общностей между собой и с органами государственной власти как на местах, так и в федеральном центре.

Решение этой задачи невозможно без всестороннего изучения влияния СМИ на формирование установок толерантности/ксенофобии на современном этапе развития российского общества. Актуальность таких исследований определяется необходимостью оптимизации воздействия СМИ на социальные процессы вообще, и на этнические процессы, в частности. На сегодняшний день это воздействие нельзя назвать оптимальным – оно часто бывает негативным. Даже в уважаемых общественно-политических периодических изданиях, в популярных программах и радиопередачах то и дело звучат ноты ксенофобии. Журналисты и редакторы зачастую просто не обращают внимания на то, что те или иные высказывания, оценки, манера подачи материала имеют оттенок этнической или расовой ненависти, и не задумываются о том, как это может отразиться на состоянии межэтнических отношений – от языка общения до восприятия целых этнических и расовых групп. Совсем обычным делом для представителей масс-медиа является экзотизация особенностей культуры и поведения представителей «чужих» этнических общностей или придание «этносу» характера реально существующего объекта. Отсутствует понимание того, что все это облегчает появление негативных этнических стереотипов и развитие ксенофобии.

Вместе с тем оптимизация воздействия СМИ на массовое сознание в направлении снижения уровня ксенофобии представляет собой весьма сложную задачу. Сложную не только в силу пестрой палитры факторов роста ксенофобских настроений в обществе, но и по причине явного разрыва между рыночными условиями деятельности российских СМИ и уровнем их социальной ответственности. Этот разрыв еще предстоит преодолеть.

Модель жесткого государственного управления СМИ и идеологического контроля над информацией ушла в прошлое, модель правового регулирования деятельности СМИ на информационном рынке в условиях финансовой самостоятельности большинства печатных изданий и телеканалов только формируется.

Выстраивается организационно-управленческая «вертикаль» реализации информационной политики на федеральном и региональном уровнях, но одновременно действует коммерческий механизм «рыночной саморегуляции» деятельности СМИ. При этом этические нормы саморегулирования СМИ, в частности в деле освещения сюжетов, затрагивающих этнические или религиозные чувства граждан, не стали еще устоявшимся кодексом профессионального поведения.

Информационный рынок исключает сведение деятельности СМИ к пропаганде и агитации. Однако корпоративная культура деятельности на этом рынке еще не сложилась или находится в зачаточном состоянии. А это снижает общий уровень ответственности СМИ. При отсутствии «внешней» цензуры, дефицит у журналистов самоцензуры может стать причиной драматических этноконфликтных ситуаций.

Как особое направление деятельности СМИ, складывается «этническая журналистика». Она активно конструирует разные формы этнической идентичности, создает и внедряет в массовое сознание дружеские или враждебные образы разных этнокультурных общностей. Однако журналисты, освещающие этнические явления и процессы, как правило, не обладают даже минимальными научными знаниями в области этнологии, не говоря уже о специальных областях этносоциологии, этнополитологии и этнодемографии. Дилетантство становится причиной не только фактических ошибок или неправильных интерпретаций этнических явлений; оно приводит сплошь и рядом к игнорированию того эмоционально-психологического воздействия, которое оказывают СМИ на рядового гражданина, не позволяет предвидеть конфликтное воздействие «этнических» публикаций на массовое сознание. Нередки ситуации, когда авторы соответствующих публикаций и вовсе не заинтересованы в формировании нормальных взаимоотношений между контактирующими этническими сообществами и сознательно провоцируют острые социальные противостояния, которым придается этнический или конфессиональный оттенок.

Оптимизация воздействия СМИ на массовое сознание затрудняется также недостаточной разработанностью научной базы – теоретико-методологических вопросов изучения проявлений толерантности/ксенофобии.

Хотя понятие «толерантность» и противоположные ему понятия «интолерантность» и «ксенофобия» получили общепризнанный статус и стали обиходными в сфере политики и культуры, научное содержание этих понятий остается многозначным. И без того широкий набор их значений дополняется новыми, по мере того, как возникают все новые проявления ксенофобии, требующие адекватной реакции власти и общества.

Самостоятельное и все более актуальное значение приобретает проблема точных и надежных методов и методик, позволяющих достоверно и объективно оценивать предлагаемые СМИ суждения, интерпретации, образы как ксенофобские или экстремистские. Решение этой проблемы требует проведения специальных научных изысканий.

Данное исследование было инициировано Комиссией по связям со СМИ Московского межнационального консультативного совета и поддержано Правительством Москвы, которое и выступило его заказчиком. Лидеры этнокультурных ассоциаций и национально-культурных автономий столицы, представленные в МКС, серьезно озабочены распространением негативных этнических стереотипов в московской региональной прессе, а московские власти в этой ситуации – прежде всего заинтересованы в получении практических рекомендаций, которые позволили бы посредством тех или иных управленческих решений минимизировать негативное влияние СМИ на этноконтактную ситуацию в столичном мегаполисе. Именно последнее обстоятельство и определило специфику исследования.

Мощный конфликтогенный потенциал СМИ в этническом контексте осознан сравнительно недавно и изучен явно недостаточно. В конце прошлого столетия, когда советское и постсоветское пространство потрясали разрушительные межэтнические конфликты, роль масс-медиа как эффективного средства этнической мобилизации стала вполне очевидной. И, несмотря на эту очевидность, специальных исследований, прямо посвященных интересующей нас проблеме, вплоть до конца 1990-х годов не проводилось. Ученые, обратившиеся к этому сюжету уже в самом конце минувшего века, вынуждены были констатировать, что "ксенофобия в современной России еще только становится предметом серьезных научных исследований", а "подавляющее большинство публикаций по этой теме подготовлено журналистами и носит преимущественно публицистический характер" (А. Малашенко)[3].

Лишь на рубеже веков появились первые работы этнологов (В. Малькова, В. Тишков), политологов (М. Аствацатурова, М. Савва), юристов (И. Кулиев, Л. Левинсон, Р. Сапожков), социальных психологов (А. Леонтьев, Е. Харитонова), правозащитников (А. Верховский, Ю Казаков, Л. Макеева). Большинство исследователей, взявших на себя труд изучения распространения ксенофобии в СМИ, акцентировали свое внимание на выявлении печатных изданий, наиболее подверженных недугу национализма и шовинизма; на выяснении средств воздействия на массовое сознание; на определении способов манипулирования общественным мнением, на соответствии содержания тех или иных публикаций действующему законодательству и этическим нормам. Практически все монографии и отдельные статьи содержат те или иные рекомендации, направленные на оптимизацию подачи этнических материалов в СМИ. Ввиду прикладного характера исследования последние представляют для нас особенный интерес.

В соответствии со спецификой работы были сформулированы следующие исследовательские задачи.

Во-первых, мы должны были определить круг печатных периодических изданий, оказывающих наиболее заметное влияние на массовое сознание в московском регионе, выяснить, какие печатные СМИ формируют негативные этноконтактные установки у своих читателей и порождают этнические фобии.

Во-вторых, заказчика исследования интересовало, какие механизмы воздействия на массовое сознание используют журналисты для формирования "образа врага", какие способы манипулирования общественным мнением явно или скрыто используются в интересующих нас печатных СМИ.

В-третьих, предстояло выяснить, какие концептуальные (теоретико-методологические) ошибки и заблуждения журналистов, пишущих на этнические темы, лежат в основе неадекватных интерпретаций фактов, событий, отношений, оценок.

В-четвертых, и это главное, необходимо было рассмотреть возможные и наиболее эффективные способы воздействия на редакционную политику в тех случаях, когда по тем или иным причинам подача интересующей нас информации в СМИ имеет конфликтогенный в этническом плане характер.

Задача формулирования обоснованных рекомендаций, призванных оптимизировать воздействие центральных и региональных масс-медиа на читательскую аудиторию в московском мегаполисе, в свою очередь предполагала знакомство с результатами уже проведенных исследований, критическое осмысление того арсенала методов (способов) оптимизации отражения этнических процессов и взаимодействий в СМИ со стороны органов управления, который был предложен нашими предшественниками.

В конечном счете, этот арсенал включает в себя такие "инструменты", как:

1. Морально-этические санкции в рамках профессионального сообщества журналистов.

3. Санкции, предусмотренные нормами гражданского права.

В ряде случаев, некоторые из этих методов воздействия могут быть взаимодополняемыми и использоваться синхронно. (Данное упорядочение можно рассматривать как ранжированное, поскольку оно выстраивается в соответствии с суровостью санкций, предусмотренных за публикацию интолерантной информации в СМИ.) Эффективность использования тех или иных способов нейтрализации негативного воздействия СМИ на этноконтактную ситуация во многом зависит от общественного контроля за их деятельностью, от качества профессиональной этнологической, юридической и социолингвистической экспертизы конфликтогенных текстов, от возможностей профессиональной подготовки и переподготовки журналистов.

Очевидно, что перечисленные "инструменты" неравнозначны по силе воздействия на представителей масс-медиа, по эффективности, по целесообразности их использования в конкретных ситуациях.

Именно поэтому главной целью нашего исследования стало выяснение возможности и целесообразности мобилизации названных мер воздействия на СМИ в зависимости от уровня конфликтогенности интерпретаций этнических явлений и процессов.

Применение в управленческой практике перечисленных способов влияния на СМИ, провоцирующие ксенофобию в обществе и формирующие негативные этноконтактные установки, неизменно актуализирует одну проблему. Дело в том, что применение тех или иных санкций к недобросовестным журналистам или конфликтогенным СМИ возможно только в том случае, если есть достаточно обоснованные доказательства того, что та или иная публикация действительно провоцирует межэтническую рознь. Именно трудности идентификации текстов в качестве конфликтогенных чаще всего и бывают причиной того, что власть и структуры гражданского общества оставляют ксенофобские публикации без должного реагирования.

Таким образом, перед нами стояла задача разработки определенной шкалы, которая позволяла бы измерить уровень ксенофобии тех или иных содержательных интенций (эмоционально окрашенных фрагментов текста).

Часть I
Инструментарий анализа уровня конфликтогенности освещения этнических процессов в СМИ

Задача разработки шкалы, позволяющей измерить уровень конфликтогенности содержательных интенций, побудила нас более или менее подробно рассмотреть существующие классификации и таксономические упорядочения этнноконфликтогенных публикаций и выработать собственную агрегированную типологию "механизмов передачи этничности в массовое сознание" или "форм проявления этнической информации в прессе".

Сообщение фактов (как правило, специально отобранных) о жизни этносов, их культуре, экономике и политике…

Создание и распространение этнических образов и стереотипов…

Конструирование этнических идей, иногда подчеркивающих пользу или вред "нам" со стороны "других"…

Толерантная или конфликтная мифология о прошлом, настоящем и будущем "нас" и "их", о "наших" и "их" интересах и защите…

Толерантная или конфликтная лексика, содержащаяся в этнической информации…

Изобразительные средства – рисунки, фотографии, карикатуры с этнической тематикой…"[4].

Данная типологизация не представляется нам удачной (пригодной для конфликтологической экспертизы), поскольку она строится на различных логических основаниях. Пункты первый, третий и четвертый характеризуют тематику публикаций (сюжет), пункт третий – целеполагание автора или результат публикации, пункты пятый и шестой – средства (способы) трансляции информации. Вследствие этого классификация эмпирического материала посредством данной "шкалы" не представляется возможной. Например, "сообщение фактов о жизни этносов, их культуре, экономике и политике" в определенной тональности и "с использованием конфликтной лексики" чаще всего и направлено на "создание и распространение этнических образов и стереотипов".

Неудачным выглядит и перечень "тем так называемых этнических публикаций", предложенный В. Мальковой: как особый сюжет она выделяет "информацию об этнокультурном развитии этносов, о том, как живут современные народы…"[5]. Даже в рамках признания этнических различий объективной реальностью, трудно объяснить, что может означать «этническое развитие этноса». Если же этнические различия интерпретировать как культурные (по преимуществу и прежде всего – именно так понимают этничность многие конструктивисты), то эта тематика предстает в следующем виде: "культурное развитие культуры".

Недостаточно полной представляется тематическая классификация интересующих нас публикаций, предложенная Д. Ганцевой, которая в свою очередь выделяет "три основных тематических блока, затрагивающих этнические проблемы… во-первых, это предвыборная аргументация, во-вторых – криминальные сводки, в-третьих, этнографическая экзотика"[6]. Очевидно, что такая классификационная схема не учитывает такие сверхпопулярные у журналистов сюжеты, как этнический экстремизм и терроризм, межэтнические конфликты, этнический аспект миграционных процессов, этносоциальная конкуренция, этнические анекдоты и проч.

Типологизация этнически окрашенных материалов по такому основанию, как тематика (или сюжет) публикаций, представляется нам не самой продуктивной и в гносеологическом контексте вообще, и в контексте задачи противодействия ксенофобии в СМИ, в частности. Совершенно очевидно, что публикация, посвященная, например, миграционным перемещениям представителей той или иной этнокультурной группы, может быть и толерантной (направленной на преодоление "культурных границ"), и насаждающей ксенофобию (демонстрируя угрозы, которые таит в себе сам факт появления в регионе "других"). Кроме того, данное основание типологизации позволяет упорядочить интересующие нас публикации (или интенции) только посредством номинальной шкалы (то есть отнесения к тому или иному классу по заданному признаку), которая не позволяет выстраивать таксономию, ранжирование материалов в зависимости от уровня их конфликтогенности.

Иная классификация этноконфликтогенных материалов предложена социальными психологами А.А. и А.Д. Леонтьевыми. Эти исследователи приводят перечень психолингвистических характеристик текстов СМИ, наличие которых, по мнению авторов, является основанием для положительного заключения эксперта о присутствии в тексте нарушений национального (этнического), расового или религиозного (конфессионального) равноправия, подпадающего под соответствующие статьи российского уголовного законодательства.

Наличие в текстах прямых призывов к насильственным действиям в отношении лиц иной национальности… в форме конструкций повелительного наклонения или синонимических им конструкций с тем же содержанием, например оценочных (нужно…, следует…, хорошо бы…).

Наличие у текста общей направленности на нарушение национального, расового, религиозного равноправия, которая может выражаться:

- В формировании у адресата текста позитивного отношения к насильственному способу решения имеющихся проблем путем истребления, депортации, лишения тех или иных прав представителей данной социальной группы.

- В формировании у адресата текста общего негативного отношения (негативной оценки) представителей данной социальной группы.

- В формировании у адресата текста неправомерных причинно-следственных связей между теми или иными высказываниями, социальными действиями, поступками, событиями или характеристиками состояния общества и принадлежностью данного лица (лиц) к той или иной этнической группе…

Преднамеренное употребление в отношении определенной этнической… группы или отдельных лиц, входящих в ее состав, слов и выражений, имеющих в языковом сознании реципиентов СМИ однозначно негативный характер"[7].

Анализ лексических средств, используемых для психологического воздействия на массовое сознание потребителей печатной продукции, конечно же, заслуживает внимания и может с успехом использоваться в специальной правовой экспертизе текстов. Но присутствие в публикациях тех или иных психлингвистических конструкций само по себе не может быть основанием для квалификации этих публикаций как конфликтогенных и подпадающих под действие уголовного или административного законодательства. Кроме того, в данном перечне, собственно психолингвистические характеристики текстов фигурируют только в первом и третьем пунктах упорядочения. Второй пункт и его конкретизация в трех подпунктах относятся скорее к формированию у читателей устойчивых психологических установок методами психологического манипулирования. Думается, в целях операционализации классификаций такого рода и упрощения процедуры их использования при анализе конкретных текстов имеет смысл "разведение" таких шкал по различным основаниям.

Большой интерес в контексте нашей темы представляют "Методические рекомендации по использованию специальных познаний по делам и материалам о нарушении средствами массовой информации национального, расового и религиозного равноправия", разработанные НИИ Проблем укрепления законности и правопорядка Генеральной прокуратуры РФ. К числу главных признаков пропаганды национальной, расовой или религиозной исключительности, нетерпимости, вражды, авторы рекомендаций относят:

формирование и подкрепление негативного этнического стереотипа, образа нации;

перенос различного рода негативных характеристик и пороков с отдельных представителей на всю этническую группу;

приписывание всем представителям этнической группы следования древним обычаям, верованиям, традициям, негативно оцениваемым современной культурой;

утверждение о природном превосходстве одной нации и неполноценности или порочности другой;

приписывание враждебных действий и опасных намерений одной нации против другой;

возложение вины и ответственности за деяния отдельных представителей на всю этническую группу;

утверждения об изначальной враждебности определенной нации;

утверждения о полярной противоположности и несовместимости интересов данной этнической группы с интересами другой;

утверждение о наличии заговора, тайных планов одной национальной группы против другой;

объяснение бедствий и неблагополучия в прошлом, настоящем и будущем существованием целенаправленной деятельности определенных этнических групп;

побуждения к действиям против какой-либо нации;

поощрение, оправдание геноцида, депортации, репрессий в отношении представителей какой-либо нации;

требования вытеснения из различных сфер деятельности лиц определенной национальности;

требования ограничить права и свободы граждан или создавать привилегии по национальному признаку;

угрозы и подстрекательства к насильственным действиям в отношении лиц определенной национальности"[8].

К очевидным дефектам этой типологизации следует отнести некорректное использование терминологии. Вероятнее всего авторы цитированного документа употребляют термин "нация" как синоним термина "этнос" или "этническая группа". Но если это так, то использование термина "нация" обязывает интерпретировать его в смысловых рамках соответствующей теоретической традиции. Тогда наряду с "нациями" следует признать субъектами права также и "народности" и "народы", а они рекомендациями не учитываются. Неясно, почему в одном случае авторы употребляют термин "нация", в другом – "этническая группа". Если только из соображений синонимического разнообразия, то в юридических текстах подобное стилистическое декорирование вряд ли уместно (тем более, без специального определения понятий). Кроме того, в юридических документах целесообразно не использовать термины, имеющие множественную интерпретацию (перегруженные смыслами). Известно, что термин «нация» может маркировать в обыденном сознании и этническую общность, и политическую (то есть употребляться в значении "согражданство", "граждане государства").

Формирование негативного этнического стереотипа нецелесообразно рассматривать как самостоятельный классификатор: любая негативная информация об этнической группе формирует у контрагентов негативные стереотипы восприятия. Например, "утверждение о наличии заговора, тайных планов одной национальной группы против другой" (отдельный пункт принятой классификации) не может не формировать отрицательного образа одной этнической группы у представителей другой.

Пункт "приписывание всем представителям этнической группы следования древним обычаям, верованиям, традициям, негативно оцениваемым современной культурой" не может рассматриваться как юридическая норма. Не существует позитивных или негативных оценок, выставляемых с позиций некой универсальной "современной культуры". (Например, обычай многоженства принципиально различно оценивается в современных культурах, базирующихся на христианских или исламских традициях.) Соответственно, упоминание в репортаже об арабах Ближнего Востока факта многоженства (традиционного для этого региона и этой культуры) никак не может рассматриваться как провоцирующее межэтническую рознь.

"Утверждения о полярной противоположности и несовместимости интересов данной этнической группы с интересами другой" могут рассматриваться как конфликтогенные, однако следует учитывать, что не существует общих, универсальных интересов этнических групп, те или иные интересы отдельных представителей тех или иных этнических общностей могут не совпадать и противоречить друг другу.

Пункт "перенос различного рода негативных характеристик и пороков с отдельных представителей на всю этническую группу" выпадает из данного логического упорядочения, так как относится не к содержательной характеристике текста, а к методам его конструирования (или к способам манипуляции массовым сознанием). Уместно говорить о недопустимости негативных характеристик применительно к этнической группе в целом, ее отдельным фрагментам или индивидам, в связи с их этнической самоидентификацией или приписанной идентичностью.

Наиболее более продуктивной в свете стоящих перед нами задач выглядит типологизация публикаций по этнической проблематике в зависимости от наличия в них информации, продуцирующей ксенофобию и интолерантное отношение к представителям тех или иных этнокультурных групп. Несомненным достоинством этих классификаций является учет нарастания или убывания интересующего нас признака, что дает возможность измерения уровня ксенофобии в ранговой шкале (шкале интервалов).

Наиболее дифференцированная шкала такого рода предложена активистами правозащитных организаций (А. Верховский, И. Дзялошинский, Ю. Казаков, Г. Ковальская, Т. Локшина, С. Лукашевский и др.), проводившими мониторинг уровня ксенофобии на страницах печатных СМИ в различных регионах России. Уровень ксенофобии этнически маркированных фрагментов текста измеряется в этом случае в зависимости от выраженности дискриминационных лозунгов и призывов, направленных на этнических контрагентов.

Авторы, исходя из имеющегося в их распоряжении материала, типологизировали и упорядочили "Язык Вражды" (эта категория используется инициаторами мониторинга) следующим образом:

прямые и непосредственные призывы к насилию;

прямые и непосредственные призывы к дискриминации;

призывы к дискриминации в виде общих лозунгов;

завуалированные призывы к насилию и дискриминации (пропаганда исторических и современных примеров насилия и дискриминации).

оправдание исторических случаев насилия и дискриминации;

публикации, подвергающие сомнению общепризнанные исторические факты насилия и дискриминации;

утверждения об исторических преступлениях той или иной этнической группы;

указание, с целью дискредитации, на связь этнических и религиозных групп с российскими и иностранными политическими и государственными структурами;

утверждения о криминальности той или иной этнической или религиозной группы;

рассуждения о непропорциональном превосходстве той или иной этнической группы в материальном достатке, представительстве во властных структурах, прессе и т.д.;

обвинение в негативном влиянии той или иной этнической группы на общество, государство;

призывы не допустить закрепления в регионе мигрантов, принадлежащих к той или иной этнической группе;

создание негативного образа этнической группы;

упоминание названия этнической группы в уничижительном контексте;

утверждения о неполноценности той или иной этнической группы как таковой;

утверждения о моральных недостатках той или иной этнической группы;

упоминание этнической группы или ее представителей в унизительном или оскорбительном контексте (в том числе, в уголовной хронике)

цитирование явно ксенофобских высказываний и текстов без комментария, определяющего размежевание между позицией интервьюируемого и позицией журналиста[9].

Данный инструментарий заслуживает особого внимания ввиду высокой степени его детализации и уровня эмпирической верификации. Однако, на наш взгляд, и он не свободен от некоторых недостатков. Прежде всего, это относится к низкому уровню операционализации некоторых элементов шкалы, что дает излишнюю свободу интерпретаций при анализе конкретных текстов и интенций. Например, такой признак конфликтогенности текста, как "призывы к дискриминации в виде общих лозунгов", требует очень четкого определения понятий "дискриминация" и, особенно, "общий лозунг" (операционализировать последнее, на наш взгляд, практически невозможно).

Выделение такого критерия, как "создание негативного образа этнической группы", в качестве самостоятельного вряд ли имеет смысл, поскольку он фактически агрегирует в "снятом виде" все прочие элементы шкалы.

Такой элемент шкалы, как "призывы не допустить закрепления в регионе мигрантов, принадлежащих к той или иной этнической группе" требует специального пояснения. Дискриминационным его можно считать только в том случае, если такие требования распространяются на легальных мигрантов. В противном случае критериальным признаком будет служить не этническая идентичность мигрантов, а законность их нахождения на данной территории.

Что касается "публикаций, подвергающих сомнению общепризнанные исторические факты насилия и дискриминации", то вопрос состоит только в том, насколько обоснованы возникающие сомнения. В науке нет понятия "общепризнанные факты" и подвергать сомнению можно и должно все, в том числе, и историческую достоверность фактов этнической дискриминации. В данном случае, на наш взгляд, речь должна идти о сознательной фальсификации, ставящей под сомнение исторические факты насилия и дискриминации.

Не понятно, каким образом и кого может "дискредитировать связь этнических и религиозных групп с российскими… государственными структурами", если мы признаем российское государство легитимным.

Отнесение к Языку Вражды "рассуждений о непропорциональном превосходстве той или иной этнической группы в материальном достатке, представительстве во властных структурах, прессе и т.д." и вовсе неправомерно, так как позволяет квалифицировать соответствующим образом вполне правомерные исследования этносоциальной стратификации населения регионов, субъектов федерации и проч. Проведение таких исследований не только не предосудительно, но и необходимо, поскольку заметные диспропорции между реальным соотношением численности тех или иных этнокультурных групп в регионе и их представительством в различных социально-статусных слоях общества чаще всего служат надежным индикатором этнической дискриминации и причиной острых этносоциальных конфликтов.

Перечисленные выше версии типологизаций (классификаций, упорядочений) текстов или их фрагментов (отдельных интенций) послужили нам поводом для раздумий и материалом для конструирования собственной шкалы, призванной измерить уровень ксенофобии в тех СМИ, которые попали в поле нашего внимания как наиболее рейтинговые в московском регионе.

В контексте оптимизации управленческого воздействия на СМИ, провоцирующих ксенофобию и негативные этноконтактные установки, нам представляется полезным "многомерный" анализ соответствующих публикаций. Такой анализ предполагает не только выяснение конфликтогенности содержательной информации, адресованной читателю, но и тех технических приемов и способов воздействия на массовое сознание, которые используют журналисты для создания негативных образов тех или иных этнокультурных групп или их отдельных представителей. Выяснение особенностей манипулирования общественным сознанием особенно полезно для дискредитации сочинений недобросовестных журналистов.

Механизмы манипулирования сознанием читательской аудитории описаны в целом ряде специальных исследований. На русском языке опубликован труд Т.А. Ван Дейка[10], в котором автор демонстрирует, какими именно способами создаются в прессе негативные этнические стереотипы. Это:

Сверхобобщение: свойства отдельных лиц и событий принимаются за свойства всех членов данной этнической группы или всех этнически маркированных социальных ситуаций.

Приведение примера: перенос общих свойств, приписанных этнической группе или ее "типичным" представителям, на частный случай – на человека или событие.

Расширение: негативное отношение к какой-либо отдельной черте или признаку распространяется на все другие признаки их носителей.

Атрибуция: реципиенту навязывается "нужное" причинно-следственное отношение".

А.А. Леонтьев и А.Д. Леонтьев обобщают "классические" приемы манипулирования массовым сознанием, описанные другими западными исследователями[11]. Суть их сводится к следующему:

Наклеивание ярлыков. Этот прием заключается в обозначении события или действующего лица словом или выражением, изначально содержащим в себе для сознания реципиента негативный или, напротив, позитивный оттенок ("чеченские сепаратисты" или "борцы за независимость Чечни").

Сияющее обобщение или блестящая неопределенность. В каждой языковой или культурной общности существует набор понятий, соответствующих базовым ценностям данного общества ("права человека" или "правозащитник").

Перенос… перенос авторитета, одобрительного отношения, престижности чего-то или кого-то уважаемого и почитаемого на нечто другое, что делает это другое приемлемым…. Использование авторитета, одобрения или неодобрения для того, чтобы побудить нас отвергнуть или одобрить нечто…" ("империя зла" Р. Рейгана).

Свидетельство. Это ссылка на положительную или отрицательную оценку данной идеи, программы или личности, данную уважаемым, или, напротив, ненавидимым человеком (любая оценка, данная Масхадовым, сразу же воспринимается как неприемлемая).

Игра в простонародность. Это привлечение на свою сторону аудитории путем отождествления себя с ней ("я – один из вас").

Подтасовка карт. Это отбор фактов и утверждений, навязывающих реципиенту то или иное отношение к лицу или событию, и игнорирование фактов и утверждений, противоречащих этому желаемому эффекту.

Делай, как все. В этом случае пропагандист пытается убедить реципиента в том, что все члены соответствующей группы разделяют определенное мнение и ему, реципиенту, не остается ничего иного, как присоединится к этому мнению.

Напористая продажа. Смысл этого приема в следующем: "ври-ври, что-нибудь, да останется"…

Упрощение. Этот прием базируется на том, что, на фоне ряда верных утверждений, утверждение, не соответствующее действительности, принимается реципиентом без критики.

Аксиоматичность. Это опора на поданную в качестве непререкаемой истины банальность типа "Колесо истории не повернуть вспять" (другой пример подобной банальности – "терроризм не имеет национальности").

Инсинуация. Это опора на объективно имеющиеся различия, осознаваемые реципиентами ("в Африке нет места для белых").

Отвлечение внимания. Это подчеркивание или преднамеренное распространение какой-то информации… чтобы скрыть столь же дискредитирующую информацию о "своей" стороне"[12].

Названные выше психологические приемы манипулирования сознанием реципиентов масс-медиа учитывались и использовались в нашем исследовании как дополнительная аргументация при определении необходимых и целесообразных мер воздействия на СМИ, продуцирующих ксенофобские настроения и негативные этноконтактные установки.

При этом основным инструментом нашего анализа стал специальный, разработанный нами классификатор содержательных интенций, который позволил упорядочить имевшийся в нашем распоряжении эмпирический материал в зависимости от уровня его конфликтогенности. Отдельные элементы "шкалы" упорядочены в зависимости от степени (или уровня) общественной опасности интенций, провоцирующих межэтническую рознь.

КЛАССИФИКАТОР СОДЕРЖАТЕЛЬНЫХ ИНТЕНЦИЙ, НАПРАВЛЕННЫХ НА ФОРМИРОВАНИЕ НЕГАТИВНЫХ ЭТНОКОНТАКТНЫХ УСТАНОВОК И ПРОДУЦИРУЮЩИХ КСЕНОФОБИЮ

Призывы к насилию (геноциду, убийствам, физическим расправам, сексуальному насилию, репрессиям, депортациям) или угрозы насилия в отношении этнической группы, ее фрагментов или отдельных ее представителей в связи с их самоидентификацией с данной этнической группой или приписанной им этнической идентичностью.

Призывы к этническим чисткам на определенных территориях, к фильтрации миграционных потоков по этническому принципу или таковые угрозы в отношении этнической группы, ее фрагментов или отдельных ее представителей в связи с их самоидентификацией с данной этнической группой или приписанной им этнической идентичностью.

Призывы к дискриминации (нарушению прав и свобод человека, умалению в гражданских правах, лишению социально-статусных и профессиональных позиций) этнической группы, ее фрагментов или отдельных ее представителей в связи с их самоидентификацией с данной этнической группой или приписанной идентичностью, равно как и требование льгот и привилегий по этническому принципу.

Пропаганда (позитивные оценки и интерпретации) исторических и современных примеров насилия и дискриминации в отношении этнической группы, ее фрагментов или отдельных ее представителей в связи с их самоидентификацией с данной этнической группой или приписанной идентичностью.

Утверждения об исторических и актуальных преступлениях (криминальности) той или иной этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей в связи с их самоидентификацией с данной этнической группой или приписанной идентичностью.

Утверждения о наличии заговора, предосудительных и опасных намерений той или иной этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей (в связи с их самоидентификацией с данной этнической группой или приписанной идентичностью) против другой этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей.

Сознательная фальсификация информации, ставящая под сомнение исторические и актуальные факты насилия и дискриминации в отношении этнической группы, ее фрагментов или отдельных ее представителей в связи с их самоидентификацией с данной этнической группой или приписанной идентичностью.

Указание на связь этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей (в связи с их самоидентификацией с данной этнической группой или приписанной идентичностью) с криминальными структурами, экстремистскими организациями, нелегитимными и нелегальными участниками политического процесса.

Обвинение в негативном влиянии той или иной этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей (в связи с их самоидентификацией с данной этнической группой или приписанной идентичностью) на экономические, социальные, политические процессы.

Упоминание названия этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей (в связи с их самоидентификацией с данной этнической группой или приписанной идентичностью) в уничижительном, оскорбительном контексте.

Утверждения о физической, интеллектуальной, духовной или моральной неполноценности этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей в связи с их самоидентификацией с данной этнической группой или приписанной идентичностью.

Утверждения о наличии устойчивых негативных "черт национального характера" или "этнических особенностей психики" применительно к той или иной этнической группе, ее фрагментам или отдельным представителям (в связи с их самоидентификацией с данной этнической группой или приписанной идентичностью).

Ниже мы рассмотрим возможные и наиболее эффективные способы воздействия на редакционную политику в тех случаях, когда по тем или иным причинам характер подачи интересующей нас информации в СМИ может иметь негативные последствия. Разработанный нами классификатор будет использоваться при этом для выяснения целесообразности применения тех или иных способов нейтрализации негативного воздействия СМИ на этноконтактную ситуацию.

Часть II
Способы нейтрализации негативного воздействия СМИ на этноконтактную ситуацию

Уголовное преследование

Данная форма воздействия власти на СМИ, провоцирующие межэтническую напряженность, представляется нам наиболее эффективной и целесообразной. И не потому, что она, безусловно, является наиболее суровой и устрашающей. Этот механизм можно считать предпочтительным в силу его несомненной легальности и легитимности в общественном мнении. Кроме того, санкции, предусмотренные уголовным законодательством, носят персональный характер и стимулируют персональную ответственность журналистов. При этом совершенно неправомерно рассматривать уголовное преследование журналистов за разжигание межэтнического розни как возвращение к цензуре или командно-административным методам давления на прессу. Никакого отношение к ограничению свободы слова или права на получение достоверной информации апелляция к законодательству не имеет. Л. Макеева совершенно права в том, что "правовые основы свободы массовой информации были бы неполными, если бы не содержали гарантий от злоупотребления ею…"[13].

Апелляция к закону (уголовному и гражданскому) – это, пожалуй, оптимальный способ защиты общества от негативного воздействия недобросовестных журналистов и агрессивных СМИ. (Хотя мы принципиально согласны с мнением Р. Сапожникова о том, что "круг деяний в рассматриваемой области, наказуемых в уголовно правовом порядке, должен… быть не слишком широким и охватывать лишь наиболее "тяжелые" случаи, представляющие общественную опасность"[14].) Все прочие меры воздействия власти на масс-медиа не свободны от существенных недостатков (о них пойдет речь ниже). К числу же недостатков использования законодательства для нейтрализации СМИ, публикующих конфликтогенные материалы, можно отнести только один – несовершенство самого законодательства.

И в этом контексте проблема этнического нормотворчества, перспектива разработки пакета профессионально исполненных нормативных актов, призванных оптимизировать этнические процессы в стране, представляется более чем актуальной. Мы солидарны с мнением, согласно которому "способность общества к самосохранению и развитию не в последнюю очередь определяется характером и качеством закона… в интересующей нас области, а также характером и результатом практики нормоприменения в сфере как права, так и профессиональной этики"[15].

Парламентская Ассамблея Совета Европы в своем постановлении № 1277 от 1995 года "О мигрантах, этнических меньшинствах и СМИ" предписывает: "Решительно провести в жизнь законы, запрещающие любое подстрекательство к расизму и фашизму в СМИ, и, где необходимо, предписать принятие или усиление указанных законодательств"[16]. Данная рекомендация имеет прямое отношение к Российской Федерации, поскольку, к сожалению, российское законодательство в интересующей нас области права далеко от совершенства. Более того, принятие федерального Закона "О противодействии экстремистской деятельности" и связанные с этим изменения в законодательстве в значительной степени осложнили судебную и правозащитную практику. По мнению Р. Сапожникова, "никакой юридической необходимости в принятии подобного акта вообще не было, в существующем же виде он представляет собой лишь помеху эффективному правоприменению". При этом известный правозащитник полагает, что игнорировать его невозможно, "особенно в тех случаях, когда в законодательство внесены не просто дополнения, а изменения, и старые, более или менее понятные формулировки, заменены новыми, еще более нечеткими"[17]. А. Верховский же в принципе не рекомендует обращаться к заложенным в этот закон нормам, так как, по его мнению, "не следует его легитимизировать в общественном сознании"[18].

Соображения по поводу несовершенства отечественного законодательства в полной мере и, прежде всего, относится к действующему Уголовному кодексу. По мнению большинства специалистов, соответствующие нормы уголовного права сформулированы недостаточно операционально, а правоприменительная практика не имеет серьезной и продолжительной традиции.

Наиболее "работоспособная" статья Уголовного кодекса РФ (далее – УК РФ), в компетенции которой находится интересующая нас проблема – это статья 282 "Возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды". (Эта статья УК РФ осталась без изменений после принятия Закона "О противодействии экстремистской деятельности".) Обратимся к ее содержанию.

"Действия, направленные на возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды, унижение национального достоинства, а равно пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии, национальной или расовой принадлежности, если эти деяния совершены публично или с использованием средств массовой информации – наказываются штрафом в размере от пятисот до восьмисот минимальных размеров оплаты труда или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период от пяти до восьми месяцев, либо ограничением свободы на срок до трех лет, либо лишением свободы на срок от двух до четырех лет.

Те же деяния, совершенные: а) с применением насилия или с угрозой его применения; б) лицом с использованием его служебного положения; в) организованной группой – наказываются лишением свободы на срок от трех до пяти лет"[19].

Сразу же отметим, что продуцирование ксенофобии профессиональными журналистами усугубляет положение авторов конфликтогенных публикаций, привлекаемых к уголовной ответственности по данной статье: во-первых, по понятным причинам противоправное действие совершается с использованием средств массовой информации; во-вторых, что особенно важно, с использованием служебного положения. Таким образом, журналист несет ответственность по пункту 2 данной статьи (предусматривающему куда более суровое наказание, нежели пункт 1). Казалось бы, это обстоятельство должны подразумевать неотвратимость наказания недобросовестных публицистов. Однако в действительности дело обстоит совсем иначе. Возбудить уголовное дело по факту разжигания межэтнической розни, а тем более, довести его до суда оказывается очень сложно. И вот почему: вместо того, чтобы дать четкое определение наказуемых деяний, законодатель фактически перечисляет три различные вида фобий.

В результате, в судебной практике неизменно обнаруживается сразу несколько "камней преткновения" – отсутствие указаний на то, какие деяния (действия) можно квалифицировать, как возбуждающие вражду; неопределенность того, что следует понимать под словами "вражда", "унижение", "исключительность", "превосходство", двусмысленность в понимании термина "национальный". Как справедливо отмечает Л. Макеева, "сама терминология, используемая законодателем для обозначения негативных последствий в сфере межнациональных, религиозных отношений, отсутствие наработанной судебной практики и руководящих разъяснений о порядке применения данной статьи, необходимость использования специальных знаний и навыков, как на стадии расследования, так и на стадии судебного разбирательства зачастую ведут к отказу от уголовного преследования"[20].

Все это дает основание специалистам, выступающим в качестве экспертов, утверждать, что "экспертиза текстов СМИ на предмет наличия в них высказываний и мнений, подпадающих под содержание статей в российском законодательстве (прежде всего в УК РФ), связанных с разжиганием в обществе той или иной розни и пропагандой превосходства той или иной социальной группы, требует более четкой, чем это делает законодатель, квалификации соответствующих обвинений…" (А.А. Леонтьев)[21], и свидетельствует о необходимости "раскрытия и четкой научной формулировки требований законодательства к текстам СМИ" (А.А. Леонтьев, А.Д. Леонтьев)[22].

В конечном счете речь идет об операционализации понятий, используемых в законодательстве, выработке набора индикаторов, свидетельствующих о том, что та или иная публикация (информация, интенция) содержит в себе состав преступления, предусмотренный рассматриваемой нормой уголовного права. В этом контексте заслуживают внимания упомянутые выше "Методические рекомендации по использованию специальных познаний по делам и материалам о нарушении средствами массовой информации национального, расового и религиозного равноправия".

По мнению авторов этих рекомендаций, основанием для возбуждения уголовного дела или гражданского иска является наличие в тексте такой информации, "которая содержит отрицательную эмоциональную оценку и выражает негативную установку в отношении определенной этнической (национальной), расовой (антропологической), конфессиональной (религиозной) группы или отдельных лиц как членов этой группы, подстрекает к ограничению их прав или насильственным действиям против них"[23]. На наш взгляд, такие критерии, как "содержание отрицательной эмоциональной оценки" или "выражение негативной установки", практически не могут быть операционализированы в силу высокой степени субъективности восприятия информации и отсутствия шкалы "измерения" отрицательного заряда эмоциональных оценок.

Иное дело – подстрекательство к ограничению прав или насильственным действиям. Эти понятия могут и должны быть операционализированы в интересах судебной практики.

Подстрекательство такого рода, на наш взгляд, может заключаться в прямых призывах к геноциду, убийствам, физическим расправам, сексуальному насилию, репрессиям, лишению свободы, депортациям, этническим чисткам на определенных территориях, к фильтрации миграционных потоков по этническому принципу или таковые угрозы в отношении этнической группы, ее фрагментов или отдельных ее представителей в связи с их самоидентификацией с данной этнической группой или приписанной им этнической идентичностью. Наличие перечисленных интенций в тексте не может быть подвергнуто сомнению и объективно должно быть возбуждающим признаком для применения статьи 282 УК РФ.

Названные деяния могут быть поводом для наиболее суровых санкций, предусмотренных интересующей нас статьей УК, и наказываться лишением свободы на срок до четырех лет (согласно пункту 1) или на срок до пяти лет (согласно пункту 2).

Под действие данной статьи УК, кроме того, должны подпадать и призывы к дискриминации (нарушению прав и свобод человека, умалению в гражданских правах, лишению социально-статусных и профессиональных позиций) этнической группы, ее фрагментов или отдельных ее представителей в связи с их самоидентификацией с данной этнической группой или приписанной им идентичностью, равно как и требование льгот и привилегий по этническому принципу. Наказание за такого рода призывы также должно быть достаточно суровым и может подразумевать лишение свободы на срок два (по пункту 1) или три (по пункту 2) года.

Уголовно наказуемыми должны быть не только прямые призывы к названным действиям, но и оправдание таковых, так как последнее может в свою очередь провоцировать насилие. Это относится, на наш взгляд, к пропаганде исторических и современных примеров насилия и дискриминации в отношении этнической группы, ее фрагментов или отдельных ее представителей в связи с их самоидентификацией с данной этнической группой или приписанной им идентичностью. Ответственность за такие деяния может ограничиваться различными штрафами, предусмотренными статьей 282 УК РФ.

Значительно сложнее дело обстоит в тех случаях, когда в конфликтогенных публикациях нет призывов к насилию, дискриминации или оправдания таковых. Напомним, что диспозиция статьи 282 намного шире и УК РФ предполагает наказание за "возбуждение национальной вражды, унижение национального достоинства, а равно пропаганду исключительности, превосходства либо неполноценности граждан" по этническому признаку.

Вернемся в этой связи к "Рекомендациям..." НИИ Прокуратуры РФ. По мнению авторов "унижение чести и достоинства выражается в распространении ложных измышлений, извращенных или тенденциозно подобранных сведений об истории, культуре, обычаях, психическом складе, верованиях, идеях, событиях, памятниках и документах, входящих в число национальных или религиозных ценностей, позорящих и оскорбляющих этническую или конфессиональную группу либо ее отдельных представителей или членов этой группы, выражающих издевку, отвращение или презрение к ним"[24]. Это определение можно признать в целом удачным, но следует обратить внимание на одно обстоятельство. Речь в нем идет об измышлениях и сведениях, то есть о недостоверной или тенденциозной информации, в то время как унижение чести и достоинства может иметь и чаще всего имеет оценочный характер (слова "выражающих издевку, отвращение или презрение" в тексте "Рекомендаций…" относятся к измышлениям и сведениям, а не к авторской оценке). Автор публикации может не фальсифицировать сведения о том или ином культурном феномене, а просто отзываться о нем уничижительно. Поэтому конфликтогенными могут быть не только и не столько факты фальсификации данных, несоответствия публикуемой информации действительности, но и травмирующие этническую идентичность людей оценки культурных символов. Суть проблемы в том, что уголовное преследование журналистов за такого рода оценки весьма проблематично.

Привлечение к уголовной (или административной) ответственности за публикацию собственного, пусть даже весьма критического мнения журналиста, например, по поводу тех или иных элементов традиционной культуры того или иного этнокультурного сообщества было бы несправедливым и противоречило бы статье 47 ("Права журналиста") федерального закона "О средствах массовой информации", в соответствии с которой "журналист имеет право излагать свои личные суждения и оценки в сообщениях и материалах, предназначенных для распространения за его подписью"[25]. В противном случае, можно представить себе ситуацию, при которой журналиста отдают под суд, например, за выражение негативного отношения к обычаю кровной мести или традицию похищения невесты.

Вероятно, нужно признать наказуемым только такое суждение, которое выражено посредством нецензурной брани или в оскорбительной форме. Последнее должно быть предметом специального психолингвистического анализа. Вместе с тем, уголовное преследование журналиста или СМИ возможно и необходимо в тех случаях, когда суждение по какому-то частному поводу (историческому факту, феномену традиционной культуры, обычаю и т.п.) служит основанием для широких оценочных экстраполяций автора, для выводов относительно отсталости, ущербности, неполноценности той или иной этнокультурной группы в целом.

В тех случаях, когда унижение национального достоинства, пропаганда исключительности, превосходства "своего этноса" или неполноценности этнических контрагентов связано с сознательной и доказуемой фальсификацией объективной информации, возбуждающими признаками могут быть: утверждения об исторических и актуальных преступлениях (криминальности) той или иной этнической группы; утверждения о наличии заговора, предосудительных и опасных намерений одной этнической группы против другой; сознательная фальсификация информации, ставящая под сомнение исторические и актуальные факты насилия и дискриминации в отношении этнической группы; указание на связь этнической группы с криминальными структурами, экстремистскими организациями, нелегитимными и нелегальными политическими акторами; обвинения в негативном влиянии этнической группы на экономические, социальные, политические процессы, упоминания названия этнической группы в уничижительном, оскорбительном контексте, утверждения о физической, интеллектуальной, духовной или моральной неполноценности этнической группы; утверждения о наличии устойчивых негативных "черт национального характера" или "этнических особенностей психики". Инсинуации такого рода легко поддаются разоблачениям, так как концептуально всегда связаны с вульгарными объективистскими трактовками этноса/этничности.

Использование такого рода интенций в СМИ должно преследоваться в соответствии со статьей 282 УК РФ, однако санкции по отношению к журналистам могут ограничиваться штрафами.

Обратимся вновь к "Рекомендациям..." НИИ Прокуратуры РФ.

В соответствии с этим документом, "национальная исключительность подразумевает не своеобразие, самобытность, а превосходство одной национальной группы над другой в силу неполноценности последней, якобы ее природной, биологической, социальной, нравственной ущербности и порочности"[26]. С этим определением нельзя не согласиться по сути, но следует добавить, что речь может идти не только о превосходстве одной этнической общности над другой, но и о превосходстве одной этнической общности над другими. В творческом наследии современных националистов и шовинистов последнее встречается намного чаще. Неуместным в этом определении представляется только употребление термина "национальный". Неоднозначность, двусмысленность этого термина может стать причиной неудачи судебного преследования. Под "национальной группой" можно подразумевать как группу, принадлежащую к данному этническому сообществу, так и к данному государственному образованию. Современный русский язык подразумевает двойное толкование термина, причем если первая трактовка присуща скорее обыденному сознанию, то вторая в большей степени соответствует научной интерпретации. Очевидно, авторы "Рекомендаций…" использовали интересующий нас термин в этническом контексте.

Определение "пропаганды" в данном документе не представляется удачным. Таковой, по мнению авторов, "является распространение среди широкого круга лиц идей, взглядов, представлений и побуждений к действиям, нарушающим гражданское равноправие. Она выражается как в форме призывов, так и в виде развернутых воззваний, поучений, советов, требований, предостережений, предсказаний, угроз и т.п."[27]. Очевидно, что конечной целью пропаганды может быть вовсе не только нарушение гражданского равноправия. Пропагандировать можно и здоровый образ жизни, и это не будет ущемлением чьих бы то ни было гражданских прав. Авторам "Рекомендаций…" вполне можно было обойтись принятым определением этого термина: "пропаганда – деятельность – устная или с помощью средств массовой информации, - осуществляющая (лучше было написать "направленная на" - В.Ф.) популяризацию и распространение идей в общественном сознании", или (это еще лучше!) "систематически осуществляемые усилия повлиять на сознание индивидов, групп, общества для достижения определенного, заранее намеченного результата…"[28].

Анализируя диспозицию статьи 282 УК РФ, легко заметить, что она предусматривает наказание, с одной стороны, за подстрекательство к насильственным действиям или ограничению прав по этническому принципу, с другой стороны – за унижение национального достоинства, пропаганду исключительности, превосходства "своего этноса" или неполноценности этнических контрагентов. Первое имеет объективный характер и может быть без особого труда установлено экспертами, второе перегружено эмоциональными, субъективными оценками и с трудом поддается однозначным интерпретациям. (Это, отметим, вполне соответствует социолингвистическим заключениям Л. Ениной относительно "двух вариантов проявления случаев речевой агрессии в текстах. Во-первых, автор прямо призывает адресата к агрессивным действиям. Во-вторых, автор подачей предмета речи вызывает или поддерживает агрессивное состояние адресата"[29].)

Такая объективная классификация характера деяний, направленных на разжигание межэтнической розни, наводит на мысль о том, что первые могут быть отнесены к компетенции уголовного законодательства (ввиду их особой опасности для общества), вторые – к компетенции гражданского права. Однако здесь возникает проблема, связанная с качеством российского законодательства. Дело в том, что привлечь к административной ответственности журналиста, главного редактора, СМИ за соответствующие деяния практически невозможно в виду особенностей закона "О средствах массовой информации". (Об этом речь пойдет ниже.)

В силу этого обстоятельства, целесообразно, на наш взгляд, использовать возможности уголовного законодательства и в том, и в другом случае. Однако санкции, применяемые к журналистам должны быть различными.

Как уже было сказано, этноконфликтные публикации не только травмирующие этнокультурную идентичность людей, но и содержащие призывы к действиям – подстрекательство к ограничению прав или насилию по отношению к этническим контрагентам, а также оправдание насильственных действий и дискриминации по этническому признаку – должны быть достаточной причиной для уголовного преследования и применения максимально суровых (связанных с лишением свободы) санкций, предусмотренных статьей 282 УК РФ.

За публикацию материалов, "унижающих национальное достоинство" (травмирующих этнокультурную идентичность, но не содержащих прямых призывов к насилию в отношении этнических контрагентов), а также пропагандирующих идеи этнической исключительности, превосходство "своего этноса" или неполноценность представителей "других" этнокультурных групп (этноцентризм), целесообразно ограничится экономическими санкциями в виде штрафов, предусмотренных рассматриваемой нормой уголовного законодательства.

Важно отметить, что обращение к УК РФ вовсе не исключает применение других "инструментов" воздействия на журналистов и главных редакторов СМИ, подверженных ксенофобии. В частности, возбуждение уголовного дела может и должно сопровождаться морально-этическими санкциями в рамках профессионального сообщества журналистов, а в некоторых случаях целесообразно прибегать к профессиональной переподготовке журналистов. Кроме того, сам факт апелляции к угловому праву может быть следствием и результатом общественного контроля, реализуемого посредством различных институтов гражданского общества.

Рассматриваемая проблема имеет еще один очень важный аспект. Речь идет о профессиональной экспертизе публикаций, провоцирующих межэтническую рознь. В силу специфики судебных исков такого рода, те немногие возбужденные уголовные дела, которые были доведены до суда, не обошлись без участия экспертов. Примечательно, что профессиональная экспертиза в таких случаях очень часто приобретает характер скандала, а иногда заканчивается трагически. Достаточно вспомнить недавнее убийство известного петербургского этнолога Н. Гиренко, выступавшего экспертом в делах об этническом экстремизме. Или, напротив, обвинения в фашизме в адрес добросовестного ученого, ветерана войны В. Козлова после его экспертизы дела о ксенофобии.

Пожалуй, наиболее показателен в этом смысле процесс по делу В. Корчагина - члена руководства Национал-державной партии России (НДПР), проходивший в июле 2004 года в Москве. Он обвинялся по статье 282 УК РФ. Поводом привлечения к уголовной ответственности стали призывы обвиняемого добиваться "полной депортации евреев" из России, выселения уроженцев Кавказа на Кавказ с последующим отделением республик Северного Кавказа от России. Христианскую религию обвиняемый называл "троянским конем" еврейства, с помощью которого "жиды сумели оккупировать Россию". В издаваемом В. Корчагиным журнале "Русич" христианство характеризуется как "духовный СПИД", "вероучение для расово неполноценных особей", а Христос - как "идиот, параноик и извращенец". Приглашенные эксперты - научный сотрудник Института социологии РАН д.ф.н. Е. Степанов и его коллега к.ф.н. А. Самарин - не обнаружили в этих суждениях ничего, что можно было бы охарактеризовать как действия, направленные на возбуждение национальной и религиозной вражды. Допрошенный на процессе в качестве специалиста этнолог, чл.-корр. РАН, д.и.н. С. Арутюнов заявил, что экспертное заключение Е. Степанова и А. Самарина настолько не соответствует научным и юридическим требованиям к такого рода документам, что даже не может быть названо экспертизой. По мнению другого специалиста, проф. М. Членова, экспертиза представляет собой "публицистический памфлет, в котором излагаются тенденциозные взгляды авторов, во многих частях близкие взглядам подсудимого". Примечательно, что защиту В. Корчагина на процессе осуществлял А. Севастьянов, сопредседатель НДПР, который в эфире REN-TV с одобрением отозвался об убийстве Н. Гиренко.

Все это наводит на мысль о необходимости совершенствования как процедуры отбора экспертов, так и процедуры проведения самой экспертизы.

Что касается процедуры отбора экспертов, то, прежде всего, следует обращать внимание на профессиональную принадлежность экспертов. В делах такого рода в роли экспертов должны выступать профессиональные этнологи (преимущественно те из них, кто специализируется на юридической антропологии). Лишь при обоснованной необходимости к экспертизе могут привлекаться социальные психологи, социолингвисты, конфликтологи, юристы, специализирующиеся на международном праве в области защиты прав человека, на защите прав национальных меньшинств и т.п.

Далее, целесообразно, на наш взгляд, методом рейтингового голосования, проведенного среди профессиональных этнологов, сформировать экспертную комиссию, в которую войдут, таким образом, наиболее авторитетные и квалифицированные специалисты.

Формирование постоянно действующей этнологической экспертной комиссии, во-первых, позволит избежать проявлений субъективизма при оценке тех или иных конфликтогенных публикаций; во-вторых, в значительной мере защитит экспертов от возможных преследований со стороны агрессивных националистов (поскольку решения будут приниматься коллегиально); в-третьих, даст возможность обобщить опыт судебной практики и отработать процедуру проведения экспертизы.

Чрезвычайно важным результатом работы такой экспертной комиссии мог бы стать текст дополнений и изменений в Уголовно-процессуальный кодекс (УПК РФ) по интересующей нас статье УК РФ.

Для совершенствования процедуры экспертизы принципиально важен упомянутый выше принцип максимально подробной и точной этнологической и юридической операционализации понятий, используемых законодателем. Необходима серьезная, основанная на судебных прецедентах работа по выработке формальных критериев отнесения тех или иных текстов к категориям, подпадающим по действие уголовного или гражданского законодательства. Мы надеемся, что разработанный нами в ходе данного исследования "Классификатор содержательных интенций, направленных на формирование негативных этноконтактных установок и продуцирующих ксенофобию" может оказаться полезным шагом в этом направлении.

В этом контексте заслуживает особого внимания мнение А.А. Леонтьева и А.Д. Леонтьева, разрабатывающих методы диагностики скрытого эмоционального содержания текстов СМИ. Ученые считают: "практика судебной экспертизы по подобным вопросам сталкивается с радикальным несовпадением мнений различных экспертов, что связано с отсутствием единых достоверных критериев для вынесения такого суждения. Выход из юридического тупика возможен двумя путями. Первый – это тщательная разработка критериев и практических методических правил экспертизы, которыми законодатель, после доказательного подтверждения адекватности и достоверности их применения, должен обязать пользоваться каждого привлекаемого эксперта. В этом случае, если ответ на главный вопрос должен логически следовать из ответов на систему частных вопросов, по которым вряд ли могут быть разные мнения, для экспертов будет устранена возможность подчинять свое суждение личным интересам и предубеждениям. Второй путь… - это применение современных методов компьютерного анализа самих текстов, позволяющих с помощью подсчета выделенных и предварительно апробированных количественных индикаторов тех или иных психологических установок и ценностей достоверно классифицировать текст как относящийся к определенным категориям"[30]. С первым можно согласится безусловно, второе же вызывает известные сомнения. Дело в том, что процедура квантификации (количественного выражения качественных характеристик) и последующая статистическая обработка текста (контент-анализ, интент-анализ наративных источников) неизбежно ведут к известному упрощению, к потерям смысловых интерпретаций. Анализируемый текст может не содержать никаких формальных признаков (в данном контексте – лексических или психосемантических единиц, служащих индикаторами агрессии, вражды, ксенофобии), но при этом иметь крайне конфликтогенный смысл, содержать скрытую угрозу, выражать иронию, сарказм и проч.

Санкции, предусмотренные нормами гражданского права

Обращение к закону в случае разжигания межэтнической розни с использованием СМИ подразумевает не только мобилизацию соответствующей статьи УК РФ, но и апелляцию к нормам гражданского законодательства. Такую возможность дает, прежде всего, федеральный закон "О средствах массовой информации". Вместе с тем применение этого вполне демократичного и в целом прогрессивного закона в интересующем нас контексте, как нам кажется, далеко не всегда оправдано. Для того, чтобы аргументировано обосновать свою позицию, обратимся к тексту закона.

Статья 4 "Недопустимость злоупотребления свободой массовой информации" Закона "О СМИ" гласит: "Не допускается использование средств массовой информации в целях… разжигания национальной… религиозной нетерпимости или розни…"[31]. Статья 51 "Недопустимость злоупотребления правами журналиста" запрещает "использовать право журналиста на распространение информации с целью опорочить гражданина или отдельные категории граждан исключительно по признакам пола, возраста, расовой или национальной принадлежности, языка, отношения к религии, профессии, места жительства…»[32].

Невыполнение этих требований подразумевает определенные санкции по отношению к ксенофобам. Такая санкция предусмотрена статьей 16 "Прекращение или приостановление деятельности", в соответствии с которой, деятельность нарушившего закон СМИ может быть приостановлена и даже прекращена. Казалось бы, закон суров, и санкции предельно жесткие: ликвидация СМИ. Но обеспечивает ли это на деле процедура применения данной статьи? "Деятельность средства массовой информации может быть прекращена или приостановлена только по решению учредителя либо судом в порядке гражданского судопроизводства по иску регистрирующего органа или Министерства печати и информации Российской Федерации…".

Понятно, что рассчитывать на решение учредителя в данном случае не приходится; надежды на регистрирующий орган также не много: административные структуры неохотно берут на себя функции содержательного контроля за деятельностью зарегистрированных ими СМИ. Остается надеяться только на иск МПТР РФ. Но и эта надежда достаточно иллюзорна. Дело в том, что "основанием для прекращения судом деятельности средства массовой информации являются неоднократные в течение двенадцати месяцев нарушения редакцией требований статьи 4 настоящего Закона, по поводу которых регистрирующим органом или Министерством печати и информации Российской Федерации делались письменные предупреждения учредителю и (или) редакции (главному редактору), а равно неисполнение решения суда о приостановлении деятельности средства массовой информации.

Основанием для приостановления судом (судьей) деятельности средства массовой информации может служить только необходимость обеспечения иска, предусмотренного частью первой настоящей статьи»[33].

Итак, к редакции СМИ административное взыскание применяется в виде предупреждения и прекращения деятельности. Но чтобы таковое взыскание наложить, необходимо пройти ряд этапов административного делопроизводства. В соответствии с Типовым положением о территориальном управлении Министерства РФ по делам печати, телерадиовещания и средствам массовых коммуникаций (утверждено Приказом МПТР от 29.11.99 № 5), территориальное управление компетентно лишь направлять в МПТР "материалы по фактам нарушений законодательства РФ для вынесения предупреждений о недопустимости таких нарушений, вынесения предупреждения об устранении допущенных нарушений законодательства". Порядок вынесения предупреждения законом не урегулирован. Л. Макеева предполагает, что поскольку предупреждение является административным взысканием, то оно должно применяться в порядке производства по делу об административном правонарушении… В случае вынесения регистрирующим органом в течение года двух и более предупреждений он вправе обратится в суд с заявлением о прекращении деятельности СМИ. Рассмотрение такого заявления осуществляется судом общей юрисдикции по правилам искового производства"[34].

Представить себе, что компетентные организации по собственной инициативе и своими силами постоянно в течение года отслеживают конфликтогенные публикации и делают соответствующие письменные предупреждения редакции, чрезвычайно трудно.

Наконец, говоря о недостатках рассматриваемого закона, следует отметить и столь характерные для отечественного нормотворчества, призванного регулировать "взбунтовавшуюся" этничность, неточность и двусмысленность определений. В специальной литературе отмечалось, что "понятие рознь… в русском языке имеет двойственное значение: обозначает вражду и различие, особенность… Во втором значении оно вовсе не является предосудительным и, тем более, наказуемым", и что "требуется более точное и однозначное определение запретного понятия нетерпимость" (Л. Макеева)[35]. Все это, разумеется, не облегчает процедуру административного делопроизводства.

Поэтому, на наш взгляд, при наличии возможности прямой апелляции к уголовному законодательству по факту (прецеденту) единовременной публикации, провоцирующей межэтническую рознь, обращение по тому же поводу к столь громоздким и малопродуктивным нормам гражданского права просто не имеет смысла. Тем более, Закон "О СМИ" в статье 59 "Ответственность за злоупотребление свободой массовой информации" фактически отсылает нас к УК РФ. Злоупотребление свободой массовой информации, выразившееся в нарушении требований статьи 4 Закона "О СМИ" "влечет уголовную, административную, дисциплинарную или иную ответственность в соответствии с законодательством Российской Федерации", также как злоупотребление правами журналиста, выразившееся в нарушении требований статей 50 и 51, рассматриваемого Закона… влечет уголовную или дисциплинарную ответственность в соответствии с законодательством Российской Федерации»[36].

Впрочем, Судебная палата по информационным спорам при Президенте РФ сформулировала положение, согласно которому "привлечение к ответственности по статье 4 Закона РФ "О СМИ" может осуществляться независимо от привлечения к уголовной ответственности…", а "орган, выносящий предупреждение, самостоятельно оценивает все обстоятельства дела, в том числе, - цель использования СМИ"[37]. К сожалению, целеполагание обращения к Закону "О СМИ" независимо от уголовного преследования Судебная палата не проясняет.

На наш взгляд, известный резон в таком параллелизме есть. Закон "О СМИ" действительно может быть использован в сочетании со статьей 282 УК РФ. После установления вины журналиста или редакции СМИ в уголовном делопроизводстве, истец может реализовать свое право на опровержение, предусмотренное статьей 43, которая гласит: «Гражданин или организация вправе потребовать от редакции опровержения не соответствующих действительности и порочащих их честь и достоинство сведений, которые были распространены в данном средстве массовой информации… Если редакция средства массовой информации не располагает доказательствами того, что распространенные им сведения соответствуют действительности, она обязана опровергнуть их в том же средстве массовой информации. Если гражданин или организация представили текст опровержения, то распространению подлежит данный текст, при условии его соответствия требованиям настоящего Закона…»[38].

Кроме того, статья 46 предусматривает "право на ответ (комментарий, реплику) в том же средстве массовой информации" для юридических и физических лиц, "в отношении которых в средстве массовой информации распространены сведения, не соответствующие действительности…"[39]. Периодическая реализация этого права на практике может служить дополнительным сдерживающим фактором для журналистов и редакций СМИ, подверженных ксенофобии.

Административные (неправовые) меры воздействия

Арсенал административных методов воздействия на СМИ, казалось бы, должен быть строго лимитирован границами отечественного правового пространства, нормативными документами, призванными оптимизировать отражение этничности в СМИ. Однако, в силу остроты проблемы и особой опасности конфликтогенного воздействия масс-медиа на этноконтактную ситуацию, в сфере управления и в экспертном сообществе появляются предложения предоставить управляющим субъектам право (легитимно не оформленное) "фильтровать" и лимитировать поток этнически окрашенной информации, транслируемой СМИ в общественное сознание.

Эта концепция, имеющая весьма авторитетных сторонников, сформулирована В. Тишковым следующим образом: "На ТВ-экранах, и в печати не должны появляться и цитироваться не только активисты экстремизма, но и сообщения на эту тему должны носить дозированный характер, без пересказа аргументов и показа "как это делается"[40].

Мы категорически не согласны с этой позицией, уязвимой, как нам кажется, с разных точек зрения.

Прежде всего, потому что она никоим образом не согласуется с базовыми ценностями демократического общества. Об этом уже писали в правозащитной публицистике, и нам остается отчасти солидаризироваться с этой критикой. В частности, Ю. Казаков по этому поводу пишет: "Предлагаемая им (В. Тишковым – авторы) прессе в качестве оптимальной с точки зрения общественных интересов, то есть разумной и нравственной, позиция не безукоризненна, ибо находится в серьезном противоречии с принципом (и конституционной нормой) свободы слова, свободы массовой информации"[41].

Однако мы не считаем эту позицию оптимальной и с точки общественных интересов. И вот почему.

В том случае, если власть тем или иным способом ограничит распространение правдивой и актуальной информации о наиболее острых проблемах межэтнических взаимодействий посредством лояльных и подконтрольных ей СМИ, то информационная "лакуна" в тот же день будет заполнена "желтой" прессой, а также СМИ (печатными, и особенно радиовещательными), созданными и финансируемыми самими экстремистами. Нет нужды специально говорить о том, что интерпретации событий и предлагаемые доктрины в таких СМИ будут далеки от толерантности. Последовать упомянутой рекомендации – это значит отдать на откуп недоброжелательным оппонентам важнейший и актуальнейший спектр информационно-политических воздействий.

Масс-медиа, информация как таковая – это прежде всего товар, и в условиях рынка ограничение деятельности одного из его сегментов приведет только к возникновению теневых структур, с понятными издержками для общества и государства. Кроме того, российские обыватели, уже почти забывшие навыки прослушивания "вражеских голосов", вновь прильнут в ночные часы к своим радиоприемникам. Управленческие решения такого рода создадут благоприятную почву для культивирования всякого рода слухов, домыслов и фальсификаций, а значит, и мощные рычаги манипулирования общественным мнением.

Наконец, реализация рассматриваемой позиции в управленческой практике может окончательно подорвать доверие общества к власти. Россиянам вряд ли понравится ситуация, при которой некий чиновник (пусть даже из самых лучших побуждений) будет на свой страх и риск решать, что должны и что не должны знать подведомственные ему сограждане. Можно быть абсолютно уверенным в том, что при нынешнем арсенале технических средств, обыватель найдет способ эффективно воспротивиться такому решению, и, соответственно, административные импульсы такого рода просто не имеют смысла.

Кроме отмеченного выше противоречия нормам Конституции РФ, точка зрения В. Тишкова находится в явном противоречии с положениями Закона РФ "О СМИ". В частности, статья 3 "Недопустимость цензуры" этого Закона гласит: «Цензура массовой информации, то есть требование от редакции средства массовой информации со стороны должностных лиц, государственных органов, организаций, учреждений или общественных объединений предварительно согласовывать сообщения и материалы (кроме случаев, когда должностное лицо является автором или интервьюируемым), а равно наложение запрета на распространение сообщений и материалов, их отдельных частей, - не допускается.

Создание и финансирование организаций, учреждений, органов или должностей, в задачи либо функции которых входит осуществление цензуры массовой информации, - не допускается»[42].

В свою очередь, статья 58 "Ответственность за ущемление свободы массовой информации" Закона "О СМИ" провозглашает, что «Ущемление свободы массовой информации, то есть воспрепятствование в какой бы то ни было форме со стороны граждан, должностных лиц государственных органов и организаций, общественных объединений законной деятельности учредителей, редакций, издательств и распространителей продукции средства массовой информации, а также журналистов… влечет уголовную, административную, дисциплинарную или иную ответственность в соответствии с законодательством Российской Федерации.

Обнаружение органов, организаций, учреждений или должностей, в задачи либо функции которых входит осуществление цензуры массовой информации, - влечет немедленное прекращение их финансирования и ликвидацию в порядке, предусмотренном законодательством Российской Федерации» [43].

Заслуживает внимания подход к этой проблеме, сформулированный следующим образом: "К сожалению, временами демократическая дискуссия, включающая пропаганду ненависти (в форме оскорбления или обвинительных расистских нападений) обязательно допускает унижение идей и верований, дорогих остальным людям… Подавление подобных выпадов не будет решением проблемы, а скорее даже загонит ее вглубь общества и даст повод для актов насилия… Речь никогда не должна ограничиваться по ее содержанию. Любые ограничения выражения должны быть направлены только против ее "заряда", как, например, выражения, прямо призывающие к незаконным действиям… В свободном обществе терпимость требует, чтобы мы терпели нетерпимость"[44].

В этом контексте отметим, что органы власти должны всячески избегать любого соблазна возродить в каком бы то ни было виде предварительную цензуру, должны отказаться от искушения воздействовать на журналистов и СМИ какими бы то ни было неправовыми методами.

Любые действия, направленные на ограничение свободы слова, даже если они осуществляются от имени общества и, якобы, в интересах общества вредны и опасны. Ю. Казаков совершенно справедливо полагает: "И зрелое общество, и зрелое профессиональное журналистское сообщество заинтересованы в том, чтобы проблемные темы, в том числе и напичканные острыми вопросами, находили отражение в СМИ. Чтобы СМИ и журналисты вносили… свою лепту в организацию публичной дискуссии – способа конкурентного предъявления различными общественными и политическими силами своих настроений, представлений, позиций, предметного поля для умственной и нравственной работы общества по формированию своего будущего"[45].

Интервьюируя главного редактора журнала "Итоги" К. Дыбского, мы задали ему вопрос о том, насколько было бы обосновано и выполнимо решение о создании какой-либо контролирующей организации, которая "держала бы в узде журналистов". Ответ был весьма поучительным: "Я считаю, что такое решение проблемы будет однозначно вредно. Начнется совсем другая игра (в полицейского и вора). Журналисты будут стараться нарваться на неприятности, чтобы был информационный повод рассказать о том, как «нас душат». Вся творческая энергия будет уходить в свисток. Журналисты – живые люди, им постоянно нужны горячие темы. Понятно также, что чиновники получат распорядительные инструкции, написанные казенным языком, и эти инструкции будут вытаскиваться на страницы СМИ. В результате все будут выглядеть скандально, а сама проблема решаться не будет – лишь обостряться. И еще – кто будет решать «что дозволено»? Что это за люди? Каковы критерии? Глупость это все. Таким волевым способом проблему не решить. Хотя вопрос крайне сложный, и как его решить, лично я не знаю..."

Главный редактор "Московской правды" Ш. Муладжанов в свою очередь отреагировал на этот вопрос со всей определенностью: "Я противник предварительной цензуры. Средства массовой информации должны быть поставлены в определенные условия, должны быть определенные правила игры, должно быть понятно, что запрещено на уровне закона. Есть конституция, и там достаточно ясно все написано. И если взять достаточно совершенный «Закон о средствах массовой информации», то можно понять, чего нельзя. Все остальное можно".

Рассуждая о том, что можно и что нельзя журналистам, главный редактор еженедельника "7 дней" В. Орлова сказала: "Должно быть нравственное табу. Цензура должна быть, но это должна быть цензура, записанная в христианских заповедях". Вопрос о нравственных табу заслуживает специального рассмотрения.

Морально-этические санкции в рамках

профессионального сообщества журналистов

Мнения по поводу эффективности этого "инструмента" регулирования взаимодействия этничности и масс-медиа резко расходятся.

По мнению одних, "мало кто осмеливается произносить вслух слово "цензура" (хотя есть и такие), но и о том, что чтобы опереться на журналистскую саморегуляцию, говорят еще меньше" (И. Дзялошинский)[46]. Другие, напротив, полагают, что и ученые, и правозащитники, пишущие на тему ксенофобии в СМИ, неизменно акцентируют внимание именно на этом. Более того, как отметил М. Савва, "имеющиеся в настоящее время рекомендации по профилактике конфликта силами СМИ отражены в первую очередь в предложениях различных авторов по созданию кодексов поведения журналистов"[47]. Знакомство с литературой, посвященной рассматриваемой проблеме, убеждает нас в том, что последняя точка зрения в большей степени соответствует действительности.

Поскольку пишут о толерантности в СМИ чаще всего публицисты-правозащитники и сами журналисты, постольку возможности "внутрицеховой" саморегуляции на основе морально-этических кодексов часто рисуются, как нам кажется, в излишне розовых тонах.

Главный редактор газеты "Вечерняя Москва" В. Евсеев, отвечая на вопрос о том, возможна ли какая бы то ни было цензура при освещении интересующих нас проблем, категорически возразил: "цензором должен быть каждый журналист". Чаще всего в сочинениях на заданную тему авторы ограничиваются перечислением совершенно справедливых, но достаточно тривиальных лозунгов. Вот типичный пример такого морализаторства: "Постоянная ориентация на этику ненасилия, противодействие насилию, экстремизму, ограничению прав и свобод по национальному признаку, осуждение любых проявлений терроризма…, моральная ответственность журналиста за результаты профессиональной деятельности" (И. Кулиев)[48]. Со всем этим трудно не согласиться, но решительно непонятно, каким образом можно приблизиться к мобилизации названных этических предписаний в практике журналистской работы. Оптимисты надеются на то, что журналистская среда способна к самоорганизации и что эффективному контролю за профессиональной деятельностью членов своего "цеха". М. Савва, например, пишет о задаче внедрения в практику СМИ конкретных этических норм, формирования механизмов контроля их выполнения, полагая при этом, что "это может быть сделано только силами самого журналистского сообщества"[49].

Многим энтузиастам-правозащитникам представляется, что "развитая журналистская среда… десятилетиями выстраивающая социально ответственную линию именно журналисткой морали, будет оценивать поступок коллеги прежде всего по критериям соответствия своим "профессиональным" нормам поведения: признанным профессиональным стандартам или даже рекомендациям, данным "цехом" своим членам для действия в схожей ситуации" (Ю. Казаков)[50]. Вместе с тем признается тот факт, что "в самом журналистском сообществе до сих пор предпринималось довольно мало попыток к полноценному осуждению разжигания национальной… розни. Поскольку этические нормы саморегулирования СМИ в этой области не разработаны, разного рода ксенофобия находит широкое распространение даже в самых уважаемых общественно-политических изданиях…" (А. Верховский)[51].

Можно согласиться с тем, что попыток противодействия ксенофобии в СМИ в журналистском сообществе было немного, но утверждение относительно неразработанности этических норм саморегулирования вызывает некоторое удивление. Дело в том, что в приложении к сборнику, в составе которого опубликована цитируемая статья, мы находим выдержки из 29 этических кодексов журналистов разных стран, в которых содержаться нормы о недопустимости публикации "материалов, способствующих разжиганию расовой, национальной или религиозной вражды, использования слов и выражений, унижающих человеческое достоинство"[52]. Ю. Казаков проанализировал сорок пять профессионально-этических кодексов, в тридцати одном из них он обнаружил позицию, согласно которой "этническая принадлежность человека (как и другие персональные данные: от пола и возраста до принадлежности к религиозным объединениям или сексуальной ориентации) может быть упомянута публично только в случае, когда это имеет существенное значение для понимания сути дела"[53]. В. Малькова напоминает о том, что и "у нас есть общий российский Кодекс профессиональной этики журналиста, принятый в 1994 году", и предлагает его актуализировать, "подтвердив и обновив многие его позиции"[54]. Вероятно, руководствуясь этим Кодексом, Большое Жюри Союза Журналистов на заседании коллегии неоднократно выносило резолюции с осуждением действий своих коллег, публикующих некорректные материалы по интересующей нас проблеме[55].

Таким образом, речь должна идти не о том, что соответствующие этические нормы не разработаны, а о том, что следовать этим нормам журналисты, чаще всего, не считают нужным. Суть проблемы, состоит, как нам кажется, именно в этом. Значит нужно понять, почему масс-медиа далеко не всегда освещают этнические проблемы корректно и оценить эффективность апелляций к журналистской этике.

Мы вовсе не хотим сказать, что журналисты безнравственны и сознательно стремятся к нагнетанию межэтнической напряженности или оскорблению этнического чувства людей. Это не так. Ксенофобия на страницах газет и журналов обусловлена рядом вполне объективных социальных факторов.

Независимая пресса в условиях рынка может существовать только тогда, когда на газеты и журналы, также как и на всякий другой товар, есть потребительский спрос. Очевидно, что этот спрос во многом обусловлен, во-первых, просвещенностью потребителей, во-вторых, модой, или господствующими в данный момент вкусами, ценностями, применительно к этнической проблематике – этноконтактными установками. Соответственно не только СМИ провоцируют ксенофобию у потребителей информации, но и потребители печатной продукции в свою очередь навязывают прессе собственные фобии и тревожные ожидания. Дело даже не только и не столько в том, что журналисты - люди и ничто человеческое им не чуждо (они также подвержены влиянию массовых настроений). Главное – они (как и те, кто вкладывают деньги в масс-медиа) вынуждены производить и продавать ту интеллектуальную продукцию, которую готовы оплачивать потенциальные потребители.

В условиях, когда массовое сознание неразрывно связывает страшные террористические акты и этничность, когда обыденное мнение окрашивает в этнические тона криминальную ситуацию, когда острая социальная конкуренция интерпретируется обывателями как следствие дифференциации по этническому признаку, когда миграционный "обвал" порождает ощутимую этнокультурную дистанцию, в этих условиях СМИ неизбежно будут продавать потребителям ту продукцию, которая соответствует подобным установкам и ожиданиям. Можно сколько угодно взывать к журналистской этике, но нельзя при этом забывать, что на медийном рынке существует жесткая конкуренция. Этническая проблематика в интерпретациях, востребованных потребителем, едва ли не самый товарный сюжет, поэтому журналисты писали и будут писать "жаренные" материалы, редакторы ставят и будут ставить их на первые полосы, магнаты масс-медиа вкладывали и будут вкладывать деньги в те издания, которые пользуются спросом у населения.

Нет нужды специально объяснять, что этнические образы, созданные посредством СМИ, «являются реально действующими субъектами межэтнических отношений и обладают широкими возможностями содержательного и эмоционального воздействия на общественные отношения»[56]. Это тем более опасно, что современные свойства коммуникативных средств масс-медиа позволяют преодолевать барьер осознанно-критического восприятия информации. Активное использование в них мифологических сюжетных мотивов (часто в современном научно-терминологическом сопровождении и с использованием подлинных фактов) без критических комментариев формирует у читателя искаженное и расщепленное представление об объективной реальности. Фактически происходит массированное неконтролируемое вторжение в психику людей, манипулирование их сознанием[57].

Примечательно, что в журналистском сообществе призывы отказаться от тиражирования этноконфликтогенных сюжетов понимания чаще всего не находят. Более того, многие редакторы видят в публикации "острых" статей на эти темы прямое предназначение независимых СМИ.

Вот характерное мнение Ш. Муладжанова ("Московская правда"), сформулированное им в ходе нашей беседы на заданную тему. Приведем ее фрагмент:

Вопрос: "Когда «Московский комсомолец» публикует огромную, на разворот, статью «Покорение Кавказом» (кавказцы оцениваются в ней как исконные враги России), что побуждает это делать? Журналист может искать популярности, но почему главный редактор пропускает такие материалы, стоит ли за этим "раскручивание" товарного знака издания или что-то большее?

Ш. Муладжанов: "Я бы задал вопрос по-другому. Существует ли в обществе такое мнение? Существует. А представление разных точек зрения - это обязанность крупных средств массовой информации, которые не относятся к одной партии или к одному направлению. Это не только право, но и обязанность. Другое дело, если Вы даете такую точку зрения, то надо давать и другую. Надо показывать, что это не редакционное мнение, а одна из нескольких позиций, которые Вы хотите осветить. Что Вы готовы предоставить слово тем, кто придерживается других точек зрения. Потому что, если печатать только все "правильное", не будет читательского интереса, дискуссии не будет. Мы не говорим сейчас о рекламодателях, о тираже. Просто не интересно будет. Постоянной аудитории нужна встряска, дискуссионная острота. Поэтому давать такие материалы нужно, но при этом обязательно показывать и другие точки зрения. Такого рода публикации, показывающие, что идет заполонение, порабощение Москвы выходцами из Средней Азии или Кавказа мы тоже давали, но давали так, чтобы читатели видели, что это не позиция газеты. Мы вместе со всеми ищем выход. Ведь проблема существует. Когда усиление одних диаспор идет в пику другим диаспорам это неправильно. Эту проблему надо решать. И раз есть проблема, значит, ее нужно показывать".

Отвечая на вопрос о том, в какой степени острые этнические сюжеты эксплуатируются в московских печатных СМИ, К. Дыбский ("Итоги") вполне резонно связал степень такой эксплуатации с тем, на какую читательскую аудиторию ориентированно то или иное издание: "этот вопрос в московских СМИ затрагивается, обсуждается и эксплуатируется абсолютно по разному и в различной степени. И это, я думаю, зависит от того, каков средневзвешенный социологический портрет читателя. Скажем, для изданий, которые ориентируются на высокообразованную и обеспеченную категорию читателей - этот вопрос, как правило, деликатный, болезненный; на страницах таких изданий его обсуждают более осторожно, более взвешенно и, по возможности, научно. А некоторые многотиражные СМИ, ориентированные на очень размытый "средний" уровень читательской аудитории, при желании получают от эксплуатации этой проблематики все возможные дивиденды".

Очень схожее мнение высказала и В. Орлова ("7 дней"): "Очевидно, что у нас есть издания, которые явно спекулируют на этнической тематике и на этом набирают читателей… Из соображений корпоративной этики называть их не буду. Но есть издания скандальные, причем как политические издания, так и откровенно желтые издания… Например, могут дать на первой полосе заголовок о том, что кавказец изнасиловал 5 русских девочек. Это безнравственно".

Приведенные суждения свидетельствуют о том, что "товарность" скандальных публикаций на этнические темы прекрасно осознается в самом журналистском сообществе. Соответственно, в полной мере рассчитывать на некие нравственные "самоограничители" журналистов и топ-менеджеров масс-медиа не приходится. Да, есть журналисты, которым нравственная "чистоплотность" не позволит получать гонорары за тиражирование ксенофобии, но всегда найдутся такие, которые превратят собственные страхи в товар. Все это не означает, что власти должны полностью отказаться от использования такого "рычага" воздействия журналистское сообщество, как апелляция к этическим нормам, принятым в профессиональном сообществе. Но не следует и переоценивать его эффективность. Конечно же, совсем не плохо, когда публикация провоцирующих ксенофобию материалов сопровождается соответствующими этическими оценками коллег. Однако этическое и моральное осуждение недобросовестных журналистов не должно восприниматься как достаточная мера воздействия и ответственности. Ограничить поток этноконфликтных материалов в прессе, можно только апеллируя к закону, и наказывать провинившихся можно только в строгом соответствии с законом. Совершенно прав Ш. Муладжанов, который заявил: "Я считаю, что запретов у нас достаточно. Если редакция газеты или телекомпании, зная законы, их преступили, должно быть судебное разбирательство. Переступили – будете наказаны. Не доказали – работайте дальше". В противном случае этические санкции могут стать опасным орудием расправы с неугодными журналистами. Объективированные в виде резолюций, протоколов и тому подобным образом этические и моральные оценки деятельности журналиста или СМИ должны возникать не вместо оценок правовых, а наряду с таковыми.

Общественный контроль, профессиональные этнологическая,
юридическая и социолингвистическая экспертизы

Мобилизация закона на борьбу с ксенофобией в СМИ – проблема не такая простая, как это может показаться на первый взгляд. И дело не только в отмеченных дефектах нормативных документов. К сожалению, не очевидно, что или кто является объектом преступления, предусмотренного в соответствующих статьях уголовного и гражданского законодательства, кто вправе апеллировать к закону в случае его нарушения. Провоцируя межэтническую рознь, недобросовестные журналисты угрожают интересам общества в целом, наносят ущерб национальной безопасности. Поэтому защита общества от негативного воздействия конфликтогенных СМИ есть прерогатива государства и, соответственно, функция компетентных государственных органов. Но вопрос в том, какие органы следует считать компетентными. Вероятно, это Центральный аппарат и территориальные структуры Министерства печати и информации Российской Федерации, а также органы власти, регистрирующие СМИ. Однако ни те, ни другие не осуществляют контроль за содержанием публикаций, и, пожалуй, в силу объективных причин не могут осуществлять такой контроль. (Мы имеем в виду ограниченность кадровых и материальных ресурсов, а также отсутствие профессионально подготовленных для такой работы специалистов.)

Как нам кажется, эффективный контроль над работой СМИ может осуществляться только при активном участии всех институтов гражданского общества. Поскольку межэтнические конфликты угрожают безопасности всего социума, то и противодействие ксенофобии теоретически может быть предметом особого внимания любых общественных ассоциаций, в совокупности формирующих гражданское общество. Однако на практике трудно ожидать проявления подобной бдительности, например, со стороны членов Партии любителей пива. Есть все основания думать, что наиболее эффективно отслеживать появление этноконфликтогенных публикаций в СМИ могут и, как нам кажется, должны многочисленные общественные организации, ассоциированные по этнокультурному принципу. В условиях столичного мегаполиса это могут быть землячества, этнокультурные общества, национально-культурные автономии различных таксономических уровней, наконец, члены Межнационального консультативного совета. Правозащитная практика (в лучшем смысле этого слова) вообще, и контроль над нарушениями закона в сфере массовой информации, в частности, могли бы стать важнейшей составляющей их деятельности. Такое целеполагание в работе этнокультурных ассоциаций всех видов могло бы консолидировать их лидеров и активистов, вдохнуло бы новые силы в этнокультурное движение в столице.

Однако само по себе это еще не стало бы решением проблемы. Дело в том, что возбуждение уголовного дела или гражданский иск возможны в том случае, если виновность недобросовестного журналиста или СМИ в целом будут убедительно обоснованы. Результативность же судебного разбирательства в условиях недостаточной судебной практики и несовершенства законодательства зависит от качества профессиональной (этнологической, социолингвистической, психологической, правовой) экспертизы.

О том, что необходимо не только "улучшить нашу законодательную базу и заставить ее работать" но и организовать "какой-то общественно-профессиональный экспертный контроль, не поощряющий появления этноконфликтных публикаций" (В. Малькова)[58] писали неоднократно. Иногда об этом пишут серьезно и рассматривают общественный контроль и профессиональную экспертизу как достаточно эффективное средство противодействия ксенофобии, иногда с явной иронией, как это делает И. Дзялошинский: "Чаще всего речь идет либо о принятии неких государственных регламентирующих документов, либо о введении неких наблюдательных (общественных) советов, которые и будут определять, о чем и как должны сообщать журналисты в такой деликатной сфере, как межэтнические отношения"[59].

Ирония уместна только тогда, когда общественный контроль трактуется как форма непрофессиональной цензуры, как форма давления со стороны неких лиц, присвоивших себе право выступать "от имени общественности", непосредственно влиять на редакционную политику или творчество отдельных журналистов помимо закона и компетентных органов власти.

Неуместной ирония становится в том случае, если алгоритм действия социального контроля выглядит сложнее и включает в себя выявление этноконфликтогенных публикаций силами заинтересованных этнокультурных общественных организаций, профессиональную экспертизу, организованную под эгидой местных органов власти, судебную оценку деятельности СМИ или работы журналиста, этическую оценку работы журналистов со стороны коллег.

В этот алгоритм может быть включено еще одно важное звено, способное позитивно повлиять на качество отражения в СМИ этнических явлений и процессов. Мы имеем в виду приглашение профессиональных этнологов к постоянному сотрудничеству с респектабельными СМИ в качестве экспертов. Если редакция не может позволить себе содержание в штате журналиста, специализирующегося на этнической тематике, то позволить себе предварительную этнологическую экспертизу материалов, готовящихся к публикации или эфиру, может, как нам кажется, любое более или менее солидное издание. При этом нужно иметь в виду, что действительно квалифицированных этнологов-профессионалов совсем не много, и проблема привлечения этнологов к постоянному сотрудничеству с редакциями должна решаться при непременном консультировании с наиболее известными учеными. Мы совершенно согласны с мнением Ю. Казакова, который считает, что "и журналист, и редактор, и издатель газеты, заинтересованные в ее репутации, не должны пускать на самотек вопрос о качестве и идеологии эксперта, который приглашается для ведения "этнического" направления"[60]. Не надо забывать о том, что в последнее десятилетие "специалистами по национальному вопросу" стали бывшие преподаватели истории КПСС, научного коммунизма, марксистско-ленинской философии. К сожалению, в основе их теоретико-методологического кредо был и остается вульгарный примордиализм, об опасности которого в концептуализации этнических феноменов и процессов будет сказано ниже.

Профессиональная подготовка и переподготовка
журналистов

Адекватность или неадекватность отражения этничности в прессе зависит далеко не только от злонамеренности журналистов, товарности масс-медиа, социального или политического заказа на ту или иную тональность этнически окрашенных сюжетов. Очень часто ксенофобия тиражируется СМИ не потому, что таково целеполагание авторов или заказчиков материала, а в силу элементарной этнологической безграмотности журналистов и редакторов.

До сих пор считается, что специализация на этнической проблематике не требует специального образования. Как правило, назначение на соответствующую должность превращает человека в "специалиста по национальному вопросу", а не человек назначается на должность в соответствии с профессиональной подготовкой. В силу этого обстоятельства теоретико-методологическая подготовка журналистов и менеджеров, работающих в масс-медиа, очень незначительна.

Это в свою очередь обусловило тот факт, что творчество подавляющего большинства журналистов выдержано в объективистской традиции понимания этнических явлений и процессов.

В отечественной этнологии объективистский подход представлен так называемой "советской теорией этноса". В рамках этой теории этнос ("нация", "народ", "народность") трактуется как устойчивое социальное образование, обладающее присущими только ему объективными характеристиками. В современной западной (и, отчасти, новейшей отечественной) социальной антропологии (этнологии) такое понимание этничности подвергается резкой критике и постепенно утрачивает свои позиции, как в академической науке, так и в концептуальном обосновании политических практик. Противоположный – конструктивистский – подход предполагает интерпретацию этнических сообществ как "воображаемых", а этничности – как ситуативного самоотнесения к той или иной этнической группе, формы социальной организации культурных различий.

Объективистский подход предполагает приоритет коллективных прав этноса по отношению к правам индивида; конструктивистский, напротив, связан с признанием доминирования прав личности по отношению к правам любой, в том числе этнической, общности. Соответственно, проблема этнических прав трактуется либо как коллективная правосубъектность этносов (или их фрагментов – этнодисперсных групп, например), либо как индивидуальные права индивидов на свободу этнической самоидентификации и выбор форм этнокультурного самоопределения.

В зависимости от той или иной интерпретации природы этноса/этничности, от того или иного решения вопроса об этнической правосубъектности происходит выбор предпочтительных и возможных форм этнического самоопределения. Примордиалисты считают, что право на самоопределение представляет собой возведенную в закон "волю народа", и "народ" ("этнос", "нация") вправе выбирать любые формы самоопределения, в том числе, и политическое (государственное). По мнению конструктивистов, право на самоопределение предполагает, что индивид вправе свободно, без какого-либо принуждения выбирать, считаться ему принадлежащим к какому-либо этнокультурному сообществу (одному или нескольким) или нет, а также выбирать соответствующие этой принадлежности формы этнокультурного самовыражения (индивидуального, или в группе единомышленников), не претендуя при этом на власть или территорию. Таким образом, субъектом права на самоопределение в первом случае выступает абстрактный «народ» (этнос), во втором – индивид, реализующий свою этнокультурную идентичность.

Отметим, что названные теоретические подходы имеют принципиальное значение в контексте адекватности отражения этнических процессов и явлений в СМИ. Названные (антагонистичные, по сути!) теоретико-методологические подходы, будучи положены в основу интерпретации этноса/этничности в творчестве журналистов и редакционной политики, так или иначе, определяют характер информационных импульсов, направленных на формирование массового сознания. Объективистские трактовки этнических феноменов, процессов, явлений, ситуаций неизбежно конфликтогенны, а потому опасны для общества и уязвимы с точки зрения закона.

Это убеждает в необходимости специальной этнологической подготовки или переподготовки журналистов и сотрудников редакций, специализирующихся на этнической проблематике. Ю. Казаков совершенно справедливо считает, что "журналист, работающий с межэтнической проблематикой, обязательно должен быть журналистом-направленцем" и что специфика этой тематики и реакции на публикации по ней побуждают убеждать редакторов и работодателей не передоверять подготовку материалов по этой тематике специализирующимся в других областях – и использовать все возможности, чтобы "профильный" специалист имел возможность все время пополнять знания. Он убеждает редакторов и менеджеров СМИ в том, что "журналистам нужно позволить получать профессиональные знания и, прежде всего, – систематические знания по профессиональной этике"[61]. С последним, мы не вполне согласны: журналист, пишущий об этнических проблемах должен, прежде всего, получить профессиональные знания по этнологии. Это избавит его от многих фактических ошибок и неверных интерпретаций, которые правозащитники и публицисты трактуют как этические промахи.

Наивно было бы думать, что руководители и собственники даже наиболее солидных СМИ вдруг захотят укомплектовать свои штаты профессиональными этнологами. Наши интервью с главными редакторами некоторых из популярных периодических изданий говорят скорее об обратном. Вот показательный в этом отношении фрагмент беседы с Ш. Муладжановым ("Московсая правда").

Вопрос: "Как Вы думаете, нужна ли специальная этнологическая подготовка для такого рода журналистов?"

Ш. Муладжанов: "Я противник узкоспециального обучения журналистов. Я делю журналистов на два типа: журналисты широкого профиля и очень малая их часть, узкие специалисты - аналитики, очеркисты. И для тех, и для других серьезная специальная подготовка по каждому разделу их работы бессмысленна. Давайте по этническим, по экономическим, по социально-психологическим проблемам готовить журналистов. В идеале, может быть, это и хорошо было бы, а практически, когда и как это сделать. Вот у меня есть студия на факультете журналистики, но мои студенты уже после 3 курса на занятия почти не ходят, они больше в редакции пропадают. Серьезно работающему журналисту некогда учиться".

Вопрос: "А если взять готового специалиста из МГУ, например, с кафедры этнологии?".

Ш. Муладжанов: "Что он делать будет? Мне нужны пишущие журналисты. Таких узких специалистов, которые писали бы только по этническим проблемам, у меня нет. И я не уверен, что он в редакции приживется. Понимаете, мы не такая богатая редакция. Сколько таких материалов в неделю я смогу опубликовать? Максимум один. Это максимум 4 материала в месяц. Сколько он за это получит? Могу ли я позволить себе держать хорошего специалиста, который получит такой гонорар? Получится, что мне придется ему платить за его квалификацию, чтобы он не ушел. Я экономически не смогу его удержать".

Вопрос: "Нам кажется, что отсутствие этнологов-профессионалов в сфере управления, законотворчества, образования, в журналистике самым прискорбным образом сказывается на социальном менеджменте в самом широком смысле этого слова. Правительство Москвы готово (если, конечно, редакции наиболее влиятельных газет и журналов поддержали бы такого рода инициативу) обучать журналистов основам этнологии на курсах повышения квалификации. Вы бы послали своего сотрудника на такие курсы, будь они организованы за счет Правительства Москвы?"

Ш. Муладжанов: "Нет. Если бы меня очень сильно попросили, может и послал бы. Но потом человек, которого я послал, приходил бы ко мне и жаловался на то, что у него нет времени. Профессиональный журналист человек крайне загруженный, у него помимо работы есть еще и семья, у него есть личная жизнь. Редакции редакциям рознь. Есть редакции с огромным штатом сотрудников, бывшие, так называемые, центральные газеты – «Труд», «Известия». Там люди работают в таком режиме, что, может быть, они могут себе позволить походить на какие-то занятия. У меня команда журналистов работает в таком режиме, что чисто физически они это не смогут делать. Вот на разовые мероприятия они с удовольствием сходят и послушают. Кроме того, профессионалов-журналистов очень сложно заставить учиться, у большинства из них есть убеждение, что они знают все. В этом смысле, журналисты - одни из самых невменяемых".

Достаточно однозначно высказалась по этому поводу и В. Орлова ("7 дней"). На вопрос о том, заслуживает ли внимания идея организовать своего рода "этнологический ликбез" для чиновников и журналистов, она ответила "Да, конечно, заслуживает"; но на вопрос о готовности послать на такие курсы кого-нибудь из своей редакции, отреагировала с обескураживающей простотой: "Честно? Не послала бы. Нам журналистам очень некогда. Для этого у нас в редакции есть отдел проверки. Там работают люди, которые по определению должны быть хорошо образованы и такие ошибки не должны пропускать".

Только В. Евсеев ("Вечерняя Москва") однозначно высказался в пользу профессиональной этнологической переподготовки своих сотрудников и на вопрос о том, направил бы он журналистов, работающих в его издании, на такую переподготовку за счет Правительства Москвы, лаконично ответил "Да!".

По мнению К. Дыбского ("Итоги") уместно в лучшем случае говорить о повышении квалификации одного из представителей редакции: "Прежде чем организовывать такие курсы, надо подумать о мотивации для людей, которые придут туда учиться. Такую мотивацию, чтобы они шли учиться с охотой, а не из-под палки. Если из-под палки, зачем мне такие этнологи будут нужны? То же самое можно сказать и о чиновниках. Нужно, чтобы туда шли люди, обучение которых действительно целесообразно, а не так, как это обычно бывает: "болтаются тут два человека без дела, вот пусть они и пойдут…" В журнале «Итоги», где этнологические темы периферийные, надобность в полноценном профессиональном этнологическом образовании для журналистов не ощущается так остро… Для нас достаточно было бы курсов, на которых человек получил бы базовые знания и с помощью теории организовал их систему. Систему не замкнутую, а открытую, чтобы в дальнейшем она могла пополняться, чтобы человек заинтересовался данной проблемой и самостоятельно "копал" бы в этом направлении, искал бы интересные темы… Обучение должно быть основано на определенном, принятом в научном сообществе теоретическом подходе. И это должен быть современный, принятый в мировой науке подход. Нельзя набирать преподавателей из высших школ марксизма-ленинизма, пенсионеров, которые будут учить по своим старым конспектам".

В этой связи чрезвычайно актуален вопрос о том, чему и как учить журналистов. Как отмечает И. Дзялошинский в настоящее время "активно реализуются проекты, направленные на просвещение журналистов, повышение уровня публикаций, посвященных освещению сложных аспектов межэтнических отношений и конфликтных ситуаций. Безусловно, реализация этих проектов сыграла свою положительную роль"[62]. Вместе с тем он же считает, что "бессмысленно учить толерантному поведению до тех пор, пока вокруг будут образцы успешного интолерантного поведения"[63].

Действительно, специально учить журналистов толерантности было бы, по крайней мере, наивно. Когда пером журналиста водят этнополитическая конъюнктура и рыночный спрос, никакие соображения по поводу толерантности в расчет не принимаются, и приниматься не будут. Однако очень часто интолерантные интерпретации проистекают не из желания возмутить этноконтактную ситуацию или выплеснуть на печатные страницы собственные фобии, а из невежества, из подспудной приверженности объективистскому подходу. (Чаще всего журналисты и сами не ведают о том, что они объективисты, как известный мольеровский герой не догадывался о том, что он говорит прозой.) Вследствие этого этнологическое просвещение журналистов, пусть самое краткосрочное, но концептуально выдержанное, имеет большое практическое значение.

Часть III
Эмпирический анализ текстов СМИ на предмет
выявления этнических стереотипов, установок ксенофобии и толерантности

Прикладной характер исследования обусловил специфику нашей работы. Напомним, одной из задач исследования была оценка уровня ксенофобии в московской региональной прессе. В связи с этим мы не могли произвольно отбирать эмпирические иллюстрации, а вынуждены были организовать скрупулезный мониторинг наиболее рейтинговых изданий, имеющих хождение в московском регионе.

В результате специального анализа рейтингов печатных СМИ, оказывающих наибольшее воздействие на массовое сознание москвичей, были отобраны пять ежедневных («Московский комсомолец», «Комсомольская правда», «Вечерняя Москва», Московская правда», «Коммерсант») и пять еженедельных изданий («Аргументы и факты», «Итоги», «Семь дней», «МК-воскресенье», «Комсомольская правДА»).

Объектом исследования стали этнически окрашенные публикации (статьи, материалы хроники, интервью, реклама, объявления и проч.) в указанных печатных СМИ, а предметом исследования – конфликтогенный потенциал этих публикаций.

Отбор целостных информационных единиц (статей, сообщений хроники, интервью и т.п.), подлежащих анализу, первоначально осуществлялся исходя из присутствия в них:

этнонимов (русские, татары и проч.);

политонимов или топонимов, употребляемых в этническом контексте (Чечня – рассадник терроризма, Кавказ – цивилизационный антагонист России);

метаэтнических (славяне, англосаксы и проч.) или субэтнических (поморы, кряшены и проч.) маркеров;

указаний на расовую принадлежность (азиаты, негры и проч.);

указаний на конфессиональную принадлежность в этническом контексте (народ православный, правоверные);

идиоматических выражений, несущих этническую нагрузку (народ-хлебопашец);

пренебрежительных и оскорбительных выражений, употребляемых для обозначения этнических, этнокультурных, этноконфессиональных и расовых групп («чурки», «черные», «грачи», «обрезанные» и т.п.);

терминов, маркирующих те или иные социальные группы, локализованные в пространстве (привязанные к конкретной местности или территориально-административной единице) в случае, если такая локализация производна от этнонима (например: «ваххабиты Дагестана», «сепаратисты Чечни»).

Впоследствии, в ходе логического анализа всей совокупности отобранных публикаций были отброшены «нейтральные» материалы, этнически окрашенные, но не конфликтогенные по своему характеру. Из оставшегося в результате такой вторичной «фильтрации» (все еще очень значительного по объему массива информации) мы выбирали для нарративного анализа, во-первых, наиболее яркие (очень конфликтогенные или очень позитивные), во-вторых – наиболее типичные публикации, демонстрирующие самые распространенные «ошибки» и некорректности журналистов, допускаемые при освещении этнических сюжетов.

Классификатор содержательных интенций (см. предыдущий раздел) позволил систематизировать отобранный материал по форме и степени конфликтогенного воздействия публикаций на читателя, а также упорядочить его в соответствии с теми эмпирическими индикаторами, которые были разработаны в ходе операционализации терминов и понятий, используемых нормами уголовного и гражданского права.

Мы систематизировали отобранные публикации по признаку наличия в них:

призывов к насилию (геноциду, убийствам, физическим расправам, сексуальному насилию, репрессиям, депортациям) или угрозам насилия в отношении этнической группы, ее фрагментов или отдельных ее представителей;

призывов к этническим чисткам на определенных территориях, к фильтрации миграционных потоков по этническому принципу или угроз таковых в отношении этнической группы, ее фрагментов или отдельных ее представителей;

призывов к дискриминации (нарушению прав и свобод человека, умалению в гражданских правах, лишению социально-статусных и профессиональных позиций) этнической группы, ее фрагментов или отдельных ее представителей, равно как и требований льгот и привилегий по этническому принципу;

утверждений об исторических и актуальных преступлениях (криминальности) той или иной этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей;

утверждений о наличии заговора, предосудительных и опасных намерений той или иной этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей против другой этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей;

пропаганды исторических и современных примеров насилия и дискриминации в отношении этнической группы, ее фрагментов или отдельных ее представителей;

сознательной фальсификации информации, ставящей под сомнение исторические и актуальные факты насилия и дискриминации в отношении этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей;

указания на связь этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей с криминальными структурами, экстремистскими организациями, нелегитимными и нелегальными политическими акторами;

обвинения в негативном влиянии той или иной этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей на экономические, социальные, политические процессы;

утверждения о наличии устойчивых негативных "черт национального характера" или "этнических особенностей психики" применительно к той или иной этнической группе, ее фрагментам или отдельным представителям;

упоминания названия этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей в уничижительном, оскорбительном контексте;

утверждения о физической, интеллектуальной, духовной или моральной неполноценности этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей.

Мониторинг десяти наиболее рейтинговых в московском регионе периодических изданий за три месяца не дал примеров публикаций, содержащих открытые призывы к насилию, этническим чисткам, дискриминации по этническому признаку. В исследованных нами материалах прессы отсутствовали также публикации, пропагандирующие исторические и современные примеры насилия в отношении той или иной этнической группы или ее представителей. Таким образом, можно констатировать, что проанализированный эмпирический материал не содержит интенций, относящихся к пунктам 1-3, 6 и 7 нашего классификатора. Интенции такого рода в изобилии содержаться в публикациях и материалах так называемой «националистической» или «патриотической» прессы, которая не была предметом нашего анализа в силу ее малотиражности, относительно низкой популярности и, соответственно, слабого воздействия на массовое сознание москвичей.

Необходимо однако отметить, что некоторые публикации, при отсутствии в них открыто вербализованных призывов к дискриминации по этническому признаку, содержали в себе намеки на необходимость этнической фильтрации или завуалированное оправдание подобных действий. Такие интенции могли быть закамуфлированы во вполне нейтральном в целом тексте статьи. Вот наиболее яркий пример. Журналист «Аргументов и фактов» Екатерина Бычкова задается вопросом «Почему мы не любим «лиц кавказской национальности?», и сама же пытается в одноименной публикации на него ответить. Судя по контексту статьи, «мы» - это этническое большинство, русские. Выражение «лица кавказской национальности» автор предусмотрительно берет в кавычки, как бы цитируя расхожий обывательский стереотип, однако в ходе прочтения текста возникает ощущение, что Е. Бычкова вполне солидаризируется с пренебрежительным наименованием. При внешней толерантной направленности статьи, этим противопоставлением «мы – они» пронизан весь текст. Очевидно, что для автора «они» – это реальное единое целое, а не условное множество совершенно разных людей, принудительно извне объединяемых ярлыком в нерасчлененный коллектив, обладающий универсальными характеристиками: «…у европейцев культивируется терпимость к мнению другого, для китайцев, вьетнамцев и японцев толерантность – это великодушие, а у мусульман вообще и некоторых московских «лиц кавказской национальности» в частности – это снисхождение. Эти люди терпят НАС не потому, что уважают (или боятся), а потому, что живут по своим законам»[64]. Автор статьи не призывает к насилию, дискриминации или «национальной» вражде, но подспудно их провоцирует. Воспроизводя «мнение обывателя», Е. Бычкова тем самым незаметно сама формирует это мнение: «С точки зрения столичного обывателя, они шумные, горячие, многодетные… Они нас обслуживают… и при этом ведут себя, как хозяева жизни. Они не хотят ассимилироваться и гордятся этим. Кавказцы – это ругательство, которое за многие годы вошло в наш язык, и все к этому привыкли»[65]. Автор противопоставляет, сталкивает два образа - образ москвича, тихого, незащищенного, страдающего от иноплеменной оккупации, и собирательный образ приезжих с Кавказа – сильных, сплоченных, экспансивных, живущих по каким-то своим неизвестным и потому пугающим горским законам: «…реальная проблема в том, что… призывы к терпимости носят декларативный характер и, что гораздо хуже, ОДНОНАПРАВЛЕННЫ. Толерантными ко всем приезжим почему-то должны быть ТОЛЬКО москвичи. Тогда как приезжих «лиц кавказской национальности» толерантными быть никто не учит. И они продолжают решать свои проблемы не по российским законам, а этническими обычаями и родственными связями»[66]. Тем самым автор как бы оправдывает возможную нетерпимость по отношению к приезжим с Кавказа, и подспудно ее поощряет. Поднимая животрепещущую для москвичей проблему нелегальной миграции, Е. Бычкова (в силу этнологической некомпетентности или по иной причине) смешивает ее с проблемой межкультурного взаимодействия с иноэтничными, и в конечном итоге подменяет одно другим – социальное этническим: «Но что конкретно делать-то? Видимо, то же самое, что делают в Берлине с турками, в Париже - с арабами, в Лондоне – с пакистанцами. Ограничить въезд, квотировать его… как-нибудь… Например, получение гражданства с официальным отказом жить в Москве. В России 89 субъектов – есть из чего выбрать. И это не дискриминация, это цивилизованная защита коренного населения. В среднеазиатских государствах с русскими поступают гораздо жестче: просто выгоняют из страны. Я выгонять не предлагаю, я предлагаю упорядочить миграционный поток»[67]. Автор игнорирует очевидный факт: если «упорядочивание миграционного потока» будет проходить по этническому признаку, то «цивилизованная защита коренного населения» выльется в этническую дискриминацию «некоренного». Рассмотренная публикация демонстрирует, что в достаточно нейтральном по форме тексте может содержаться негативный эмоциональный заряд, способный подействовать как призыв к действию (в данном случае – выдворению из столицы «лиц кавказской национальности) на соответственно настроенную аудиторию.

В другой статье - Миланы Борисовой в «Комсомольской правде» внимание читателя к чисто информационному материалу привлечено хлестким названием: «Проституток и азиатов выгонят из Москвы»[68]. Очевидно, что подобный заголовок, набранный крупно жирным шрифтом, независимо от содержания самого материала, может подействовать на читателя совершенно определенным образом - как призыв к этническим чисткам или, во всяком случае, поощрение таковых. Пренебрежительно-оскорбительное наименование «азиаты» и огульное приравнивание выходцев из Центральной Азии к представительницам древнейшей профессии может разбудить в читателе самые негативные эмоции и желание избавиться от тех и других.

Приведенные примеры косвенной провокации журналистами дискриминационных действий не являются однако самыми типичными формами трансляции ксенофобии в СМИ. Чаще всего некорректное освящение этнических сюжетов, способствующее возбуждению межэтнической напряженности, встречается в криминальной хронике или аналитических статьях, посвященных криминальным сюжетам. Эти материалы в большинстве своем подпадают под пункт 4 нашего классификатора – «Утверждения об исторических и актуальных преступлениях (криминальности) той или иной этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей».

Самой распространенной ошибкой журналистов, ведущей к формированию негативных этнических стереотипов, является обозначение этнической принадлежности преступника при описании факта и обстоятельств того или иного криминального происшествия. Так, для «Московского комсомольца», «Комсомольской правды», «Московской правды» и «Вечерней Москвы» вполне типичными являются такого рода публикации в криминальной хронике: «Заезжих белорусских бандитов, которые прибыли в столицу якобы честно заработать, а сами занялись разбоями, осудил на днях Московский городской суд. Вооруженные грабители нападали на респектабельных граждан и забирали ценности»[69]. Поскольку значительная часть преступлений совершается в столице приезжими и поскольку этническая принадлежность (как правило, приписанная) упоминается в основном тогда, когда преступник не является представителем этнического большинства, у читателей формируется устойчиво негативное восприятие всех приезжих (в особенности из стран СНГ) и «нерусских». Журналисты вольно или невольно создают у обывателя стереотипный образ столичного преступника – «нерусского гастарбайтера». Упоминание этнической принадлежности субъекта само по себе, конечно, не является преступлением и не противоречит законодательству РФ. Однако последствия, которые влечет обозначение этничности преступника в криминальной хронике вполне могут интерпретироваться как «возбуждение национальной вражды», «унижение национального достоинства», а в определенном контексте и как «пропаганда неполноценности граждан по признаку национальной принадлежности». Кроме того, указанные действия (обозначение этнической принадлежности преступника) противоречат «Кодексу профессиональной этики российского журналиста», принятому Союзом журналистов России, согласно которому журналист, «выполняя свои профессиональные обязанности… противодействует экстремизму и ограничению гражданских прав по любым признакам, включая признаки… расы, языка, религии… и национального происхождения», а также «…воздерживается от любых пренебрежительных намеков или комментариев в отношении расы, национальности, цвета кожи» и, главное – «от публикации таких сведений, за исключением случаев, когда эти обстоятельства напрямую связаны с содержанием публикуемого сообщения»[70]. Очевидно, что информация об этнической принадлежности человека, совершившего криминальные действия, в большинстве случаев не «связана напрямую» с фактом и обстоятельствами преступления, то есть, является излишней и демонстрирует нарушение упомянутого «Кодекса…». Приведем примеры.

«Вечерняя Москва» пишет: «Под видом покупателей угоняли иномарки у москвичей преступники, задержанные на днях сотрудниками 7-го отдела Московского уголовного розыска. Как рассказали «ВМ» в МУРе, заправлял делами 54-летний грузин, приехавший в Москву за легкими деньгами»[71]. Артем Туманин из «Московской правды» в материале о происшествии с заместителем начальника отдела одного из московских банков, подвергшемуся нападению неизвестных преступников, считает нужным сообщить следующие сведения (приведенные со слов пострадавшего): «Он сообщил, что на Рубцовской набережной его автомашину «Судзуки» вынудили остановиться, блокировав двумя иномарками. Из одной вышел мужчина кавказской внешности и резиновой палкой разбил лобовое стекло машины банкира, после чего несколько раз ударил несчастного по голове, отобрал у него… чемодан с деньгами…»[72]. В той же газете Ирина Валерьева сообщает о криминальном инциденте в метро: «В течение суток в столице произошли две драки с участием “лиц кавказской национальности”. Вчера… на станции метро «Киевская» трое чеченцев нанесли ножевые ранения троим русским»[73]. В данном случае автор не просто упоминает этническую принадлежность участников потасовки, но подчеркивает тот факт, что пострадавшими оказались русские (читай: «свои», «наши»), а ранения им нанесли «лица кавказской национальности» (читай: «чужаки»). Если бы исход драки был противоположным, и пострадавшими оказались чеченцы (что вполне вероятно), то автор, скорее всего, не сочла бы нужным заострять на этом внимание. Кстати, название этой публикации – «Горячая кровь» – тоже звучит весьма предвзято и содержит намек на изначальную характерологическую предрасположенность к криминалу уроженцев Кавказа.

Выходцы с Кавказа фигурируют в криминальной хронике особенно часто. Формирование у читателя негативного образа «кавказца» типично для журналистов большинства исследованных изданий (за исключением корректных «Итогов» и «Коммерсанта», а также издания «Семь дней»). Даже если бы имелись объективные данные относительно доминирования в криминальной среде представителей этих этнических сообществ, то и тогда у журналистов не было бы никаких оснований и прав разжигать в обществе ксенофобию по отношению ко ВСЕМ уроженцам Кавказа (что реально происходит). Напротив, согласно Кодексу журналистской этики в этой ситуации средствам массовой информации следовало бы сделать свои материалы максимально корректными, чтобы не усиливать, а, напротив, по возможности нивелировать бытующие в массовом сознании негативные стереотипы и установки. Вместо этого журналисты даже такого солидного издания как «Аргументы и факты» все время педалируют в своих публикациях эту тему, навязывая читателю представление о «кавказском» облике московской преступности. Это проявляется порой даже в далеких от криминальных сюжетов материалах. Так, в статье, посвященной выдающемуся российскому пловцу Александру Попову, корреспондент «АиФ» Дмитрий Гранцев, описывая трагический эпизод биографии спортсмена, походя, формирует у читателя негативный стереотип азербайджанца: «Попов – закаленный боец. Мало кто верил, что он после ножевого ранения, которое он получил в Москве от азербайджанца, торговца арбузами, вообще вернется в большой спорт»[74]. Даже корректный в целом «Коммерсант» позволяет себе периодически такого рода формулировки: «Проехать с таким грузом из Ингушетии в Моздок … было бы сложновато, даже учитывая продажность кавказских гаишников»[75]. Вряд ли кавказские гаишники в этом плане сильно отличаются от московских.

Итак, упоминание в публикациях этнической принадлежности героя материала (в особенности, материала о криминале) оправдано только в том случае, если это имеет прямое отношение к содержанию сюжета. Например, в хронике МК в заметке под названием «Рабочих убили из-за неславянской внешности»[76] повествуется о том, как «двое молодых людей 19 лет от роду жестоко расправились с двумя приезжими из республики Марий Эл… Задержанные объяснили, что убили несчастных только за то, что те были нерусскими». И сама заметка, и, в особенности, ее заголовок содержательно, безусловно, конфликтогенны. Однако в данном случае упрекнуть автора не в чем – он всего лишь излагает факты, а конфликтной и провокационной является сама описанная в сюжете ситуация.

В связи с приведенными выше примерами неправомерного упоминания в криминальных материалах этничности преступников, необходимо дать еще одно существенное пояснение. Как известно, этническая принадлежность является частным делом каждого человека и может быть определена (особенно после отмены в паспорте графы «национальность») исключительно на основании личной самоидентификации. Иначе говоря, только сам человек может определить, если захочет, кто он «по национальности», и ни у кого другого, в том числе и у представителей правоохранительных органов, и у журналистов, нет права приписывать ему ту или иную идентичность или произвольно делать вывод о его этнической «принадлежности». Очевидно, что журналисты, сообщая информацию о «национальности» преступника, не проверяют ее предварительно, то есть не спрашивают героев своих материалов об их этнической идентичности, а значит, публикуют заведомо непроверенные, возможно, ложные сведения. Публикация непроверенных или ложных сведений является нарушением обязанностей журналиста, изложенных в Федеральном Законе «О средствах массовой информации». Такого рода информация может быть опротестована в соответствии со статьей 43 этого Закона.

Подчеркнем также: топоним «кавказцы», не являясь названием этнической группы, этнонимом, тем не менее, может рассматриваться экспертами как аналог такового. В сложившейся ситуации он имеет выраженную негативную окрашенность, придаваемую ему журналистами и с готовностью воспринимаемую читателями в криминальном контексте: «Как сообщили «МК» в прокуратуре, кровопролитие на складе овощей и фруктов произошло 15 декабря прошлого года. Неизвестный кавказец ворвался в один из цехов базы и, угрожая рабочим пистолетом, потребовал выручку… »[77]. Андрей Родкин из «Комсомольской правды» придумал, как заменить стереотип «лица кавказской национальности». В статье «Преступник сбежал прямо через окно» он так описывает сбежавшего из под стражи преступника: «Приметы злодея: кавказской народности, на вид – лет 25…»[78].

Надо заметить, что бытующий в прессе стереотип, объединяющий всех представителей Кавказа в одну общую «национальность» (или в данном случае - «народность») свидетельствует о низком уровне этнологической грамотности журналистов. Очевидно, что журналист, обладающий минимальными знаниями по этнографии Кавказа и осведомленный о значительных различиях в традиционной культуре, языке, обычаях, религии и даже фенотипе представителей этнических сообществ, населяющих этот регион, никогда не позволит себе подобные терминологические вольности.

Приведенные выше примеры относятся в основном к криминальной хронике и содержат, по преимуществу, факты без оценок. Как мы видим, даже очищенный от оценок фактический материал может быть изложен и подан читателю так, что будет провоцировать этнофобию. Что же говорить об аналитических материалах и статьях – здесь «возможности» журналиста и опасности такого рода гораздо шире, поскольку они содержат не просто намеки, но также выводы и оценки автора.

Андрей Курочкин из «Московской правды», анализируя содержание криминальных колонок, пишет: «Все чаще в криминальных хрониках фигурируют выходцы с Кавказа, которые решают свои споры с помощью ножей и пистолетов. Место выяснения отношений не выбирают – где застала необходимость пустить кровь, там ее и удовлетворяют. Два азербайджанца были доставлены в больницу после посещения Черкизовского рынка. Пострадавшие приехали на рынок за товаром. Возник конфликт с соотечественниками. Последние оказались горячее и быстрее – оба закупщика получили огнестрельные ранения…»[79]. Данная публикация содержит утверждение и иллюстрацию к этому утверждению. Таким образом, читателю уже не просто преподносятся предвзято отобранные факты с нужным образом расставленными акцентами, а навязывается вывод о том, что «кавказцы» предрасположены к криминалу, что это у них «в крови», чуть ли не физиологическая потребность. Заметим, что процитированная статья Андрея Курочкина – «Спор по-кавказски» опубликована в той же газете, что и приведенная выше заметка Ирины Валерьевой под названием «Горячая кровь»; оба материала педалируют одну и ту же ксенофобскую идею, что заставляет задуматься о позиции редакции. При этом главный редактор «Московской правды» Ш. Муладжанов в интервью с нами высказал достаточно здравую позицию относительно этнической окрашенности криминала. В частности, он сказал: «Есть устойчивые клише, типа «во всем жиды виноваты», или коммунисты, или еще кто-нибудь. Людям всегда было свойственно искать виновников неприятностей где-то на стороне; понятно, что время от времени в глаза бросается национальный признак. Например, если бы не чеченцы, жизнь была бы спокойная; если бы не евреи, была бы разумная экономическая политика… Приклеивание таких ярлыков совершенно понятно, хотя ничего хорошего в этом нет… Это ярлык, который удобно приклеить, хотя прекрасно известно, что группировки, которые считаются этническими (грузинская, армянская и т.д.), как правило, состоят из представителей разных национальностей и даже в руководстве этих группировок спокойно соседствуют армяне с азербайджанцами, русские с евреями… Когда речь идет о том, что кто-то кого-то убил, конечно, упор на происхождение не этичен. Для того, чтобы неправильно держать ложку за столом, не обязательно быть русским или каракалпаком. Человек, который не умеет правильно держать ложку - это просто дурно воспитанный человек, его национальность не имеет никакого значения».

Тем не менее, отношение главного редактора к тому, что журналисты допускают некорректности, провоцирующие ксенофобию, показалось нам чрезмерно снисходительным: «Я не думаю, что у нормальных журналистов есть желание разжигать межнациональную рознь или принижать какие-то нации. Просто удобно говорить, например, что совершенное преступление имеет почерк чеченской группировки…». На вопрос, несут ли журналисты, на его взгляд, ответственность за то, что они публикуют, Ш. Муладжанов ответил: «С рядовых журналистов я бы вообще меньше спрашивал, они вообще немного «безбашенные». Это нормальное качество, которое необходимо журналисту, иначе от него толку мало будет. А вот главные редакторы должны за этим следить, а иногда мы их пропускаем… Бывает, звонят из посольства какой-нибудь страны и говорят, например: «“Вы опять написали, что азербайджанцы совершили зверское убийство. Дело не в том, что они азербайджанцы, это преступники. Зачем Вы против азербайджанцев людей настраиваете?” И они по-своему правы». Похоже, что главный редактор «Московской правды» все же несколько недооценивает опасность такого рода публикаций, иначе трудно объяснить, почему он так часто «пропускает» в печать материалы «безбашенных» журналистов. В результате вместо того, чтобы разрушать существующие в общественном сознании негативные этнические стереотипы, газета, с молчаливого согласия (а может, и в результате прямого указания) главного редактора, потакает обывательскому заблуждению и закрепляет у своей аудитории существующие ксенофобские установки, а нередко и формирует новые. Так или иначе, ответственность за материалы, провоцирующие этнофобию лежит в конечном итоге на главном редакторе издания.

Надо сказать, что «Московская правда» побила все рекорды среди десяти изученных нами изданий по числу публикаций, явно провоцирующих этническую вражду и ксенофобию. Чаще, чем в 9-ти других СМИ, здесь встречались материалы, противопоставляющие москвичей приезжим. При этом обязательно подчеркивалось этническое происхождение нежеланных «гостей столицы»: «Людмила Павловна рассказала, что торговцы с Кавказа, работающие на Москворецком рынке… прогоняют с базара бабулек, предлагающих москвичам свежую петрушку и укроп. “…Очень обидно было наблюдать эту картину – получается, что мы в своем городе чужие?”»[80]. В данном материале автор вроде бы не говорит о том, какие ОНИ плохие (это и так очевидно из описанного сюжета!), но зато подчеркивает, какие МЫ бедные и обиженные, что дает эффект еще больший. Ведь после прочтения такого материала многим захочется выместить обиду. На ком – указано.

Татьяна Гармизе, рассуждая о возмутительном поведении «гостей столицы», проводит мысль о том, что «гости» не просто создают конкуренцию коренным жителям, но и прямо выдавливают их с насиженных рабочих мест. Мысль иллюстрируется таким вот примером: «В качестве ярчайшего примера новоизобретенного способа выживания «гостей» я приводила историю «официального» носильщика Казанского вокзала… жестоко избитого лицом то ли таджикской, то ли узбекской национальности… Лицо, изуродовавшее москвича… учинило мордобой не из хулиганских… побуждений, а из самых что ни есть корыстных: беспаспортный… гость столицы (именно поэтому его личность и национальность долго не могли установить даже в отделе милиции) боролся за… рабочее место под московским солнцем»[81]. В этом материале примечательно также уточнение в скобках, в очередной раз демонстрирующее типичное для многих журналистов восприятие этничности (этнической принадлежности) как некого от рождения данного каждому, помимо его желания, свойства, которое, как прописку, можно установить по паспорту. К сожалению, это безобидное на первый взгляд заблуждение лежит в основе всех ксенофобских публикаций – журналисты в большинстве своем сообщают об этнической принадлежности объекта своего материала именно потому, что искренне считают ее неотъемлемой характеристикой человека. Другой стороной этого ложного убеждения является интерпретация «этноса» как устойчивого коллектива людей с общими интересами и целями. Доводя эту идею до абсурда, Екатерина Бычкова (в уже цитированной выше статье «Почему мы не любим «лиц кавказской национальности») предлагает ввести принцип коллективной ответственности представителей одной (все той же!) этнодисперсной группы за преступления, совершенные отдельными ее членами: «…еще один способ «управления» кавказцами подсказал мне один известный человек, крупный бизнесмен. Когда у него украли «КамАЗ» с продукцией… он позвонил в диаспору, где… извинились и вернули машину через день. Поэтому, я думаю, можно попытаться договориться с главами диаспор и землячеств, чтобы они отвечали за своих…»[82]. Видимо, автор этих строк не знает, что в Москве нет зарегистрированных «диаспор» с офисами и телефонами, а в рамках многих столичных общин существует по несколько этнокультурных или этнорелигиозных организаций, совершенно друг с другом не связанных, с различными интересами и целями. И эти организации, в том числе и «кавказские», в подавляющем большинстве возглавляются представителями московской интеллигенции, которые никакого отношения не имеют к авторитетам так называемых «этнических криминальных группировок». Видимо, упомянутый Е. Бычковой бизнесмен точно знал, кем был украден его КамАЗ и сумел договориться с лидерами соответствующей преступной группы о возврате машины. Все это не дает никакого права автору статьи бросать тень на всех столичных жителей, имеющих ту же этнокультурную идентичность, что и упомянутые бандиты, объединяя их всех в мифическую «диаспору». Призывы же журналиста ввести коллективную ответственность внутри одной общины имеют под собой не больше оснований, чем предложение, чтобы все уроженцы одного города отвечали за преступления, совершенные отдельными его жителями.

По сравнению с корреспондентами «Московской правды» и «АиФ», журналисты Московского комсомольца» отличаются большим профессионализмом. За исследованный период в «МК» практически не было аналитических публикаций, содержащих авторские интенции ксенофобского содержания. Значительно чаще конфликтогенные высказывания исходят от интервьюируемых корреспондентами «МК» обывателей: « – У нас очень много чеченцев в городе, - говорит мне Анжела, - такого раньше не было… А тут до чего дошло – идешь по рынку, а чеченцы песни поют: «За своих другов мы отомстим…». А знаете, когда скорые везли раненых после этого теракта в больницу – чеченцы возле забора плясали от радости. А в прошлом году сколько военнослужащих находили мертвыми в карьере! Их чеченцы убивали, услышав, что они из Грозного к нам за продуктами приехали…!»[83]. Такие высказывания, безусловно, простительны для обывателя, тем более понятны чувства этой женщины, ставшей свидетельницей страшного теракта и жестокостей бандитов. Но журналист, приводящий подобные цитаты, конечно, обязан их прокомментировать, в противном случае они становятся мощнейшим фактором провоцирования межэтнической розни, тем более, что в массовом сознании россиян после чеченской войны и терактов и без того уже существует устойчивый негативный образ чеченца. В приведенном примере в качестве способа формирования негативного этнического стереотипа использован прием сверхобобщения (по классификации Т.А. Ван Дейка), при котором «свойства отдельных лиц и событий принимаются за свойства всех членов данной этнической группы или всех этнически маркированных социальных ситуаций»[84].

В заключение к анализу материалов криминальной хроники отметим, что рассмотренные выше публикации, этнизирующие криминальную ситуацию, оказывают особенно сильное воздействие на массовое сознание в плане формирования негативных этнических стереотипов еще и потому, что в большинстве своем описывают ситуацию и события, происходящие в столице. Преступления, совершенные в «своем» городе, то есть в непосредственной близости, разумеется, воспринимаются москвичами особенно болезненно эмоционально, а их исполнители вызывают естественный страх и отторжение. Ситуация непосредственной, близкой угрозы как ничто иное располагает к формированию у человека образа «врага», который складывается во многом на основе информации, почерпнутой из СМИ.

В нарушение последовательности пунктов нашего классификатора, мы рассмотрим далее публикации, подпадающие под восьмой его пункт – «Указание на связь этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей с криминальными структурами, экстремистскими организациями, нелегитимными и нелегальными участниками политического процесса», поскольку он тематически связан и отчасти пересекается с предыдущим блоком и тоже относится к теме криминала. Здесь речь идет в основном о таких сюжетах, как «Чечня», «терроризм», «наркоторговля».

В середине июля 2003 внимание большинства столичных изданий было сосредоточено на теракте, произошедшем в Тушино. Практически все исследованные нами СМИ поместили на своих страницах развернутые аналитические материалы, посвященные этому трагическому происшествию и проблеме терроризма в целом. Сравнение этих публикаций ярко демонстрирует, насколько по-разному журналисты могут описывать одни и те же события. Один и тот же фактический материал может лечь в основу как очень позитивных и толерантных, так и совершенно противоположных по направленности статей. К примеру, репортаж спецкора «АиФ» Владимира Сварцевица с места трагедии в Тушине изобилует кровавыми подробностями: «На земле в предсмертных судорогах корчилась совсем юная девушка, хватая ртом жаркий московский воздух… Из разорванного взрывом живота вываливались внутренности, из левой бедренной артерии темно-красным фонтаном хлестала кровь…». И хотя это описание последних минут смертницы, которая и стала причиной трагедии, вряд ли в информационном издании правомерно приводить такие детали, которые более уместны для отчета патологоанатома, чем для публикации в газете. Дальнейшие описание корреспондента не менее ужасающе «живописно»: «Место второго взрыва по форме напоминает большую черную «ромашку» смерти… На почерневшем асфальте, расплавленном от взрыва… как лепестки траурного цветка, лежат 12 трупов»[85]. Для большего эффекта приведена фотография этой «ромашки». Создается впечатление, что журналист, с целью придать больше экспрессии своему репортажу, явно злоупотребляет описанием кровавых подробностей трагедии. В заботах о собственной популярности он не думает (хотя обязан думать!) об опасности еще больше накалить и без того «жаркую» обстановку в московском социуме. Натуралистическая «зарисовка» кровавых сцен воздействует на эмоции, усиливает чувства страха и ненависти, и без того обострившиеся у жителей столицы в результате серии терактов. Задача журналиста в такой ситуации – не будоражить чувства, а, напротив, успокоить читателя, заставить его анализировать, иначе общество скатится к бессмысленным погромам и кровопролитию. Это в большей степени понимают корреспонденты «Итогов», совершенно иначе - гораздо более сдержанно и бесстрастно описывающие те же события. Издание откликнулось на террористические акты в Москве очень взвешенными материалами и интервью. Журнал не смакует кровавые сцены и призывает не отождествлять чеченцев и террористов. В интервью Александра Андрущенко с А. Кадыровым звучит такая мысль: «Во все века чеченская женщина была уважаемой и в семье, и в обществе. Те, кто сейчас превращает молодых чеченок в орудие террора, - это самые настоящие бандиты, разбираться с которыми нужно соответствующим образом»[86]. Разводя образы «чеченца» и «бандита-террориста», этот материал способствует благому, а главное, своевременному делу – разрушению (или хотя бы частичному нивелированию) бытующего в массовом сознании москвичей и усиленного новыми терактами негативного этнического стереотипа чеченца, а значит – и предотвращению нарастания этнической ксенофобии и возможных «ответных» экстремистских действий по отношению к выходцам с Кавказа.

Понятно, что нельзя привлечь журналиста к ответственности за слишком подробный репортаж с места событий. В такой ситуации остается только взывать к его совести и профессиональной этике. Полагаем, что как мера борьбы с подобными злоупотреблениями действенным могло бы быть коллективное моральное осуждение и порицание со стороны представителей «своего» цеха – коллег журналистов.

К сожалению, репортаж В. Сварцевича – не единственная публикация в «Аргументах и фактах», нагнетающая истерию вокруг проблемы «чеченского» терроризма. В статье «Стена от террора» Полина Молоткова задается вопросом о том, не пора ли и России, подобно Израилю, отгородится от Чечни забором: «Над вопросом: "Как защититься от террора?" – сейчас думают и в России. Убийцы из Чечни уже продемонстрировали нам, что могут проникать глубоко в Россию и что не знают жалости ни к детям, ни к раненным. Никакие блокпосты не способны их остановить. На их пути должно быть создано непреодолимое препятствие. Стена? А почему бы и нет?»[87]. Борис Солдатенко в материале о войне в Чечне походя вбрасывает такую информацию: «Наемники научили чеченцев бороться с низко летящими "вертушками", привязывая трос в лощине между деревьями»[88]. Оба автора своими непродуманными формулировками фактически ставят знак равенства между «чеченцами» и «террористами», «бандитами».

С другой стороны, те же «Аргументы и факты» дают примеры и вполне позитивных и достаточно профессиональных публикаций, посвященных теме терроризма и «этнического криминала», что, как и в случае с другими изданиями, наводит на мысль об отсутствии у редакции единой концепции, принципов освящения этнических сюжетов. В такой ситуации все зависит от конкретного журналиста – его этнологической компетентности и профессиональной этики. К примеру, корреспондент «АиФ» Татьяна Торопова достаточно нейтрально и вполне корректно подает материал о наркоторговле, ни словом не упоминая о причастности к этому «этнических» ОПГ: «…в Подмосковье была изъята крупнейшая за последнее время партия героина. 420 килограммов наркотика перевозились в бензобаках, самодельно установленных на «КамАЗе» с киргизскими номерами. По накладным, предъявленным водителем грузовика, гражданином Узбекистана, и двумя его спутниками, машина везла в столицу партию фруктов»[89]. Дмитрий Писаренко в статье «Призрак терроризма бродит по столице?» очень уместно приводит мнения ученых, членов Координационного Совета РАН по борьбе с терроризмом относительно этнической обусловленности «чеченского терроризма». Среди моря эмоций, выплеснувшихся на страницы прессы в связи с московскими терактами, отрезвляюще и здраво звучит мнение специалиста-этнолога В.А. Тишкова, процитированное в статье: «Если у чеченцев и есть какие-то этнические особенности, то они не содержат в себе установок на насилие. Таковы данные наших исследований… Все это варианты литературной мифологии: мол, чеченцы – уникальная нация, которая никогда никому не подчинялась. На самом деле «советскости» в них гораздо больше, чем пережитков Средних веков. Образ «гордого дикаря» на руку бандитам, они его и используют. Сама Чечня не была генетически запрограммирована на вооруженный мятеж – так сложились обстоятельства, политическая ситуация в начале 90-х»[90]. Такие публикации, безусловно, можно только приветствовать, так как они направлены на разрушение ложных этнических стереотипов, а значит, и на нивелирование агрессии и чеченофобии в массовом сознании.

Прямо противоположной цели добиваются публикации, подобные той, что появилась в августе 2003 г. в «Московской правде»: «Мы уже привыкли к бесконечным заявлениям президента, силовых министров… о взятии расследования «под личный контроль»… фактически являющимися актами капитуляции перед изворотливой подлостью боевиков, признаниями в невозможности предотвратить будущие кровавые «проделки» чеченских камикадзе»[91]. Хотелось бы посоветовать автору этой статьи – Олегу Султанову изучить этимологию слова «камикадзе» и то, в каком контексте и по отношению к кому он использовался в японской культуре.

По поводу некорректного употребления журналистами ряда терминов, уместно привести оценку преподавателя РГГУ Давида Фельдмана, опубликованную, кстати, в «Аргументах и фактах». Ученый наглядно демонстрирует, что использование «не по назначению» в печатных СМИ тех или иных названий и терминов может иметь серьезные деструктивные последствия: «Активно употребляемые в СМИ негативный термин "федералы" и нейтральный "сепаратисты" далеко не безобидны. Одно дело сказать: "Банда террористов обстреляла российских солдат", и другое: "Сепаратисты обстреляли федералов" Это большая удача террористической пропаганды, одна из деталей умело сконструированного механизма управления массовым сознанием. Террористов-самоубийц в прессе называют "камикадзе", "шахиды". Кто такой какикадзе? Японский воин-смертник, направляющий свой самолет на боевой (!) корабль противника. Кто такой шахид? Воин-мусульманин, принимающий мученическую смерть в бою с гонителями ислама. Но ведь сумели террористы добиться, чтобы убийц женщин и детей называли так же, как храбрецов-мучеников"[92]. Примечательно, что на другой странице того же номера АиФ Ярослав Кальянов и Ирина Славина начинают статью "Моздок надевает бронежилет" словами: "Первого августа боевик-камикадзе взорвал моздокский госпиталь"[93]. Видимо, даже мнение специалиста, опубликованное на страницах собственного издания, не в силах заставить журналистов адекватно употреблять термины – привычка оказывается сильнее.

Достаточно конфликтогенной публикацией реагирует на произошедшие в Москве теракты «Московский комсомолец». Анализируя общественную обстановку в столице, сложившуюся в результате терактов, и настроения москвичей корреспондент «МК» приходит к такому заключению: «Кошмары, посеянные в Москве чеченскими «черными вдовами», взошли обывательскими страхами горожан и маячат в перспективе кровью десятков новых невинных жертв… Так что придется пока бояться. А чтоб знать, кого бояться, необходимо запомнить, что шахиды это скорее всего: мусульмане, молодые, одинокие, получившие религиозное образование, скорее всего женщины, лишившиеся близких родственников»[94]. Автор данной публикации (к сожалению, он не указан) не только провоцирует этническую и конфессиональную вражду, прямо указывая читателю, от кого исходит угроза террористических акций, но и совершенно произвольно дает приметы «агрессора». Непонятно, на основании каких данных автор делает заключение о конфессиональной принадлежности смертниц, а в особенности – о наличие у них религиозного образования. Во-первых, по ряду свидетельств, в том числе и по данным МВД, большинство взорвавших себя женщин в лучшем случае имели среднее или неполное среднее образование. Во-вторых, известно, что все они служили орудием в руках бандитов, действовали часто не по своей воли, что подтверждается состоянием наркотического опьянения, зафиксированным у многих из смертниц, а также тем, что, по крайней мере, в нескольких случаях бомбы были приведены в действие на расстоянии с помощью пульта. И главное – совершаемые женщинами-смертницами действия, обрекающие на гибель десятки невинных людей, никоим образом не соответствуют нормам ислама – об этом много раз заявляли и писали в прессе специалисты-исламоведы, а также духовные лидеры российских мусульман. Термин «шахид», означающий в исламе «борец за веру» также трактуется автором абсолютно превратно и искаженно. Применение этого термина к смертницам формирует у обывателя ложное убеждение, будто мусульманская религия кровожадна и предписывает взрывать людей. По этому поводу в «Московской правде» (журналисты которой, к слову сказать, тоже регулярно используют термин «шахид» по отношению к террористам) приведены слова из обращения Председателя Совета муфтиев России шейха Равиля Гайнутдина, который «призвал сограждан и государственные органы власти прекратить употреблять в отношении чеченских экстремистов религиозные термины “шахид”, “моджахед”, и “воин Аллаха”», поскольку «использование этих понятий по отношению к террористам направлено на дискредитацию ислама, а эта тенденция очень опасна для нашего многоконфессионального светского государства…»[95].

В интервью с другими духовными лидерами ислама, отвечающими на вопросы читателей в «Аргументах и фактах», звучит та же мысль. «Последние теракты в Чечне были совершены с участием женщин-камикадзе. Как относится к такому страшному поступку мусульманская религия и не противоречит ли это чеченским традициям?» (вопрос читательницы). Ответ муфтия Чечни Ахмада Шамаева: «Коран категорически запрещает совершать подобные поступки мусульманам и тем более мусульманкам. Запрещены они и чеченскими обычаями и традициями. Женщины… не могут не мстить, не становиться объектами мести… Те… кто посылает мусульманок совершать подобные преступления, и род их будут прокляты Всевышним до скончания века»[96]. «Действительно ли в исламе поощряется, когда мусульманин убивает неверных?» (вопрос читателя). Отвечает руководитель пресс-службы Совета муфтиев России Радик Амиров: «Такого нет и быть не может! Коран говорит о том, что все люди братья и не к кому нельзя плохо относиться. Ислам – мировая религия, и в ней, как и в христианстве, есть заповедь «Не убий». Джихад ведут против тех, кто напал на твою страну, как это было в Великую Отечественную войну. Мусульман, которые тогда погибли можно назвать шахидами. А что касается экстремистов, так они бывают и других вероисповеданий»[97]. Очевидно, что именно такими позитивными интенциями журналисты, в идеале, должны реагировать на проявления терроризма, чтобы пытаться остановить нарастание в обществе ксенофобии. Ведь цель любого теракта - не убийство пусть даже нескольких сотен людей. Истинная цель - взорвать общество, посеять в нем межэтническую и межконфессиональную рознь и экстремизм. И когда СМИ, следуя логике обыденного сознания, выпускает материал, подобный процитированной выше статье «МК» – это означает, что террористам удалось добиться своих целей. Когда же журналисты, вопреки воле экстремистов и давлению массовых стереотипов, пытаются противостоять последним и остановить рознь, как в приведенных выше материалах «Аргументов и фактов» – это заслуживает самой высокой оценки и поощрения.

«Комсомольская правда» дает в целом неплохой материал о террористическом акте в Тушино. Но статья Виктора Крылова «Беременные смертью» содержит досадное обобщение в подзаголовке: «Москва хоронит жертв теракта в Тушине, а чеченцы – легенды о горской доблести и чести»[98]. Очередной печальный образец (столь характерный, к сожалению, для «Комсомолки») того, как название может совершенно перечеркнуть позитивное содержание материала! В то же время мониторинг «Комсомольской правды», в том числе и ее воскресного издания, так называемой «Комсомолки-толстушки», дал и много примеров позитивных, толерантно направленных интерпретаций этнических сюжетов, и достаточно профессиональных аналитических публикаций на эти темы. Так, Алене Бобрович удивительным образом удается сделать материал о террористическом акте в Моздоке добрым и светлым, хотя сама тема, казалось бы, располагает к обратному: «Во время теракта в моздокском госпитале погиб блестящий военный хирург Василий Назарчук… Пять минут до теракта. Грузовик, набитый взрывчаткой, уже приближался к госпиталю. Врачи собрались на ужин в местную кафешку, позвали Василия. А он вдруг срывается с места: “Не могу я, надо пациентку посмотреть…” И помчался в четырехэтажное здание госпиталя. А через несколько минут грохнуло… Она была чеченкой. Приходилось ему и роды у чеченских женщин принимать. “Мы больных по национальности не делим!” – отчеканили врачи… Василий погиб в 32 года. Для хирурга это «детский» возраст… Он был и отличным врачом, и отличным солдатом одновременно»[99]. Заметка Зинаиды Лобановой «Брат хотел сделать из сестры шахидку» также принадлежит к числу публикаций, формирующих позитивное восприятие чеченцев: «Штамп чеченских террористов, что местные женщины прямо-таки мечтают стать живыми бомбами и, взорвав себя, уйти к Аллаху, получил серьезный удар. Во всеуслышание об этом заявила Раиса Ганиева»[100].

«Коммерсант», как и «Итоги», в большинстве случаев очень сдержанно и корректно освещает этнические сюжеты в целом, и проблему терроризма в частности. Комментируя попытку теракта на Тверской, Александр Жеглов обращает внимание на такую существенную деталь: «Взрыва, однако, не последовало, а несостоявшуюся шахидку из кафе выгнали находившиеся там случайно чеченцы. Они ей так и сказали: «Иди отсюда, не позорь свой народ!»[101]. Не считая неадекватного употребления слова «шахидка», чем, как мы уже говорили, грешат абсолютно все издания, такую подачу материала о терроризме можно оценить очень высоко.

Чаще других изданий «Коммерсант» дает и объективные оценки событий в Чечне. Например, отмечает тот факт, что и чеченские силовики успешно борются с сепаратистами и арабскими наемниками. В публикации Мусы Мурадова «Чекисты сдают Чечню милиционерам» читаем: «Правда, в Чечне поговаривали, что ликвидация главаря ваххабитов – заслуга скорее чеченских спецназовцев, у которых с ним были личные счеты. Во всяком случае точно известно, что наместников Арви Бараева – Тимура Автаева и Ислама Чалаева – убили чеченские рубоповцы при содействии кровников»[102]. В статье О. Алленовой «Братская война чеченского спецназа» дана самая высокая оценка работе чеченских силовиков. Статья написана сдержанно и спокойно, но с очевидной симпатией к чеченцам, воюющим с сепаратистами и ваххабитами. Обильное цитирование воспоминаний командира чеченского спецназа С. Ямадаева делает публикацию ненарочитой и достоверной. «Мои ребята услышали, что пацан плачет, а женщины просят его молчать, иначе их расстреляют, - рассказывает Сулим Ямадаев. – Ребята сразу догадались в чем дело, пропустили женщин и отсекли от них боевиков…»[103]. Сергей Дюпин также фиксирует внимание читателя на успешной борьбе чеченских оперативников с террористами: «… раскрытие большинства терактов, совершенных в республике, – результат спецопераций чеченских борцов с оргпреступностью. Но они, в отличие от коллег по правоохранительным органам, никогда не афишировали своих достижений»[104] (Имеются в виду оперативные действия местных сотрудников ОРБ - Оперативно-розыскного бюро г. Грозного).

Спокойный тон независимого эксперта «Коммерсант» выдерживает при оценке не только российского, но и зарубежного терроризма: «Страна басков имеет широкую автономию, баски свободно пользуются своим языком, Страна басков – одна из наиболее экономически развитых частей Испании. И тем не менее террористы ЭТА идут на попрание всех принципов демократии»[105].

Справедливости ради стоит отметить, что даже «Коммерсант», в целом очень осторожно освещающий этнические сюжеты, иногда все-таки позволяет себе излишне броские заголовки. Например, статья Алексея Герасимова называется «Чеченец наговорил на восемь с половиной лет»[106]. Очевидно, что З. Талхигов, приговоренный к восьми годам лишения свободы за пособничество террористам, не вызывает особой симпатии, однако если бы на скамье подсудимых оказался Иван Иванович Иванов, то статья вряд ли называлась бы «Русский наговорил на восемь с половиной лет». Другой журналист «Ъ» – Ирина Граник в спокойной уравновешенной статье о распределении бюджетных средств вдруг цитирует слова депутата А. Чехоева: «Все, кто выехал из Чечни, приехали в том, что на них было, и больше ничего. А те, кто их убивал, прошу прощения за такое слово, получат полный дом, все остальное»[107]. Под теми, кто выехал из Чечни, здесь подразумеваются, естественно, русские, а под теми, кто остался и кому государство бесплатно отремонтирует дома, выделит какие-то пособия – имеются в виду, конечно, чеченцы. Таким образом, депутат не делает различий между мирными жителями Чечни и бандитами, что в общем-то лежит на совести самого депутата. Но автору статьи следовало бы прокомментировать его слова, чтобы не провоцировать негативных эмоций по отношению к чеченцам у читателя с русской идентичностью.

Таким образом, публикации о терроризме и терроре в исследуемых средствах массовой информации дают массу примеров некорректных журналистских интерпретаций, ложных измышлений, формирования у читательской аудитории негативного этностереотипа чеченца и мусульманина. Подобные материалы в ряде случаев можно рассматривать в контексте уголовного и гражданского законодательства как провоцирующие межнациональную и конфессиональную вражду.

В раздел «Утверждения о наличии заговора, предосудительных и опасных намерений той или иной этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей против другой этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей», соответствующий пункту пятому нашего классификатора, попало незначительное количество отобранных публикаций, что свидетельствует о нетипичности такого рода журналистских «нарушений». Наиболее ярким примером служит статья Николая Варсегова в «Комсомольской правде» – «Абрамович забил на Россию посредством “Челси”». Возмущенный приобретением «Челси» Р. Абрамовичем, автор интерпретирует происшедшее исключительно сквозь призму этничности, что придает тексту антисимитский характер: «Все наши богатства, с которых вы ныне кормитесь, создавались сотни лет моими предками да предками моего читателя, Ивана Ивановича. Это наши с Иваном Ивановичем пращуры сотни лет создавали и обустраивали Россию. Отвоевывали, строили, защищали и снова строили»[108]. Абрамович олицетворяет у автора не просто олигархов, разворовавших Россию (распространенный стереотип!), а еврейских олигархов, которые эксплуатируют обездоленный «русский народ». Последний представлен собирательным образом Ивана Ивановича. Здесь автор использует типичные приемы манипулирования сознанием читателя, о которых мы уже писали выше – «сверхобощение» и «подтасовка карт»[109]: во-первых, свойства и черты отдельного человека приписываются всей группе – в данном случае евреям, во-вторых, читателю навязывается определенный стереотип («евреи – олигархи, русские – работяги»). При этом игнорируются факты, которые этому стереотипу противоречат – например, факт наличия среди олигархов людей с различной этнической идентичностью, в том числе и русских). Таким образом, эта безобидная, на первый взгляд, публикация не только содержит в себе скрытый антисемитизм, но и провоцирует его у читательской аудитории, противопоставляя один «этнос» другому, создавая миф о наличии угрозы, об эксплуатации одного этнического сообщества другим..

Важно отметить, что иногда не способ подачи, а сам характер фактического материала делает статью конфликтогенной. Так, Дмитрий Глумсков в статье «Туркменбаши взял под контроль граждан России» совершенно объективно оценивает дискриминацию русских и русскоязычных граждан в Туркмении. «Среди русскоязычных жителей Ашхабада ходят слухи о случаях насильственного захвата квартир русских со стороны местного населения, совершаемого при полном попустительстве властей»[110]. Однако сама фактура статьи побуждает оценивать эту публикацию как очень конфликтогенную. Но в данном случае упрекнуть автора не в чем – он всего лишь объективно излагает факты.

Разумеется, нельзя и не нужно ограничивать журналиста в свободе писать на животрепещущие и острые темы только на том основании, что затрагивание тех или иных сюжетов может вызвать бурную реакцию в обществе и обострить те или иные социальные (этнические, конфессиональные и др.) противоречия. Это не просто явилось бы нарушением Закона о СМИ, но означало бы отказ от демократического принципа свободы прессы и возврат к тоталитарному политическому режиму.

Другой пример нейтральной подачи материала, связанного с острой этносоциальной проблемой, – проведение «Вечерней Москвой» экспресс-опроса на тему: «Гастарбайтеры – это хорошо или плохо?». В опросе отсутствуют комментарии редакции, но представлен спектр различных мнений на проблему, высказывания «за» и «против». При этом позитивных оценок присутствия в Москве иноэтничных гастарбайтеров приведено явно больше, чем негативных. Так, певица Валентина Готовцева считает: «С одной стороны – хорошо, потому что без них такого огромного строительства, которое идет в Москве, не было бы. С другой стороны – это совершенно бесправные люди, их обманывают работодатели, они живут в ужасных условиях. Мне приезжих работяг из Белоруссии, Украины, Молдавии и из бывших среднеазиатских республик по-человечески очень жалко». Сергей Побежимов, заместитель директора Центрального музея Великой Отечественной войны 1941-1945 гг., высказывает противоположную точку зрения: «Крайне плохо. В городе один миллион гастарбайтеров. А в их среде есть и преступники, и воры, поэтому у нас растет преступность, проституция, грабежи квартир». Борис Рыжков, генеральный директор ОАО «Тонкосуконная фабрика имени Свердлова» в свою очередь полагает: «Гастарбайтеры – это замечательно, потому что они создают здоровую конкуренцию среди рабочих. А то наши москвичи слишком избалованы и капризны»[111]. Таким образом, несмотря на то, что материал не содержит журналистского комментария, позиция редакции угадывается в том, как подобраны мнения: преобладают позитивные высказывания, и в то же время присутствуют наиболее распространенные негативные стереотипы. Подобный опрос – удачный пример того, как пресса может зафиксировать внимание общественности на острой социальной проблеме, не провоцируя вражду, не закрепляя негативные стереотипы, а, напротив – сглаживая «острые углы».

Наиболее агрессивной и конфликтогенной публикацией, соответствующей девятому разделу нашего классификатора – «Обвинение в негативном влиянии той или иной этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей на экономические, социальные, политические процессы», уже почти закономерно стала статья в «Московской правде». Это издание неизменно «лидирует» по количеству негативных материалов, направленных против иноэтничных трудовых мигрантов–"нелегалов" и вообще приезжих. Статья Игоря Ефимова с кричащим названием «Красавица и чудовища» обращена к «коренным москвичам» и в недвусмысленном подзаголовке призывает их «сплотиться против хамства приезжих». Умело играя на чувствах читателя, автор начинает с фиксации внимания на наиболее раздражающих и пугающих аспектах московской жизни: «Москва – открытый город. Поэтому здесь тесно, людно и очень небезопасно». Далее автор, ловко подтасовывая факты, объясняет причины этих неприятных обстоятельств присутствием в городе мигрантов: «Несмотря на профилактические меры властей, призванных не допустить в столицу некоторых нежелательных граждан, число прибывающих “гостей столицы” стремительно увеличивается с каждым годом… В столице стремительно растут иностранные диаспоры и даже появляются их политические лобби. Активность приезжих парализует экономическую деятельность коренных жителей России и Москвы… многие ключевые отрасли городского хозяйства стали вотчиной абсолютно равнодушных к судьбе Москвы… “гостей столицы”…». Здесь можно было бы возразить автору, что гастарбайтеры (не только в Москве, но и во всех мегаполисах мира!) заполняют исключительно те профессиональные ниши, которые пустуют и не заполнены коренным населением, иначе говоря – идут на те работы, которые в силу низкой оплаты и тяжелых условий труда не хотят выполнять москвичи. Таким образом, мигранты никак не могут «парализовать экономическую активность» жителей столицы, напротив, сравнительно низкая оплата труда гастарбайтеров благотворно сказывается на наполняемости городского бюджета и стоимости целого ряда товаров и услуг (автоперевозки, строительство дорог, жилья и пр.). Кроме того, демографическая ситуация в столице настолько неблагоприятна (низкая рождаемость, стремительное старение населения), что ни сейчас, ни в обозримом будущем город просто не сможет обойтись без труда мигрантов. Эти доводы неоднократно и широко озвучивались специалистами – демографами, социологами, политологами, в том числе и в периодической печати – вряд они неизвестны автору. Вернее будет предположить, что автор публикации не «ищет правды», а совершенно сознательно озвучивает мнение, востребованное обывателем, потакая таким образом наиболее негативным настроениям москвичей с целью увеличить «товарность» собственной газеты. Автор использует прием «игры в простонародность» (по классификации А.А. Леонтьева) – привлечение на свою сторону аудитории путем отождествления себя с ней («я – один из вас»)[112]. Эмоциональная истерия, присутствующая в тексте, нарастает к концу статьи, где И. Ефимов заводит разговор, ни много, ни мало – об «иноземном нашествии» на город: «Москва в общем-то всегда была готова принять каждого… Но то, что происходит сегодня, похоже уже на некое нашествие… вполне сравнимое с захватом и разрушением Рима варварами… И речь вовсе не о криминальном нашествии, хотя и оно очевидно, речь о столкновении с иной цивилизацией, которая сегодня пытается просто подмять и Москву, и Россию»[113]. Подобные интенции фактически содержат прямую (и похоже, намеренную) провокацию межэтнической и межконфессиональной розни и дают повод для применения уголовных и гражданских санкций как к автору статьи, так и к редакции опубликовавшего ее издания.

Значительная часть публикаций, попавших в этот раздел, оказались посвящены медицинской проблематике, что связано с ростом в последнее время в Москве и Подмосковье таких «экзотических» для данной местности заболеваний, как малярия и брюшной тиф. Характерно, что, анализируя источники распространения редкой для московского региона инфекции, «Московская правда» вновь педалирует фактор иноэтничной иммиграции. Так, Сергей Строгов пишет: «В Зеленограде зарегистрированы четыре случая заболевания брюшным тифом. По словам представителя Госсанэпиднадзора столицы, среди заразившихся – двое мужчин, уроженцев Азербайджана, и две женщины – азербайджанка и узбечка. Все они находились в Зеленограде без регистрации…»[114]. Очевидно, что ни отсутствие у заболевших регистрации, ни, тем более, их этническая принадлежность (ведь из региона распространения заболевания – того же Узбекистана, например, мог приехать и русский) не имеют прямого касательства к факту выявленного заболевания. Однако корреспондент считает нужным зафиксировать внимание читателя именно на этничности заболевших. В другом номере той же газеты Ирина Розова в еще более некорректной и даже грубой форме сообщает о распространении малярии: «Еще десять лет назад диагноз “малярия”, поставленный пациенту, был удивителен для Москвы, однако количество заражений этим вирусом в последние два-три года стало все больше тревожить медиков… раньше эту хворь завозили к нам в основном из Африки или Центральной и Латинской Америки. Теперь заразу «тащат» нелегалы из Азербайджана, Таджикистана и других государств бывшего СССР. Осложняет обстановку то, что граждане без регистрации не имеют медицинских полисов, а значит не могут своевременно обратиться к квалифицированным специалистам. Да и не хотят этого делать…»[115]. Конечно, мы не призываем журналистов скрывать от читателей информацию о распространении опасных заболеваний, поступившую из Госсанэпиднадзора. Однако усугублять и без того настороженное и негативное отношение москвичей к мигрантам из стран СНГ, а тем более подчеркивать их этническую принадлежность в данном контексте да еще и в пренебрежительной форме – едва ли уместно. Некорректно и обвинять всех гастарбайтеров в распространении инфекции, как это делают «Аргументы и факты», лишь на том основании, что несколько человек из них оказались больны: «Чаще всего случаи заболевания малярией встречаются в близлежащих к Москве районах… И виновны в этом не только комары, но и гастарбайтеры из ближнего зарубежья, которые приезжают зараженные малярией и в таком состоянии трудятся на московских стройках. Покусав их, комары переносят инфекцию на здоровую часть населения»[116]. Тем более сомнительной представляется версия о возможности переноса малярии обычными (не малярийными!) комарами, особенно данная без ссылки на мнение специалистов. Для сравнения приведем заметку на ту же тему в «Вечерней Москве», наглядно иллюстрирующую, что, при желании журналиста, тот же материал может быть подан иначе – достаточно нейтрально и не провокационно: «Показатель заболеваемости малярией в Московской области в 2002 году на 100 тыс. населения в 2,42 раза превысил среднероссийский… Основные источники передачи малярии в Подмосковье - нелегальные иммигранты, в частности, из Таджикистана и Азербайджана, отметили в Госсанэпиднадзоре»[117].

Учитывая тот факт, что в ближайшие годы потребность столицы в привлечении к деятельности ряда служб иностранной рабочей силы будет по всей видимости сохраняться, или даже расти, московские власти, как никто другой, заинтересованы в воспитании толерантного отношения москвичей к присутствию в столице иноэтничных и иноконфессиональных трудовых мигрантов. А значит, именно от столичных руководителей может исходить инициатива контроля и применения карающих санкций к тем журналистам и средствам массовой информации, которые своими материалами, напротив, провоцируют рост негативных стереотипов коренных жителей по отношению к приезжим и таким образом усиливают межэтническую напряженность в мегаполисе. Предотвращение эпидемий – это задача врачей, а не гастарбайтеров, а контроль за миграционными потоками и предотвращение нелегальной миграции – задача местной власти. Именно на этой проблеме – необходимости предотвращения нелегальной миграции – журналистам необходимо, на наш взгляд, сосредоточить свое внимание.

В отличие от явно провокационных и конфликтогенных материалов «Московской правды», в «Вечерней Москве» преобладают нейтральные или даже позитивно окрашенные публикации, затрагивающие этнические сюжеты. Однако журналисты этого издания тоже иногда допускают оплошности. Например, Инна Левит, сообщая о драке музыкальных фанатов в метро, неожиданно (и скорее всего, ненамеренно) придает своей заметке расистский характер: «Разгромить станцию метро «Фили» пыталась вчера разъяренная толпа подростков, возвращавшихся с концерта в ДК Горбунова… Незадолго до этого в расположенной неподалеку «Горбушке» закончился концерт известной американской группы «Public enemy». Эта чернокожая команда играет рэп, однако в отличие от большинства своих вполне миролюбивых коллег делает свою музыку весьма жесткой и агрессивной, а тексты обильно сдабривает «крепким» матерным словцом… Видимо, основательно подзарядившись энергией своих кумиров, фанаты и отправились претворять их идеи в жизнь»[118]. Присутствие в тексте словосочетания «чернокожая команда» в сочетании с определением музыки этой группы как «жесткой и агрессивной» сразу придает сообщению «особое» звучание и формирует у читателя неприятие не просто данной музыкальной команды, а афроамериканцев и африканцев в целом. Негативная характеристика музыкальной группы может быть в данном случае воспринята читательской аудиторией как характеристика расовая.

Резюмируя материалы этого раздела, подытожим: чаще всего объектом нападок и некорректных обвинений в негативном влиянии на экономические и социальные процессы в столице в средствах массовой информации в основном становятся приезжие трудовые мигранты из стран СНГ, в особенности – выходцы из среднеазиатских республик. Публикации на эти темы нередко имеют этноконфликтогенный характер, провоцируя у читательской аудитории негативные установки по отношению к таджикам, узбекам, украинцам, белорусам, и вообще иноэтничным приезжим.

В раздел – «Утверждения о наличии устойчивых негативных черт «национального характера» или «этнических особенностей психики» помимо мифологем о «характере этноса» мы включили также интенции, обобщающие культурные характеристики представителей той или иной этнической группы, стереотипизирующие и приписывающие всей группе модели поведения, свойственные отдельным его членам.

По мнению этнопсихологов, этнические автостереотипы (представления о типичных чертах «своей» группы) и гетеростереотипы (представления о «других»), являются неотъемлемым элементом массового сознания. Последние часто, хотя и не всегда, бывают негативными и служат для упрощения восприятия сознанием «чужих», непохожих на «свои» культурных особенностей, которые именно поэтому вызывают неприятие и отторжение. Очевидно, что приписывание различным этническим сообществам устойчивых характерологических признаков находится, так сказать, «вне науки»[119], и тем не менее, некоторые ученые, работающие в примордиалистской парадигме, до сих пор вполне серьезно рассуждают о существовании, так называемого, «национального характера»[120]. Нет ничего удивительного, что подобные заблуждения активно просачиваются в прессу, которая отражает и воспроизводит многие установки массового (обыденного) сознания. Например, в «Итогах» в рубрике «Междометия» приведено такое высказывание Никиты Михалкова: «С русским человеком надо разговаривать. Если с ним не разговаривать, тогда он замыкается, а потом берется за дубину»[121].

Очевидно, что трансляция на страницы периодической печати негативных этнических стереотипов и обывательских клише весьма конфликтогенна. Во-первых, потому, что вызывает агрессию у «обиженной» стороны и побуждает к ответным действиям (выискиванию негативных черт у этнических контрагентов). Во-вторых, из-за того, что в принципе утверждает ложный миф о реальности так называемого «национального» характера, то есть внушает читателю, что существуют некие черты и свойства, характерные для этнической группы в целом. В качестве типичного примера можно привести статью Елены Курбановой в «Московской правде», где автор рассказывает о новом документальном фильме американского режиссера Майкла Мура, завоевавшего в 2003 году премию «Оскар». В характеристике, которую автор дает картине, явно нашли отражение негативные представления об американцах и американской культуре, укоренившиеся в последние годы в массовом сознании российского обывателя: «картина… дерзнула посягнуть на традиционный для Голливуда хэппи-энд с… героем, побеждающим всех и вся, и заменить его… исследованием, в ходе которого выясняется, что современные американцы всего боятся. Впрочем, как боялись и на протяжении всей своей истории: сначала – индейцев, потом – рабов, потом – свободных негров…»[122].

Не так конфликтогенна, но потенциально тоже «вредна» трансляция в прессе нейтрально окрашенных и позитивных этнических стереотипов, например, такого рода: «Гром не грянет, мужик не перекрестится. Только у нашего народа могла такая пословица родиться. Разве под стать эта истина педантичному немцу, практичному американцу или четко регламентирующему свою жизнь англичанину? А трудолюбивому японцу?»[123]. С одной стороны, данную интенцию нельзя квалифицировать как этнофобскую, поскольку она не ущемляет чувств или интересов представителей ни одной из перечисленных в ней этнических групп. С другой стороны, подобная логика потенциально конфликтогенна, так как допускает возможность приписывания прочим этническим группам иных, возможно негативных, характеристик. Ведь если мы признаем, что есть народы трудолюбивые, практичные или умные, то придется допустить, что существуют также ленивые, нерациональные и глупые «этносы». Это логика обыденного сознания, логика этнических анекдотов. На первый взгляд, она очень привлекательна, поскольку создает ощущение, что в стереотипных обобщениях по поводу «национального характера» «что-то есть». Однако это «что-то» имеет отношение не к характерологическим качествам, которые, безусловно, индивидуальны и не обусловлены этнически, а к культурной традиции, к принятым в том или ином обществе моделям поведения, способам выражения эмоций и т.д. Причем в современном мире, состоящем в основном из государств с этнически миксированным составом населения, под «обществом» во многих случаях следует понимать скорее согражданство индивидов той или иной страны (американцы, россияне, французы, англичане, немцы), чем представителей определенных этнокультурных групп. И уж конечно, применительно к Российской Федерации (пережившей эпоху единой общности «советский народ») уместнее говорить об особенностях российского менталитета, обусловленных историческими и культурными традициями нашего государства, а не о ментальности отдельных этнических групп (русских, татар, евреев, чувашей и т.д.), представители которых на протяжении веков формировали население нашей страны.

Возможно, именно гражданское сообщество одной страны имеет в виду Константин Лежандр, комментирующий в статье «Взятие оперы» прошедшие в Париже демонстрации протеста: «Видимо, сыграли свою роль славные революционные традиции и эмоциональный характер французов»[124]. Ведь французы – не этноним, а конгломерат различных этнокультурных групп. Очевидно, именно о культурных, а не этнических отличиях говорит и Светлана Сухова в материале о формировании «смешанного» экипажа для полета на Марс: «Экипаж должен быть многонациональным, ведь полет на Марс явно будет совместным проектом. По словам Григорьева, «тут важно не только знание языка или фактов биографии, но и, например, элементарные сведения о культуре. Надо понимать, почему французы более эмоциональны, американцы строго придерживаются правил и инструкций, а русские, наоборот, в критических ситуациях могут действовать по обстановке. Психологическая совместимость с учетом национальных особенностей – трудноразрешимая задача»[125]. Однако описание культурных особенностей требует все-таки большей корректности формулировок: эмоциональность, к примеру, не есть этническая черта, но психологическая характеристика индивида, которая имеет отношение к психике, а не к культуре.

Таким образом, предвзятые этнические стереотипы могут воспроизводиться и во вполне позитивных публикациях. Так, журналист «Московского комсомольца» Оксана Химич в комментарии к интервью с Кларой Лучко пишет об актрисе: «… В 1997 г. чопорные англичане назвали ее “женщиной тысячелетия“». В самом интервью приведены слова К. Лучко о ее роли Клавдии в фильме «Цыган»: «…Клавдия – настоящая русская умная женщина. Она эмоциональна и в то же время сдержана»[126]. В другом материале в «Аргументах и фактов» Ирина Кленская интервьюирует российского предпринимателя Андрея Рыбакова, который рассуждает об иностранном и русском бизнесе: «…мне кажется, восхищаясь чужим успехом и мастерством, не следует забывать о великих традициях, которыми всегда славилась деловая Россия. “Изобретательность, надежность, честность и умение все обставить с умом и красотой – весьма привлекательные качества русских купцов”, - замечал маркиз де Кюстин…»[127]. Понятно, что изобретательность, надежность, честность, как и эмоциональность, имеют отношение к индивидуальным чертам характера человека и не могут ни в какой ситуации служить этническими характеристиками.

Несмотря на все вышесказанное, следует отметить, что иногда и мифологизированные стереотипные интенции в публикациях могут нести очень позитивный заряд. Ирина Боброва, повествуя на страницах «Московского комсомольца» о протестах западных представителей движения «зеленых» по поводу охоты на пушного зверя в России, цитирует высказывание одной американки: «Я слышала, что русские – самый жалостливый народ на этой планете. Если им доходчиво объяснить, как убивают животных ради дорогой вещи, они проникнуться и наверняка откажутся от ношения шуб»[128]. Конечно, подобное обобщение по поводу целого «этноса» (под которым американка скорее всего подразумевает вообще россиян) звучит очень наивно, и, безусловно, жалостливость, как и честность, эмоциональность и другие качества, является чертой характера и не может служить характеристикой «народа». Но в то же время такой добрый, искренний и наивный отзыв о русских, вложенный в уста американки (в ситуации, когда эти два сообщества интерпретируются общественным мнением и воспринимаются многими как контрагенты), воспринимается очень позитивно и формирует толерантные межэтнические (или, скорее – международные) установки.

Достаточно часто этнические стереотипы, формулируемые в СМИ, связаны не с типичными характерологическими чертами, которые приписываются тому или иному этническому сообществу, а с особенностями «традиционной» культуры этого сообщества. Разумеется, такие публикации являются конфликтогенными только тогда, когда в них фиксируется внимание на негативных «культурных» характеристиках. Вместе с тем наделение этнической группы «положительными» качествами культуры тоже не способствует формированию установок толерантности в сознании представителей иных групп. Например, пассаж «Азербайджанцы – очень гостеприимные люди…»[129] («Семь дней», Татьяна Зайцева – интервью с Вахтангом Кикабидзе) скорее всего будет воспринят очень позитивно азербайджанцами, но может не понравиться, например, грузину (или русскому, или мордвину и т.д.), считающему «свой» народ не менее, а может, и более гостеприимным. В любом случае такое утверждение нельзя считать корректным: во-первых, в «традиционной» культуре практически любого народа гостеприимство интерпретируется как безусловная добродетель и потому негласно предписывается в качестве желательной нормы поведения членов социума (однако формы проявления гостеприимства могут быть различными в разных культурных комплексах), во-вторых, гостеприимство, как и любая другая «добродетель» является в конечном счете индивидуальным качеством человека вне зависимости от его этнокультурной принадлежности. В современном модернизированном поликультурном обществе поведение индивида (в особенности горожанина, а тем более жителя мегаполиса) обусловлено не столько нормами, предписываемыми социумом, сколько особенностями его характера, темперамента, индивидуальными правилами «внутренней этики».

В «Комсомольской правде» находим целый цикл читательских писем с рассуждениями о русских и русской культуре. Размещенные на страницах «Комсомолки» без журналистского комментария письма, содержат негативные автостереотипы (представления о «своей» группе, в данном случае – о русских) и при этом имеют ярко выраженную ксенофобскую направленность. Вот содержание наиболее показательного в этом смысле письма: «Мне, простой русской женщине, страшно и неуютно жить в этой стране, захваченной далеко не лучшими представителями чужих народов, где на пустынной улице мне противостоит не один конкретный хулиган, а какая-то мифическая диаспора. Само слово напоминает название раковой опухоли. Мы, россияне, тонем в этой зловонной яме… Мы разучились рождаться и жить, а учимся умирать и уступать свою землю чужакам… Русские заняты более важными делами: чрезмерным употреблением спиртного, (почти каждый второй русский – алкаш), повальной проституцией, пошлостью… Для русских нет ничего святого…»[130]. В другом письме читатель пишет: «Такое впечатление, что для многих сохранение русской культуры означает сортир в вагончике, помойку на заднем дворе и возможность неограниченно захлебываться русским самогоном пополам с матом»[131]. Видимо, под «многими» подразумеваются те самые «представители чужих народов», которые воспринимаются как «враги» русских и русской культуры. Как неоднократно отмечалось в исследованиях этнопсихологов, негативные автостереотипы усиливают у индивида чувство ущемленности, комплекс «этнической неполноценности» и располагают к поиску внешнего «врага» - этнического контрагента, от которого исходит угроза для «своей» культуры и который рассматривается как причина ее «упадка». В этом смысле приведенные публикации направлены не против русских (несмотря на негативные их характеристики), а как раз наоборот - против «чужих», «нерусских», «варваров». Во всяком случае, именно так скорее всего будет интерпретировано содержание этих писем представителями этнического большинства читательской аудитории.

Журналисты не только воспроизводят на страницах своих изданий обывательские стереотипы, но и сами нередко становятся жертвами этих стереотипов. Корреспондент «МК» Дмитрий Мельман пишет о сыне известного певца Михаила Шуфутинского: «Он – настоящий американец. Фирменная улыбка, легкий, едва различимый калифорнийский акцент и чисто деловой подход во всем. Меньше слов, больше дела – это как-то совсем не по-русски…»[132]. Это означает, что, по мнению журналиста, «по-русски» – это, как раз наоборот, много слов и никакого дела. Надо сказать, что создание и транслирование средствами массовой информации (особенно журналистами с нерусскими фамилиями) стереотипных суждений, формирующих в целом негативный образ представителя численно доминирующего «этноса» (русских) как непрактичного, неделового, пассивного спивающегося индивида, является особенно опасным. В ситуации, когда идентичность этнического большинства и без того ущемлена, подобные интенции будут способствовать обострению межэтнических конфликтов и усилению, помимо антикавказских, еще и антиамериканских, и антисемитских настроений. Учитывая непростые политические отношения России и США, журналистам следовало бы, наверное, воздерживаться от воспроизведения (в том числе и в интервью с известными личностями) категоричных сравнений, противопоставляющих американскую и российскую культуры. Как, например, следующее сравнение: «Уровень нашей публики гораздо выше американской – и в культурном, и в интеллектуальном плане» («Аргументы и факты», Интервью Марии Поздняковой с Дмитрием Хворостовским)[133]. Подобное утверждение, несмотря на то, что большинство российских читателей скорее всего охотно с ним согласятся, является некорректным без ссылки на данные специальных исследований культурного и интеллектуального уровней американцев и русских. Проведение же подобных исследований маловероятно, поскольку очень сложно объективно измерить уровень интеллекта, и совершенно невозможно – уровень культуры человека, результат всегда будет условным и субъективным. Справедливости ради, надо отметить, что на страницах этого издания приводятся различные, в том числе и противоположные приведенному выше мнения относительно уровня американской культуры. В другом номере «АиФ» опубликовано интервью с директором Государственного музея «Эрмитаж» Михаилом Пиотровским, где последний отвечает на вопрос корреспондента Дмитрия Макарова. «Многие считают, что американская цивилизация действительно существует, а вот культурки в ней маловато. Есть ли, по-Вашему, такое понятие, как американская культура?», - спрашивает журналист. М. Пиотровский: «Я думаю, что есть… Что поделаешь, ну нет у Америки древних памятников архитектуры! Зато есть прекрасная литература, интересная живопись. Отличие США от России в том, что мы импортировали идеи, а Америка – людей. И эти люди, сохраняя свою изначальную европейскую, африканскую или азиатскую природу, смешиваясь с другими эмигрантами, давали порой потрясающие всплески культуры. Сочетание негритянских ритмов с европейскими музыкальными инструментами дало, например, джаз…»[134]. Такие публикации, безусловно, несут позитивный заряд и способствуют формированию толерантных установок у читателя, поскольку подчеркивают полиэтничность населения «другой» страны и позитивное влияние этого фактора на развитие и специфику «другой» культуры.

Те же «Аргументы и факты» дают редкий пример публикации, направленной не на формирование, а напротив, на разрушение бытующих в массовом сознании этнических стереотипов. Николай Солдатенков в статье «Путь на Кайлас» хоть и в грубоватой форме, но справедливо ломает типичное обыденное суждение относительно особой духовной тонкости «русской души»: «Абсолютно ошибочно полагать, что только в русских заложена тяга к поиску смысла жизни и особая жажда духовности, а другим остается только: американцам – трескать гамбургеры и толстеть, а немцам – заедать пиво сосисками и пукать. На самом деле на Тибете полно немцев с американцами, японцев с корейцами…»[135]. Подобную «ломку» стереотипов можно только приветствовать.

В противоположность «АиФ», «Московский комсомолец» дает яркий пример публикации, в которой социальная проблема преподносится в сугубо негативном этнокультурном контексте: «Знаменитые на весь мир странным кулинарным пристрастием к собачьему мясу корейцы, как выясняется, способны употреблять в пищу не только «меньших братьев». В Северной Корее с продовольствием сегодня настолько плохо, что меню ее граждан порой разнообразится и… человечиной. Эту жуткую информацию подтверждают беженцы из коммунистического заповедника. Так стало известно о казни женщины, убившей… 18 детей и продавшей их мясо соседям. А организация по оказанию помощи беженцам… сообщает о том, что доведенные до отчаяния люди вскрывают свежие могилы, расчленяют трупы и продают их на рынках или в рестораны»[136]. Вероятно, «без злого умысла», но в погоне за эффектностью, корреспондент «МК» создает отталкивающий образ корейца-каннибала, бросая тень на всех корейцев, в том числе на жителей вполне благополучной и цивилизованной Южной Кореи.

Итак, публикация материалов, обобщающих черты «национального» характера или «культурные» особенности образа жизни и поведения представителей различных этнических групп, является одной из типичных форм (хотя и не самой конфликтогенной) трансляции в массовое сознание посредством СМИ негативных этнических стереотипов и предвзятых обыденных типизаций. Как первые, так в определенной степени и вторые, в ряде случаев служат фактором провоцирования ксенофобии, закрепления негативных межэтнических установок в обществе, способствуют осложнению взаимодействия этнического большинства с представителями иноэтничных групп в столичном мегаполисе. Наиболее конфликтогенные интенции такого рода за исследованный период были характерны для «Московской правды», «Комсомольской правды», «Аргументов и фактов», «Московского комсомольца».

В раздел «Упоминание названия этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей в уничижительном, оскорбительном контексте» попали публикации, содержащие интенции широкого диапазона – от прямых оскорблений «по этническому признаку» и уничижительных шуток до почти нейтральных интенций слегка пренебрежительной тональности.

Самые оскорбительные выражения по отношению к иноэтничным – уже традиционно – мы находим на страницах «Московской правды», «Комсомолки» и «МК». В большинстве своем они связаны с освещением темы нелегальной миграции и терроризма. Корреспондент «Московской правды» Эрик Котляр пишет о нашествии трудовых мигрантов в столицу: «Москва буквально переполнена людскими отбросами со всего бывшего Союза. По большей части это масса отчаявшихся, изголодавшихся, доведенных до неистовства людей, способных за ничтожную добычу перерезать горло первому прохожему… «Басмачи» буквально наводнили Москву, пользуясь ее демократическим либерализмом, и отвечают на гостеприимство лютой средневековой ненавистью и завистью к ее жителям»[137]. Социальной проблеме, таким образом, уже традиционно придается этнический характер. Статья повествует о деятельности организованной банды выходцев из Узбекистана, которые грабили московских ученых. Однако автор, судя по всему, имеет предвзятое отношение ко всем приезжим из центральноазиатского региона. Во всяком случае, оскорбительный термин «басмачи» явно относится ко всем мигрантам из республик Средней Азии.

Другая публикация в той же газете посвящена проблеме несанкционированной торговли. Автор материала – Татьяна Гармизе позволяет себе весьма пренебрежительный тон по отношению к персонажам публикации: «Недавно к самодовольно ухмыляющимся торговцам-кавказцам примкнула новенькая…»[138]. Но особенно показателен заголовок этой статьи, который звучит так: «Чей туфля? Твое!».

В рамках той же «мигрантской» темы журналисты «МК» М. Захарова и С. Осипова в свою очередь провоцируют кавказофобию. Повествуя в статье «Тиф-паф, ой-ой-ой» о том, как семья торговцев-азербайджанцев заболела брюшным тифом, авторы цитируют высказывание руководителей зеленоградских рынков: «Видели бы вы их… Как будто только что с дерева слезли»[139]. Тут же приводится характеристика самого заболевшего: «Отродясь не видели, чтобы он руки мыл. Замухрышка, одно слово»[140]. Далее следует итоговый комментарий журналистов: «Вдобавок, все кавказцы не имели разрешения на торговлю, то есть продавали снедь нелегально»[141]. Таким образом, авторы, используя прием «сверхобобщения», рассмотренный выше[142], с помощью негативного примера деятельности конкретного продавца, переносят свойства отдельного человека сначала на всю этническую группу (азербайджанцы), а затем на метаэтническое сообщество (кавказцы) в целом. Фактически данная публикация в несколько измененной форме воспроизводит и иллюстрирует примерами распространенный в массовом сознании россиян стереотип, выражающийся в ерническим высказывании «Дикий народ – эти дети гор». Вполне очевидно, что на страницах печатных СМИ недопустимо использование не только этнически окрашенных пренебрежительных ярлыков типа «басмачи», но и таких обидных выражений, как «замухрышка», особенно, когда они применяются для характеристики определенной этнической группы или ее отдельных представителей. Приведенные примеры (в особенности публикации в «Московской правде») подпадают, на наш взгляд, под действие статьи 282 УК РФ и могут квалифицироваться как материалы, «унижающие национальное достоинство», пропагандирующие в скрытой форме этноцентризм (превосходство «своего» этноса, неполноценность «других» этнокультурных групп), и должны караться предусмотренными в законе экономическими санкциями.

В репортаже о взрыве на Тверской журналисты «МК» Юлия Гришина, Дмитрий Болгаров, Сергей Машкин, Вадим Ампелонский, Марина Гриднева сочли нужным цитировать выкрики задержанной террористки: «Аллахом клянусь, нажимала кнопку. Жалко не сработало… Я скорее за собаку замуж выйду, чем за русского!…»[143]. Легко предсказать, какую реакцию вызывет у читателя с русской идентичностью цитирование подобных этнически обидных высказываний террористки, которая, вне зависимости от реальной ситуации, вполне определенно маркирована в сознании большинства обывателей как «чеченка» и «мусульманка». Соответственно, такая публикация, вне всякого сомнения, является конфликтогенной и может рассматриваться как пример возбуждения «национальной» и «конфессиональной» вражды.

В отличие от «Московской правды», журналисты «МК» не «зацикливаются» только на внутрироссийских проблемах «этнического криминала», терроризма и нелегальной иммиграции. На страницах этой газеты периодически «достается» и представителям дальнего зарубежья. Например, немцам: «”Гитлер капут!” Такие обидные окрики на улицах европейских городов и постоянные ассоциации с агрессивными блондинистыми сверхчеловеками, потопившими в крови пол-континента, окончательно достали немцев. Нация решила менять имидж. Федеральные власти начали серию компаний по улучшению образа Германии за рубежом. И не придумали ничего лучше, как поменять образ железного нациста на веселого полупедераста-полубабника. Ставшие уже традиционными берлинские лав-парады наряду с жестким домашним порно призваны стать новой визитной карточкой страны. Плюрализм, толерантность, терпимость и открытость по отношению к сексуальным меньшинствам – вот сегодняшние и завтрашние идеалы страны философов, романтиков и технократов прошлого…»[144]. Данная статья, не являясь в принципе конфликтогенной или ксенофобской по содержанию, тем не менее, выглядит таковой по форме и по стилю, поскольку содержит ряд оскорбительных для немцев этнических характеристик и выражений.

Многие публикации в «Комсомольской правде» буквально изобилуют пренебрежительными и оскорбительными этнически окрашенными интенциями. В этом проявляется не столько ксенофобская направленность соответствующих материалов (это характерно скорее для «Московской правды»), сколько избранный редакцией грубовато-скабрезный стиль изложения. Сергей Пономарев, например, украшает газету такого рода поэзами: «Татарин, муж ты иль не муж? В казанской главный кто семейка? Надень для фотки наляпуш – татарский наша тюбетейка!»[145]. Как мы уже отмечали, ксенофобия чаще всего транслируется в рубрике «Почта КП». В письме некоего Д. Гришанова по поводу легализации проституции походя вербализуется расизм самого дурного толка: «Даже если в постели с негром поймали – это еще не проституция, а просто легкое поведение»[146]. Некий Сергей, комментируя ситуацию соблазнения несовершеннолетней москвички беженцем из Абхазии, разражается в письме «праведным» гневом, сочетая кавказофобию с блатным жаргоном: «Хочешь любить несовершеннолетнюю, мотай в свои горы и воруй там невест в 15 лет!»[147]. Другая читательница негодует на засилье иноэтничных «чужаков», являющееся, с ее точки зрения, причиной упадка русской культуры: «…Вам выгодно, чтобы русские не знали, что с ними происходит: алкоголизм, деградация, пошлость и повальная проституция… Пока у власти стоят магомеды и абарцумяны мы это явление не изживем…»[148]. И так далее. Такой отбор писем для публикации (даже если они действительно принадлежат читателям, а не «состряпаны» журналистами, что вполне вероятно) никак нельзя считать случайным, поскольку он очевидно односторонен и тенденциозен. В любом случае отсутствие журналистского комментария к такого рода публикациям может означать, что редакция солидаризируется с позицией автора письма. Что, конечно, говорит не в пользу редакции.

Помимо прямых оскорблений, в публикациях периодически встречается завуалированное пренебрежение или ирония по отношению к представителям той или иной этнической группы, которые можно считать конфликтогенными в той степени, в которой они способствуют формированию негативных этнических стереотипов. Например, Елена Короткова в статье «Ельцина отлили в золоте» пишет: «Не меньше душевного трепета в наших собратьях по СНГ вызывает образ первого российского президента… Год назад в его честь назвали киргизскую гору. В очередной приезд на Иссык-куль его также без подарка не оставили. Один местный богатей заказал позолоченное изваяние первого российского президента. И когда Борис Николаевич прибыл на отдых, ему был продемонстрирован бюст во всей красе. Точеные черты позолоченного лика, высокий лоб, орлиный взор слегка раскосых киргизских глаз…»[149]. В данной заметке завуалирована не только ирония, но и известное уничижительное отношение к среднеазиатским соседям. В другой статье того же издания («МК») Марк Дейч умело и профессионально «анатомирует» криминальную ситуацию в Приморском крае, однако допускает явно саркастическое высказывание по отношению к «лицам кавказской национальности»: «Одним имиджем сыт не будешь. И потому один из славных сынов Кавказа регулярно навещает руководство крупных водочных фирм»[150]. Как и в предыдущем случае публикация содержит скрытый негатив. Завуалированное пренебрежение присутствует и в статье корреспондента «АиФ» Максима Чижова, в которой автор исследует «рыночную» экономику: «На вопрос «Откуда товар?» смуглые продавцы вбрасывали разные версии. Для меня черешня приехала из Азербайджана. Для женщины, подошедшей к прилавку через две минуты после меня, - из России. На вопрос, хозяин он или продавец, золотозубый кавказец после некоторой паузы отвечал: «Конечно, я хозяин. Сам привез, сам отвез, сам продал…»[151].

В третий, наименее опасный, тип публикаций, отнесенных нами к данному разделу (11-му пункту классификатора), мы включили статьи не конфликтогенные по сути, но содержащие некорректные в этническом контексте выражения или высказывания. Неожиданный пример дает обычно чрезвычайно корректный «Коммерсант». Искусствоведческая статья Лидии Масловой «Итальянский Чехов и австрийский Кустурица» написана в каком-то странном стиле «богемного стеба», неуместном для солидной газеты, и содержит такую фразу: «С тремя австрияками из Вены приехала югославка…»[152]. Автор, наверняка, знает, что уместнее было бы писать об австрийцах, как и то, что «югославка» - это не этноним, а в настоящее время даже не политоним.

Материал Анны Орловой в «Комсомолке-толстушке» посвящен деятельности так называемых «литературных рабов», которых известные авторы детективов массово используют для написания своих текстов. Журналист пользуется распространенным клише, называя этих «рабов» «неграми»: «Материальный стимул у “негров” слабый – 45 у.е. за авторский лист. Потому “негры” в основном живут в бывших союзных республиках…»[153]. Хотя в данном случае пренебрежительный термин «негр» используется не для обозначения расовой группы, употребление его некорректно, так как в массовой сознании он вызывает вполне определенные антропологические ассоциации.

Оксана Нараленкова в позитивной в целом статье в «Вечерней Москве», рассказывая сюжет нового фильма немецкого режиссера Каролине Линк «Нигде в Африке», также допускает некорректное выражение по отношению к представителям негроидной расы: «Герои… из немецко-еврейских интеллигентов превращаются в африканских фермеров и учатся земледелию и скотоводству в экстремальных условиях у местных лиц “негритянской национальности”…»[154]. Впрочем, эта досадная деталь не разрушает в целом толерантный дух статьи.

Последние примеры не являются образцом конфликтогенных публикаций, а скорее свидетельствуют о небрежности и недостаточной этнологической грамотности журналистов, следствием чего становится неадекватное использование терминов.

Нередко вполне нейтральное или даже толерантное содержание статьи бывает «испорчено» оскорбительным для определенных этнокультурных или расовых групп заголовком, придуманным журналистом совсем не с целью кого-то оскорбить, а исключительно для броскости, для привлечения внимания читателя к своему материалу. В качестве примера приведем статью Анны Пальчевой в «Коммерсанте», в содержании которой можно усмотреть скрытый расизм и «унижение достоинства» афроамериканцев, главным образом, из-за ее названия - «Черных успокоили газом». Далее следует повествование: «Около 300 афроамериканцев в течение двух суток держали в страхе остальное население Бентон-Харбора, поджигая дома, вытаскивая людей из проезжавших автомобилей и избивая их. Возмущение чернокожих вызвало трагическое происшествие в минувший понедельник…»[155]. К сожалению, отсутствие злого умысла не делает такого рода публикации менее конфликтогенными.

Статья Ольги Бакушинской в «Комсомольской правде» по содержанию являет собой редкий пример толерантного отношения к гастарбайтерам. Автор публикации предлагает объективно оценить приток трудовых мигрантов в Москву и акцентирует внимание на позитивных аспектах присутствия и деятельности в столице приезжих из регионов России и стран СНГ: «Москвичам хочется ездить в автобусах, но не хочется их водить, хочется ходить по чистым тротуарам, но не хочется их подметать, хочется жить в новых домах, но не хочется их строить. Для справки: пресловутые украинцы и таджики возводят не только элитные высотки, но и вообще все новые дома в городе, а все троллейбусы водят жители бедных городов и поселков нашей же Российской Федерации»[156]. Однако название статьи - «Лимита приносит пользу, но пусть это делает незаметно?» - звучит оскорбительно и пренебрежительно по отношению к приезжим, особенно, если учесть, что не каждый читатель обратит внимание на вопросительный знак в конце заголовка. К сожалению, в стиль цитируемой газеты вписывается именно такой заголовок, и нейтральное «приезжие» в названии публикации, вероятно, вызвало бы недоумение или, во всяком случае, не привлекло бы внимания постоянных читателей «Комсомолки», привыкших к специфическому сленгу любимой газеты, видимо, рассчитанному на молодежную аудиторию определенного сорта.

Публикации, соответствующие 12-му пункту нашего классификатора – «Утверждения о физической, интеллектуальной, духовной или моральной неполноценности этнической группы, ее фрагментов или отдельных представителей» - тесно связаны с предыдущим разделом. Интенции, утверждающие в открытой или завуалированной форме идею о неполноценности того или иного сообщества по этническому признаку, часто содержат уничижительные и оскорбительные выражения, и наоборот, обидные высказывания в адрес той или иной этнокультурной группы или ее представителей – намеки на интеллектуальную или моральную неполноценность последних (что демонстрируют приведенные выше примеры из «Московской правды» и «МК»). В сущности к данному разделу можно смело отнести большую часть рассмотренных в предыдущих разделах («криминал», «терроризм», «стереотипы») публикаций «Московской правды» (отчасти – «КП», «АиФ» и «МК»), в которых «культурные» москвичи противопоставляются «невежественным», «ущербным» в духовном, нравственном и физическом смысле приезжим «инородцам» (вспомним, например, публикации о распространении гастарбайтерами опасных заболеваний!).

Важно подчеркнуть: журналисту не обязательно самому разделять идею о неполноценности той или иной этнической группы, чтобы заронить ее в массовое сознание. Чаще всего это происходит вследствие небрежности, ненароком, нередко даже – помимо воли автора публикации. Ярким примером служит статья Галины Метелицы «Маньяки», посвященная проблеме серийных убийств и изнасилований женщин на северо-востоке столицы, опубликованная в «Аргументах и фактах». Автор выносит в подзаголовок, набранный крупным жирным шрифтом, следующий конфликтогенный тезис: «Гастарбайтеры – потенциальные насильники». Объяснение этому сомнительному и весьма провокационному посылу мы находим в конце статьи. Оказывается, по данным московского МУРа, более половины изнасилований в столице действительно совершаются гастарбайтерами. Представитель правоохранительных органов, к мнению которого обращается автор публикации, поясняет: «Как правило, эти люди приезжают без жены или подруги… Работают долго. Естественно, единственным развлечением для многих являются спиртные напитки. Под их воздействием появляется потребность в женской ласке. Если знакомая дама отвечает отказом – вспыхивает ссора, которая нередко заканчивается чьей-либо смертью». Далее Г. Метелица задается вопросом: «почему же проживание в мегаполисе превращает "скромных трудяг" в настоящих монстров?». В поисках ответа автор – надо отдать ей должное – пытается проанализировать глубинные причины сексуально-агрессивного поведения трудовых мигрантов и обращается с этой целью к мнению специалистов-психологов. «По мнению старшего научного сотрудника Института психологии РАН Аллы Купрейченко, большой город оказывает дополнительное воздействие на психику человека: "Уровень агрессии здесь гораздо выше, чем в малонаселенных пунктах. Различные факторы: скученность проживания, более жесткий ритм жизни, не очень благоприятная экология – все это пагубно влияет на психику человека… У коренных жителей города с годами вырабатывается своеобразный механизм защиты от раздражающих факторов… А вот у вновь прибывших такого механизма нет, поэтому им приходится особенно тяжело"». Безусловно, желание автора статьи разобраться в глубинных причинах социально опасного поведения определенной категории приезжих заслуживает всяческого поощрения, как и обращение к мнению специалиста-психолога, дающего вполне профессиональную и адекватную оценку ситуации. Однако здесь же автор цитирует слова другого «специалиста» - сексолога, к.мед.н. Ю. Прокопенко, которые придают проблеме этнический аспект и совсем не выглядят профессиональной оценкой. Медик делает следующее неожиданное заключение: «…как правило, большая часть приезжих – субъекты с "пограничной", неуравновешенной психикой. На их поведение накладывает отпечаток и собственная культура. Так, короткая юбка или обтягивающие брюки для москвички – всего лишь дань моде, а, скажем, для молдаванина это уже прямое приглашение…"»[157]. Во-первых, заявление о том, что большинство приезжих – «субъекты с неуравновешенной психикой», мягко говоря, выглядит произвольным и не имеющим под собой оснований. По меньшей мере, для таких заявлений необходимы данные массовой психиатрической экспертизы мигрантов, которой, насколько нам известно, не проводилось, и итоговое заключение соответствующих специалистов. Во-вторых, различия в восприятии моделей поведения, стиля одежды и проч. жителей столицы и мигрантов могут быть и в большинстве случаев обусловлены не этнокультурной дистанцией между ними, а различными условиями первичной социализации, связанными с социально-культурными различиями между городом и деревней, центром и глубинкой. Таким образом, возникающие у определенной категории мигрантов психологические фрустрации имеют не этническую природу, а социальную. В этом смысле культурные дистанции, разделяющие москвича и приезжего из таджикской или российской глубинки будут вполне сопоставимы, равно как минимальны – различия между русским жителем Москвы и молдаванином из Кишенева. Попутно заметим, что, если из центральноазиатских республик к нам действительно приезжают мигранты в основном из села, то из Молдавии, Украины и Белоруссии едут в Москву преимущественно горожане. Так что пример, приведенный Ю. Прокопенко, неудачен вдвойне. Главное же заключается в том, что слой трудовых мигрантов в большинстве своем пополняется за счет самого низкостатусного, беднейшего, люмпенизированного населения как «ближнего зарубежья», так и российских регионов. Естественно, что уровень преступности в этой социальной среде будет намного выше, чем среди представителей более высоких социально-статусных ниш, вне зависимости от этнической принадлежности тех и других. Рассмотренная статья в очередной раз свидетельствует о необходимости хотя бы минимального этнологического ликбеза для журналистов. Элементарные знания в области этнологии помогли бы автору в этом конкретном случае отличить специалиста, на мнение которого стоит ссылаться, от дилетанта и непрофессионала.

Другой характерный пример «этнической» конфликтогенности публикации как следствия неверно расставленных акцентов дает нам «Московский комсомолец». Заметка в криминальной хронике повествует о чудовищном убийстве, совершенном на «бытовой почве». Для полноты впечатления приведем ее обширный фрагмент: «Ожог от сигареты стал причиной кровавой бойни, которую устроили гастарбайтеры в центре столицы. Итогом стали два трупа и пожар в доме… Преступление было совершено в подвале дома… Здесь устроили общежитие приезжие из Молдавии и Украины, выполнявшие подсобные работы для фирмы «Теплотехник». Одну из комнат занимал украинец Станислав Бардыгин. Мужчина ранее был судим за изнасилование и кражу. В ночь на 24 мая 2002 года Бардыгин принимал гостя – теплотехника Ивана Воротынцева. Первоначально трудяги коротали время за спиртным, а затем Бардыгин решил посмотреть телевизор. Гость же хотел продолжить вечеринку и попытался привлечь внимание хозяина ударом по спине. В результате Бардыгин обжег лоб сигаретой. В ярости он схватил со стола нож и пырнул обидчика… Утром Бардыгин попытался разбудить Воротынцева, чтобы тот составил ему компанию в выпивке. И лишь затем понял, что тот мертв. В это время в комнату пожаловал приятель Бардыгина, 31-летний украинец Александр Андруцкий, слесарь-сантехник этой же фирмы. Мужчина, в прошлом мясник, взялся помочь приятелю. Столовым ножом он отрезал голову у трупа. Друзья решили сбросить несчастного в реку… Но тут в комнату заглянул друг Воротынцева Юрий Иванов… Он стал следующей жертвой приятелей. Андруцкий нанес Юрию 15 ударов топором и дважды пырнул ножом. Затем преступники оставили бездыханные тела в комнате и подожгли жилище…»[158]. Если бы не этническое маркирование преступников (украинец Бардыгин, украинец Андруцкий), заметка ничем не выделялась бы из других (к несчастью, теперь нередких!) сообщений о бытовых убийствах в столбце криминальной хроники. Скорее всего, автор публикации термином «украинец» хотел подчеркнуть даже не этническое, а территориальное происхождение преступников (с Украины). Однако читательской аудиторией (или, во всяком случае, ее частью) осознанно или неосознанно, конечно, будет воспринят этнический ярлык и соответствующая негативная установка («украинцы – преступники, убийцы»). Складывается такое впечатление, что в ряде случаев журналисты этнически маркируют героев своих материалов (то есть «приписывают» им ту или иную этническую идентичность) не только без определенного умысла, а даже без всякого смысла, просто по привычке. «Национальность» по старой, до конца еще не изжитой «советской» традиции входит в стандартный «официальный» набор информации о человеке, наравне с полом, возрастом, профессиональной принадлежностью, местом работы. Эта традиция является следствием «стихийного примордиализма» (о чем мы уже писали выше), связанного с пониманием «этноса» как устойчивого, объективно существующего, относительно замкнутого сообщества, к которому каждый индивид «приписан», то есть принадлежит изначально, по рождению (или по записи в паспорте). Конечно, примордиализм (как и противоположный ему конструктивизм) является всего лишь теоретическим концептом в науке и неведом большинству «служителей пера». Однако лежащий в его основе подход к «этносу» и этническому («национальному» - на языке советского обществоведения) на протяжении десятков лет определял принципы государственного устройства нашей страны, ее «национальной» политики и, отчасти, идеологии, в результате чего стал имманентной характеристикой массового сознания и имплицитно влияет на восприятие и интерпретацию этнических сюжетов подавляющей частью российских обывателей. Журналисты – не исключение, напротив, на страницах печатных изданий в полной мере отражены все заблуждения, стереотипы и страхи нашего общества.

Таким образом, именно «стихийный примордиализм» лежит в основе большинства случаев некорректного освещения журналистами этнических сюжетов. Образно выражаясь, им больны и общество, и пресса. Вот пример, наглядно это демонстрирующий. Корреспондент «Московской правды» Артем Туманин сообщает о том, как группой подростков было совершено нападение на гражданина Китая, в результате чего последний был избит и утратил магнитофон. В данном случае показательны и мотивы нападения, и то, как журналист описывает эту ситуацию: «…16 июня… гражданин Китая… в Филевском парке встречался с русскими знакомыми, чтобы обменяться кассетами фольклорной музыки. В руках дипломат нес магнитофон «Панасоник». В это время на одной из скамеек отдыхала компания молодых людей. Увидев китайца, подростки стали выкрикивать оскорбления в его адрес и обзывать иностранца «атипичной пневмонией»[159]. С одной стороны, причиной агрессии подростков, очевидно, стал негативный этнический стереотип (кстати, сформированный не без помощи СМИ), в соответствии с которым человек азиатской внешности воспринимается как источник опасной инфекции. С другой стороны, журналист, называя пострадавшего «китайцем» лишь на том основании, что тот гражданин Китая, фактически пользуется той же логикой, что и подростки. И тот, и другие воспринимают этничность в качестве значимого маркера, несущего информацию о человеке и определенным образом его характеризующую. От этого убеждения – один шаг до национализма и расизма. Другой пример «примордиализма» в жизни и в прессе демонстрирует Сергей Владимиров в статье «О русском вопросе замолвите слово». Автор воспроизводит поразительные по своей невежественности сентенции председателя исполкома партии «Русь» Игоря Титова. Раздача активистами этой партии вкладышей в паспорт гражданина РФ с указанием «национальной принадлежности» якобы призвана «не позволить бюрократам превратить граждан России в национальных маргиналов… сорвать замыслы тех, кто стремится превратить россиян в человеческую толпу без национальных традиций, в манкуртов без роду и племени…»[160].

Обычно корректный «Коммерсант» достаточно редко транслирует этнические стереотипы, однако иногда «грешит» стереотипами национальными (в гражданском значении этого слова). Валерий Панюшкин в остроумной и даже саркастичной статье «Принятая США роль пупа земли будет обязывать их рисовать на карте все новые сферы своих интересов» формирует у читателей самый негативный образ рядового американца, делая упор на интеллектуальную неполноценность последнего: «Ее величество американская домохозяйка покамест гордится тем, что главный в стране ковбой эффектно разнимает арабов и евреев где-то там за океаном, откуда арабы и евреи приезжают в Америку. Но рано или поздно ее величество американская домохозяйка спросит: «Послушайте, какого черта навязались на нашу голову эти дикари?» Так она спросит, искренне считая дикарем всякого, кто не ест гамбургер»[161]. Заметим, что подобная упрощенно-грубая характеристика интеллектуального уровня всех американок (среди которых, кстати, не так много домохозяек) вряд ли демонстрирует высоту интеллекта самого автора, равно как и не может служить украшением солидной газеты.

Особым жанром, в рамках которого средства массовой информации воспроизводят этнические стереотипы, являются анекдоты. Среди исследованных нами изданий постоянную рубрику «Анекдоты» имеют только «Московский комсомолец» и «Комсомольская правда» (ежедневная и «толстушка»). Остальные СМИ иногда включают анекдоты в те или иные материалы (аналитические очерки, интервью и т.д.).

Темой абсолютно всех «этнических» анекдотов, опубликованных за исследованный трехмесячный период в «МК» и большинства – в «Комсомольской правде», стали русские и «русский менталитет». Чаще всего предметом иронии (точнее даже – самоиронии) в таких анекдотах становится такие «традиционные русские» качества, как смекалка и слабость к спиртным напиткам:

«Только русский может во время грозы гнаться за зонтиком и кричать вдогонку: "Стой, падла, а то пропью!"»[162] («МК»).

«Товарищество «Умелец» предлагает для внедрения за рубежом традиционное русское изобретение – болт забиваемый»[163] («КП»).

А вот анекдотический случай из жизни, вполне в духе предыдущих примеров. Игорь Коц в рубрике «Люди, которые нас удивили» сообщает о том, что на Брянщине к 200-летию поэта Тютчева «освоили производство одноименной водки (0,75 л., в комплекте со стаканами и юбилейным тостом на наклейке: “Поэзия Тютчева – кристальный родник русской словесности. Вкусивший от него приобретает веру в гений русского народа…”»[164] («КП» - толстушка).

Конечно, анекдоты – это специфический жанр, любимый читательской аудиторией. Требовать от журналистов, чтобы они давали комментарии к «этническим» анекдотам или чтобы полностью очистили от них свои издания – и неразумно, и, наверное, неправомерно. До тех пор, пока такие анекдоты придумывают и рассказывают, они неизменно будут воспроизводиться в прессе. Однако, на наш взгляд, журналисты и редакции, размещающие подобные анекдоты на страницах своих СМИ, должны следовать двум правилам: во-первых, отбирая анекдоты, соблюдать «этническое разнообразие», во-вторых – не печатать «злых» анекдотов, унижающих «национальное достоинство» и, тем более, иронизирующих над «историческими травмами». Как, например, этот:

«Вчера от нас ушел дедушка. - А что случилось? – Мы завели немецкую овчарку, на что он сказал: “В доме либо я, либо немцы!”»[165] («МК»).

Такие анекдоты неизменно будут производить конфликтогенный эффект, равно как и те, в которых содержится намек на интеллектуальную (моральную, физическую и др.) неполноценность той или иной этнокультурной группы:

«Чукотские ученые опровергли факт, что земля круглая. Они утверждают, что она грязная и на зубах скрипит»[166] («КП»).

«Самые надежные киллеры – финны. За время подготовки покушения клиент гарантированно умирает естественным образом»[167] («КП» - толстушка).

Неконфликтогенный «этнический» анекдот должен быть добрым и необидным. Предметом шутки в нем могут становиться реальные культурно-отличительные особенности образа жизни, поведения и т.п., имманентные данной группе и, главное, осознаваемые ее членами. Наверное, признаком неконфликтогенного «этнического» анекдота должен быть смех, вызываемый им, в том числе, и у представителей тех «этносов», над которыми он иронизирует, а не только у их этнических контрагентов. Такие анекдоты сочиняются с любовью и, видимо, в большинстве случаев - про «своих» (русскими - про русских, евреями - про евреев).

Анекдот, который по праву можно назвать самым толерантным из всех зафиксированных нами за три месяца, воспроизводят «Итоги». Журналист Михаил Поздняев в рецензии на книгу “Шостакович в воспоминаниях современников”» наглядно демонстрирует, что даже «этнические» анекдоты могут быть добрыми:

«Еврея из местечка взяли в армию и отправили на фронт. И как только раздались выстрелы противника, этот человек выскочил из окопа и закричал в сторону немцев: «”Что вы делаете? Здесь же живые люди!”»[168] («Итоги»).

Иногда предметом иронии становятся сами этнические стереотипы. Такие анекдоты могут рассматриваться как вполне позитивные: будучи правильно поняты, они не формируют, а разрушают этнические предрассудки:

«Маленькие девочка и мальчик на пляже. Они совсем маленькие и поэтому голенькие. Девочка долго разглядывает мальчика и, наконец, говорит: "Никогда не думала, что такая большая разница между русскими и украинцами"»[169] («МК»).

«- Что русского мужика-то губит? Бабы, водка, понажовщина…

- И не говори, Петровна. А вот у их в Японии как все красиво: гейши, сакэ, харакири…»[170] («КП» - толстушка).

Чтобы не создавать искаженного впечатления, что большинство рассмотренных нами изданий формируют исключительно негативные этнические установки и несут в массовое сознание только ксенофобию, в заключительном разделе мы рассмотрим примеры позитивных этнически окрашенных публикаций в СМИ.

Среди исследованных нами изданий, пожалуй, наиболее толерантным является «Коммерсант», как никакая другая газета формирующий позитивные этнические стереотипы. Чаще всего толерантные установки транслируются в этом издании в материалах, относящихся к культурно-искусствоведческой тематике. В тексты самых разных публикаций вкраплены фразы, аналогичные следующей: «Изображенная на портретах властно романтическая дама в черном платье с белым воротничком и с низким узлом волнистых темных волос обладала выдающимся талантом держательницы салона, что в русском варианте предполагает не столько светскую блистательность, сколько этакую взыскующую духовность»[171] (Ирина Кулик). В статье Романа Должанского о Чеховском фестивале в Москве и о новой постановке мольеровской комедии французского режиссера Жака Лассаля подкупающе звучат суждения знаменитого режиссера о России и русских: «У меня Россия в сердце: здесь чудесная жажда жизни и чудесная грусть»[172]. С удивительной заинтересованной симпатией пишет о китайской опере Сергей Ходнев: «… ведь несколько композиторов – от Вивальди до Пуччини – сочиняли китайские оперы, но вот посмотришь на настоящую пекинскую оперу – и понимаешь, этот нафантазированный европейский Китай ни в какое сравнение не идет с простотой и естественностью посланцев мудрой и таинственной чужеземной цивилизации»[173]. Самой высокой оценки заслуживает статья Марины Шимадиной о постановке японским режиссером Тадаси Судзуки пьесы «Сирано де Бержерак». Японец, по мнению автора, «продемонстрировал идеальную модель театральной дружбы народов в эпоху всеобщей глобализации, интеграции и одновременно моды на национальную экзотику»[174]. Статья главного раввина России Берл Лазара «Почему Тора была дана в пустыне?» написана с любовью к евреям и лишена какой бы то ни было ксенофобии или шовинизма: «Поколение, вышедшее из Египта было поколением рабства, но в страну Израиля должны были прийти свободные люди. И евреи бродили, пока не произошла смена поколений. Сорок лет в пустыне – это сорок лет наказания и сорок лет воспитания… Благодаря сорока годам в пустыне евреи поднялись на новый духовный уровень»[175]. Cамых теплых дружеских чувств к русским преисполнено интервью с Президентом Ассоциации греческих общественных объединений России Владимиром Кайшевым: «Греция. Вряд ли найдется еще одна страна, с которой Россию связывают столь давние и столь дружеские отношения»[176]. (Жаль только, что текст интервью предваряет набранный петитом анонс: «На правах рекламы».)

Журналистам этого издания чаще других удается избегать этнической ангажированности в интерпретациях и достигать отстраненной непредвзятости суждений. В материале Лидии Масловой «Старухи и прорухи» дан критический анализ новой картины режиссера Сидорова «Старухи» с неоднозначным «этническим» сюжетом: «Режиссер мужественно констатировал факт «ласковой мусульманской оккупации» на примере сосуществования в глухой костромской деревне нескольких одиноких старух и многодетной семьи узбекских беженцев. Старухи гонят самогон и обсуждают, кто кого будет хоронить, а узбеки размножаются, молятся, варят плов, строят электростанцию и не обижаются даже тогда, когда местный даун поджигает их дом. Режиссер отказался от написанных им диалогов и предложил старухам импровизировать, а узбекам дал говорить между собой на своем родном языке без перевода. Тем самым достигается ненавязчивость фильма, в котором никто из персонажей не транслирует авторскую точку зрения. Из-за этого зрители растерялись: половина сочла картину антирусской, половина – антимусульманской»[177].

В ситуации, когда журналисты большинства периодических изданий постоянно демонстрируют этнологическую безграмотность, особенно позитивно выглядят публикации, в которых озвучивается «правильное» понимание этнологических терминов. В интервью Юнны Чуприной с Владимиром Спиваковым в «Итогах» дирижер отвечает на вопрос «Что Вы вкладываете в понятие “национальный”?»: «Прежде всего национальный – это тот, который выходит из нации и обращен к нации. Играть в таком оркестре должны российские музыканты, а наслаждаться их трактовкой и исполнением – российские зрители. Такой оркестр должен развиваться на основе могучих отечественных традиций»[178]. Использование понятие «нация» не в этническом, а в гражданском значении этого слова (граждане одной страны) давно уже принято в большинстве европейских стран и США. Сам термин «нация» в значении «согражданство» несет позитивный, толерантный заряд, так как имеет этнообъединяющий, а не этнодифференцирующий смысл (то есть фиксирует внимание не на этнических различиях, а на общих – гражданских – интересах представителей разных этнических групп, проживающих в одной стране). Такое этнообъединяющее понимание «национального», озвученное талантливым, известным и уважаемым российским дирижером, подспудно несет установки толерантности в массовое сознание.

К публикациям, формирующим толерантное отношение к «другим», следует отнести не только статьи, содержащие позитивные этнические стереотипы (которые, как было отмечено выше, могут играть и прямо противоположную роль), но прежде всего материалы о позитивном межкультурном взаимодействии.

Много примеров таких публикаций дает «Вечерняя Москва», на страницах которой, кстати, практически не встречаются этноконфликтогенные материалы. Оксана Нараленкова рассказывает о новой кинокартине немецкого режиссера Каролине Линк «Нигде в Африке», удостоенной в этом году премии «Оскар»: «В основе сюжета – автобиографический роман Штефани Цвейг. В 1938 году еврейская семья Цвейгов едва успевает сбежать из родной Германии «куда подальше» - в Африку… Несмотря на «еврейскую тематику», в картине нет насилия и изуверств, да и собственно фашисты отсутствуют напрочь. Вместо этого показана адаптация европейцев (и даже не евреев) к особенностям национального быта африканских аборигенов… Герои… из немецко-еврейских интеллигентов превращаются в африканских фермеров и учатся земледелию и скотоводству в экстремальных условиях у местных лиц “негритянской национальности”… Но то, что для взрослых – проблема, легко и просто дается дочке переселенцев… маленькая еврейка, как губка, впитывает в себя местные обычаи и культы и превращается в языческую «адептку». Она, как проводник между миром своих родителей и миром местных племен, учит эти “не сообщающиеся сосуды” взаимодействию»[179]. Позитивный заряд статьи не нивелирует даже некорректное выражение «лица негритянской национальности», использованное автором. Другой материал – Елены Кривякиной – не только формирует толерантные установки у читателя, но и весьма поучителен для журналистов (в особенности тех, кто пишет о приезжих и гастарбайтерах). Автор берет интервью у Ашота Джазояна – генерального секретаря Международной конфедерации журналистских союзов, 12 лет назад иммигрировавшего из Еревана, и в настоящее время реализующего журналистский проект «Немосквичи о Москве». «Цель конкурса – лучшей публикацией, короткометражным телефильмом, фотографией представить жизнь Москвы, образ москвича, какими они видятся со стороны. Мы хотим продемонстрировать непреходящую… ценность Москвы как главного культурного центра Евразии, города с особой и неповторимой культурой. В российской столице живут люди разных национальностей и культур, и очень важно не допустить их взаимного озлобления… в столицу будут приглашены журналисты из-за рубежа, а также стран СНГ и Балтии. Ведь это очень интересно – познать Москву глазами других людей, поскольку сторонний благожелательный наблюдатель может подметить то, что нам самим не заметно»[180]. Существенным позитивным моментом является то, что инициатором такого проекта выступает не просто представитель иноэтничной интеллигенции, но уроженец Закавказья. Таким образом, материал Е. Кривякиной способствует разрушению установок самого распространенного ctujlyz среди москвичей вида этнической ксенофобии – кавказофобии.

Несколько публикаций «Вечерки» посвящены деятельности летней школы русского языка, организованной по инициативе Правительства Москвы в июле прошлого года в Подмосковье. Сюжет статей, рассказывающих о конструктивном межэтническом сотрудничестве и творческом общении детей и учителей из республик бывшего СССР, безусловно является позитивным и способствует формированию этнической толерантности. Журналист Мона Платонова вспоминает о том, что «когда-то русский был главным языком для бывших союзных республик. Потом в одних странах его сделали вторым государственным, в других – иностранным. Чтобы помочь молодым людям разных национальностей сохранить знание русского языка и любовь к нему, Юрий Лужков задумал открыть в Подмосковье международный детский лагерь… Практически все школьники, приехавшие в Москву, обучаются в обычных национальных школах, где русский считается факультативным. Например, Лусине Хачатрян (13 лет) из Армении лишь четвертый год учит русский. Его преподают в школе, но только с пятого класса… ”Я хочу хорошо выучить русский язык, потому что, когда вырасту, может быть, поеду учиться в Россию, ведь образование у вас самое лучшее в мире, - говорит Лусине”»[181]. Наталья Козырева пишет о той же летней школе: «Практически все ребята говорили мне, что в летней языковой школе им очень нравиться, интересны уроки русского языка, разнообразно организован досуг и, главное, интересное общение. Это, наверное, единственное место, где дети бывшего СССР могут вместе учиться, отдыхать, обсуждать между собой интересующие их вопросы. На одной из дискуссий на политическую тему прозвучала фраза, которую сразу же все подержали. Мне было странно слышать ее от людей, которые родились после распада нашей общей страны и росли в период разгула националистических идей. Это слова четырнадцатилетнего подростка: «Я уверен, что лет через десять наши страны опять будут вместе». Возможно, это по-детски наивно, но лучше, чем озлобленность и цинизм некоторых взрослых политиков»[182].

Газета «Семь дней», в силу ее специфики (развлекательное издание с телепрограммой), практически не содержит этнически окрашенных публикаций – ни негативных, ни позитивных. Из двенадцати номеров, попавших под наш мониторинг, только в одном присутствовал материал, содержащий этнически окрашенные интенции. Это большая биографическая статья Ирины Лыковой о Леониде Утесове (Лейзере Вайсбейне). Автор рассказывает об училище, в котором учился маленький Лейзер: «Коммерческое училище Генриха Файга… знали далеко за пределами Одессы. Это было единственное в Российской империи учебное заведение, где допускалось обучать не пять, а пятьдесят процентов евреев от общего числа учеников. Еврей, чтобы определить своего отпрыска в училище, должен был платить за него, и еще за какого-нибудь русского мальчика. К Файгу съезжались русско-еврейские пары из Гомеля, Бердичева, Москвы и Киева. Это был настоящий Ноев ковчег!»[183]. Материал формирует толерантные установки по отношению к евреям и дает пример позитивных межэтнических отношений.

Если для «Коммерсанта», «Итогов» и «Вечерней Москвы» материалы о позитивном межкультурном, межэтническом и межконфессиональном взаимодействии достаточно типичны, то в «Московском комсомольце» и «Московской правде» они встречаются гораздо реже, а для «Комсомольской правды» и «Аргументов и фактов» являются скорее исключением.

Среди позитивных публикаций в перечисленных изданиях стоит особо отметить две статьи в «Московском комсомольце», которые по праву можно считать образцовыми примерами формирования толерантных установок на межэтническое взаимодействие. Дмитрий Мельман публикует интервью с известным публицист, уроженцем Баку – Юлием Гусманом. Писатель с непередаваемой теплотой делится своими воспоминаниями о городе детства, где, по его словам, представители самых разных этнических сообществ жили в мире и согласии: «Для любого коренного бакинца вся его жизнь начинается с Баку и по большому счету в Баку и заканчивается. Живи и процветай он хоть на краю света… все равно для него город, в котором действительно очень дружно и правильно жили люди самых разных национальностей, останется в сердце навсегда. Я жил в центре самого настоящего интернационала! Около 50% азербайджанцев, более 30% армян, а еще русские, украинцы, лезгины, евреи, дагестанцы, татары, грузины… Я, например, всегда гордился своим отчеством – Соломонович. Может еще и потому, что никогда от него не страдал. Никаких скандалов, никаких обзывательств «жидовскими мордами». В Баку этого не могло быть по определению»[184]. Во второй статье Анна Санькова рассказывает об интересной и необычной судьбе гражданина Эфиопии Мидекссу, для которого Москва стала вторым домом. Герой материала волею судеб оказался в России, выучился на военного летчика и три года летал на военных вертолетах. После распада СССР попал под сокращение и последние девять лет работает машинистом столичной «подземки». Мидексса любит свою работу, прекрасно ладит с коллегами и хорошо отзывается об их отношении к себе: «Рабочий коллектив принял меня тепло. Непривычное для русского слуха имя они заменили на более простое – Майкл. С русскими вообще быстро находишь общий язык, потому что они легкие в общении… «Подземная» профессия нравится мне не меньше, чем небесная. Метро - мой второй дом»[185]. Чернокожий москвич позитивно характеризует свои отношения не только с коллегами, но и с однокурсниками в университете, где учится на вечернем – получает профессию юриста. Чтобы поступить в вуз, Майкл-Мидексса «самостоятельно выучил историю и литературу нового отечества». По его словам, «на экзамене, отвечая на вопрос “принятие христианства на Руси”, столь же подробно рассказал о принятии христианства в Эфиопии. Профессор удивился: “А у нас оказывается одна религия!”». Яркий образ симпатичного и образованного африканца, прекрасного адаптировавшегося в российской столице, формирует у читателя позитивные установки не только на межэтническое, но и на межрасовое взаимодействие. К сожалению, автор, опубликовав столь толерантный материал, не смогла полностью уйти от эпатажного стиля газеты. Статья называется «В метро ездят по-черному».

Неоднозначной оценки заслуживает материал Марины Тульской, опубликованный в «АиФ». Автор берет интервью у российского раввина, писателя и ученого Адина Штейнзальца. Раввин, в числе прочего, говорит о традиции создания еврейской (иудейской) семьи: «По религиозным еврейским законам иудеи создают семьи внутри своей конфессии… И нация в данной ситуации не имеет принципиального значения: будь то китаец, японец, негр преклонных годов или славянин. Если он переходит в еврейство и принимает его, то он становится интегральной частью нашего народа»[186]. С одной стороны, высказывание раввина формирует позитивные этноконфессиональные установки, преодолевая распространенный стереотип об этнической замкнутости еврейского сообщества. С другой – высказывания священнослужителя содержит ряд некорректных терминов («негр», «нация» в этническом значении этого слова). Таким образом, материал является толерантным по содержанию, но некорректным по стилю изложения.

К публикациям, посвященным позитивному межэтническому взаимодействию, можно отнести и материалы о культурном многообразии и полиэтническом колорите, когда эти черты преподносятся как традиционная российская особенность. Василий Петров опубликовал в «Комсомольской правде» статью о «Национальной деревне», созданной в Саратовской области: «Попить украинского кваску, закусить армянским шашлыком и грузинским хачапури, попариться в русской баньке и отдохнуть в казахской юрте. Все это можно осуществить… Достаточно приехать в Саратов и побывать в быстро растущей Национальной Деревне народов Саратовской области… Гости, среди которых сегодня много школьников и туристов, могут увидеть национальный колорит России не на картинках»[187]. При этом на открытие московского Дома национальностей, находящегося «под боком», обратила внимание только одна газета – «Вечерняя Москва». Это событие описывает журналист «ВМ» Мона Платонова: «В Доме национальностей предполагается разместить библиотеку, компьютерный центр, лабораторию экспресс-диагностики здоровья, туристическое бюро, типографию – чтобы представители разных диаспор, проживающих в Москве могли печатать свои издания, кафе и ресторан. Что касается последнего, то… там должны быть представлены блюда самых разных национальных кухонь – грузинской, татарской, армянской, ажербайджанской, греческой, украинской, белорусской и т.д. … Автор, кроме того, берет интервью у директора МДН Виктора Полунина, который говорит о целях создания и назначении нового Дома: «Очень грустно, когда люди не сохраняют свои культуру, традиции… Мы хотим, чтобы в Доме национальностей представители разных диаспор могли встречаться, проводить «круглые столы», презентации книг, выставки национальных художников, концерты народной музыки, уроки родного языка…»[188].

Иногда установки на толерантное межэтническое взаимодействие совершенно неожиданно воспроизводятся в публикациях на спортивные темы: «Поединок на первенство мира Ботвинник – Петросян назвали в Москве еврейско-армянской битвой во славу русского народа (тем более, что у еврея Ботвинника жена была армянкой, а у армянина Петросяна – еврейкой»)[189].

Очень важными и, безусловно, позитивными являются публикации, содержание которых направленно на преодоление негативных этнических и этнорегиональных стереотипов. Такие публикации периодически (хотя, к сожалению, достаточно редко) появляются и на страницах тех изданий, которые обычно формируют конфликтогенные стереотипы. Это еще раз свидетельствует о том, что у редакции большинства исследованных нами СМИ нет осознанной установки на трансляцию ксенофобии, а обилие этноконфликтогенных статей является по большей части следствием непрофессионализма и этнологической некомпетентности журналистов, а также стремления редакции заполнить полосы своих газет «острым» и «жареным» материалом.

В качестве наиболее значимых следует выделить публикации, направленные на преодоление самых распространенных в российском обществе фобий, связанных с ненавистью к «кавказцам» и «мигрантам». Кавказ и кавказцы становятся темой антиконфликтогенных публикаций, направленных на преодоление стереотипов, «Московской правды» и «Вечерней Москвы». На страницах «МП» журналисты К. Ласкин и А. Рафаенко пытаются разгадать «чеченский ребус». Для этого они привлекают специалистов, которые дают профессиональную оценку ситуации, выявляя политические и экономические (а не этнические или этнокультурные) причины проблем на Кавказе:

Владислав Требуховский, востоковед: «То, что мы видим на Кавказе и в особенности в Чечне, является, с одной стороны, следствием многолетних безграмотных действий Москвы в регионе, а с другой – закономерным итогом прозападного внешнеполитического курса Кремля… поддерживая Вашингтон, Кремль обрекает страну на постоянный конфликт с Востоком… При этом должным образом не учитывается демографическая и миграционная ситуация, закрываются глаза на очевидную тенденцию – в России увеличивается количество мусульман, и никакой новый драконовский закон о гражданстве этого положения не изменит…».

Павел Студников, политолог: «Россия в Чечне явно проигрывает. Экстремизм коренится в бедности и отсутствии перспектив. Это проблема всего Кавказа – только москвичи, видимо, по наблюдениям на рынке, считают, что там жителям деньги некуда девать…»[190]. Оксана Нараленкова из «Вечерней Москвы» в свою очередь приводит мнение американской кинозвезды Анжелины Джоли, которая побывала на Северном Кавказе в качестве посла Доброй воли ООН: «Во всем мире сейчас накопилось много ненависти, и очень грустно, что люди воспринимают жителей Чечни именно как террористов и боевиков… Это самый гостеприимный народ в мире – даже в дырявых пыльных палатках меня угощали, чем могли»[191].

Приведенные материалы (каждый по своему) разрушают привычный негативный образ Кавказа и кавказца, глубоко укоренившийся, не без помощи СМИ, в обыденном сознании. Существенно отметить, что первый и второй материал ориентированы на разную аудиторию. Если аналитическая статья в «МП» явно обращается к интеллектуалам, то мнение известной актрисы – эмоциональное и достаточно субъективное – скорее подействует на «простого» обывателя, суждения которого складываются из непосредственных впечатлений, а не являются следствием рационального осмысления и анализа фактов. Массовая аудитория склонна прислушиваться к мнению «народных героев», и в этом смысле, наверное, эффективным способом преодоления ксенофобии и разрушения негативных этнических стереотипов могла бы стать публикация соответствующих мнений популярных российских (не американских) артистов, сатириков и т.п. Разумеется, все способы разрушения ксенофобских установок следует приветствовать.

Как это не удивительно, но даже в «Комсомольской правде» иногда встречаются публикации, разрушающие этнические и расовые стереотипы. В качестве примера приведем фрагмент интервью Дениса Корсакова с известным тележурналистом Леонидом Парфеновым:

Д.К.: «Одна из ведущих “Страны и мира” – Асет Вацуева. Вы сознательно выбрали чеченку?».

Л.П.: «Конечно… Это наш вклад в преодоление понятия «лицо чеченской национальности». У определенной части населения это может вызывать раздражение. И очень хорошо – пусть хоть с помощью Асет преодолеют в себе это отношение… Когда я Хангу приглашал на работу, мне это тоже казалось очень важным. Ведь у нее в советском паспорте в графе «национальность» было написано «негритянка». Но то, что Россия может быть в том числе и черной, - это великое благо. Чем многообразней мы в проявлениях, тем лучше»[192]. Корреспондент «КП» не дает никаких комментариев к высказываниям Л. Парфенова, и поэтому непонятно, насколько он солидарен с мнением телеведущего, Тем не менее, демонстрация широты взглядов популярного тележурналиста и его призыв к преодолению этнических и расовых предрассудков, воспроизведенные на страницах популярной газеты, уже несут позитивный заряд.

Тему мигрантов освящают в позитивном ключе отдельные публикации журналистов «Московского комсомольца» и «Комсомольской правды», а также традиционно толерантной «Вечерней Москвы». Статья Сергея Феклюнина из «МК» «Корзина, резина, картонка и фермерская работенка»[193] о гастарбайтерах из Средней Азии написана в самых дружественных тонах. Публикация вызывает симпатию к корейцам, узбекам, таджикам, заготавливающим корма в Подмосковье. Показательна концовка этого материала: «Вы обязательно напечатайте, что мы ничего плохого не делаем, - просят наши бывшие соотечественники на прощание. – И место, где мы находимся, пожалуйста, не пишите. Мы и не пишем…». В аналогичном материале под названием «Люди в молочных пакетах» в «Вечерней Москве» Наталья Пименова рассказывает о поселении узбекских корейцев, которые живут и работают под Серпуховом. Корейцы обитают на совхозном поле в домиках, построенных из бумаги для молочных пакетов. В описании автора скромного быта корейцев чувствуется расположенность и своеобразное восхищение: «Вблизи удивительных бумажных шалашей дымят костерки, на веревках сушатся белье, детские колготки. Возле трактора возится смуглый рабочий - пытается починить списанную совхозную технику…». Восхищение, которое передается и читателю, связано с необычайной стойкостью и удивительной неприхотливостью жителей молочных пакетов, которые за скромную зарплату (около 100 долларов в месяц) трудятся от зари до зари. «Бригадир у необычных рабочих – тоже выходец из Узбекистана… уже несколько лет подряд… арендует у совхоза «Заокский» 40 гектаров земли… его подчиненные… сажают капусту, морковь, лук, все лето ухаживаю за овощами, “как за родными детьми”, а потом собирают урожай и продают совхозу… Развлечений особых нет: как стемнеет, рабочие валятся от усталости с ног и сразу засыпают. С рассветом опять на работу. “Но никто не жалуется, - говорит Юрий Эм. – Наоборот, попасть в мою бригаду не так-то просто – очередь на два года вперед. Беру самых лучших – непьющих и работящих. А бытовых проблем мы не боимся”». В статье приводится мнение и противоположной стороны – местных жителей, которые относятся к корейцам с большим предубеждением, как к непонятным чужакам, «иноземцам», которые «разносят заразу», «отравляют воду» и выращивают «нечистые овощи». «Они из Азии, значит, могут нас чем угодно заразить, - поведала жительница Заокского… - Поэтому мы от ихнего поля подальше держимся. Лучше бы их оттуда гнали в ихнюю Корею, а землю – дустом, чтоб чего не вышло…»[194]. Автор статьи не дает жестких оценок, предоставляя читателю возможность посмотреть на ситуацию с нескольких точек зрения. В то же время она правдиво описывает ситуацию, и с явной симпатией рассказывает об иноэтничных поселенцах, что придает статье, безусловно, толерантный характер.

На страницах «Комсомолки» поэт, пишущий под псевдонимом Дормидонт Народный, в стихотворной форме выступает в защиту гастарбайтеров:

«Разрешите возвысить свой голос
И приезжих ребят оберечь:
Да, курчав, к сожаленью, их волос,
Да, гортанна порою их речь»[195]..

Несмотря на ернический стиль, автор фиксирует внимание на очень серьезных проблемах и озвучивает несколько весьма позитивных мыслей, направленных на то, чтобы преодолеть неприятие приезжих столичными резидентами. Во-первых, поэт подчеркивает, что мигранты выполняют те работы, которые не хотят выполнять москвичи:

«Но метут они рано и чисто,
Когда я еще творчески сплю,
Я за это готов к компромиссам,
Хотя тоже в душе не люблю.
Нет обид на незлобных таджиков,
Что копают быстрей тракторов
Во дворах и на дачах арыки
И участки рыхлят – будь здоров!
Да и перед бригадой молдавской
Как-то стало мне не по себе:
Как они без затирки и краски,
Это ж просто прореха в судьбе!…
Как теперь? Самому? Непривычно…
И с утра я поэтому хмур:
Я, конечно, москвич, но граница –
Это, братцы мои, чересчур!»

Во-вторых, автор говорит о том, что население Москвы стремительно стареет, поэтому без труда гастарбайтеров столице не обойтись:

«Ведь Москва – все чиновные лица,
Старики да студенты кругом…
И без нас бы погибла столица –
Как приезжий уверен я в том!»

И, наконец, в третьих, автор призывает не воспринимать всех мигрантов обобщенно, различать тех, кто приносит пользу, и тех, кто представляет угрозу для города, и соответственно вести различную политику по отношению к этим различным категориям приезжих:

«Власти, МУРы – мечите пореже!
Разобраться возьмите за труд
И отсеять таких приезжих,
Что взрывчатку в столицу везут».

Безусловно, позитивными являются публикации, которые знакомят читателей с другой культурой, традициями, укладом. Ведь все заблуждения, как известно, проистекают от незнания, а стереотипы формируются на почве дефицита или искажения достоверной информации. Такие материалы весьма характерны для «Вечерней Москвы». К примеру, газета публикует большую статью, содержащую рассказ «давнего подписчика» «ВМ» Владимира Гаврилова (инженера-химика, члена Совета по изучению производительных сил при Президиуме РАН), который по долгу службы продолжительное время жил в Японии и решил поделиться своими впечатлениями от этой страны и ее жителей. Впечатления очень благоприятные, и даже восторженные. Рассказчик явно «проникся» Японией и описывает японцев, их культуру и образ жизни с любовью и восхищением: «Поражает их демократичность… Для японцев это не только равные права и возможности, но и равное уважение. Скажем, они не перекрывают уличное движение при проезде высокопоставленных лиц. На дороге все равны и все должны соблюдать правила… Вот еще сценка: токийский вокзал, стоит человек, абсолютно не вяжущий лыка. Для удобства прислонился к информационному табло. И, как мне кажется, спит. А вокруг него со вздохами и кряхтением кругами ходит японский полицейский. Мается. Страдает. Томится. Картина – глаз не оторвать… И что делает полицейский? Аккуратно, не дай бог побеспокоить, берет за талию этого невменяемого мужика и… отодвигает, переставляет его в другое место, чуть правее табло. Ну, чтоб не загораживал информацию! А так – пусть стоит дальше… Японская семья – это вообще что-то особенное… Правда, зная, насколько напряженная у них работа, как они, японцы, мужчины и женщины, пашут, насколько интенсивен их труд – трудно понять, когда там остается время на устройство личной жизни. Для меня это одна из загадок Страны восходящего солнца… А как аккуратны, какие чистюли!… Нет, умом японцев не понять, аршином общим не измерить!»[196].

Японские традиции становятся предметом внимания и Светланы Любошиц из «Московского комсомольца». Статья о японской сакуре написана в своеобразной для «МК» манере, но в целом позитивна, т.к. тоже знакомит читателя с особенностями другой культуры: «Странные мы все-таки люди. По весне можем сколько угодно вздыхать, охать и ахать, восторгаясь белой кипенью цветущих садов, но по осени нам вынь да положь урожай… В отличие от практичных европейцев, японцы восторгаются своей сакурой направо и налево. Но покажите нам того человека, который знает, каковы плоды сакуры на вкус… Подозреваю их и быть не должно. Потому что сакура создана не для плодоношения, а для услады взора и души… Если мы на майские праздники устраиваем пикничок на поляне, то японцы в пору буйства сакуры на тот же пикник собираются обязательно под сенью вишневых деревьев. Традиции уже тысяча лет, и уважающие традиции и заветы предков японцы куда больше плодов ценят цветки вишни…»[197].

«Восточную» тему продолжает журналист «АиФ» Александра Данилова, которая пишет о достоинствах китайской медицины: «Если кто-то считает, что китайская терапия – это шаманство и сплошной фэн-шуй с колокольчиками, он глубоко заблуждается. В распоряжении миллиардной нации есть полноценная медицинская наука. Правда со своими особенностями. В восточном мире принят принципиально иной подход к человеческому телу…В Китае есть и всегда будут врачи, которые могут излечить многие тяжелые, а иногда и считающиеся неизлечимыми заболевания. Это близко к искусству»[198].

Итак, позитивными в этническом контексте можно считать публикации, которые формируют у читателя толерантное восприятие той или иной этнокультурной группы; направлены на преодоление негативных этнических и этнорегиональных стереотипов, содержат примеры конструктивного межкультурного взаимодействия и сотрудничества.

***

Проведенное нами исследование выявило различные формы и способы формирования установок этнической ксенофобии и толерантности на страницах наиболее рейтинговых в столичном регионе печатных изданий.

Результаты мониторинга свидетельствуют, что наиболее часто и активно негативные этнические стереотипы и установки этнофобии воспроизводятся на страницах «Московской правды», «Московского комсомольца», «Аргументов и фактов», «Комсомольской правды». Самыми сдержанными и корректными (за редким исключением) в освещении этнических сюжетов являются «Коммерсант», «Итоги» и «Вечерняя Москва». Газета «Семь дней» в силу ее специфической направленности (развлекательное издание с рекламой и телепрограммой) практически не содержит этнически окрашенных публикаций – ни негативных, ни позитивных.

Этноконфликтогенные публикации с наибольшей периодичностью встречаются в разделах криминальной хроники, а также в аналитических статьях, посвященных криминальным сюжетам, проблемам терроризма и миграции. Продуцирование ксенофобии (этнофобии) чаще всего происходит посредством избирательного обозначения журналистами этнической принадлежности героев криминальных сюжетов (указание на этничность преимущественно нерусских преступников), что объективно способствует формированию в массовом сознании представителей доминирующего этнического большинства (русских) негативных этнокультурных стереотипов Других (иноэтничных). Журналисты, следуя уже существующим в массовом сознании москвичей страхам и фобиям, осознанно или невольно этнизируют криминальную ситуацию, объясняют этноконфессииональными причинами проблемы, лежащие в социально-экономической и политической сферах. Например, реальной социальной проблеме неконтролируемого притока в Москву неквалифицированной рабочей силы и связанного с этим наплыва криминальных элементов из республик бывшего СССР и «неблагополучных» регионов России представители масс-медиа настойчиво придают этнический характер. В результате в сознании обширной читательской аудитории популярных СМИ закрепляются фобические установки по отношению к выходцам с Кавказа, из республик Средней Азии, а также – Украины, Молдавии и Белоруссии. Самыми негативными и конфликтогенными материалами о гастарбайтерах отличается «Московская правда». В отдельных публикациях этого издания «гости столицы» интерпретируются буквально как цивилизационные враги России и русских, представляющие для москвичей угрозу не только социальную, экономическую и политическую, но также культурную и демографическую.

Значительная часть этноконфликтогенных публикаций в обозначенных СМИ посвящена событиям на Северном Кавказе (особенно в Чечне) и проблемам терроризма и связана с демонизацией образа «чеченца» и «кавказца». Некорректное использование журналистами ряда религиозных терминов (шахид, моджахед, воин Аллаха и пр.) применительно к бандитам и террористам-смертникам способствует формированию ложных представлений о нормах ислама и, соответственно, негативного образа мусульманина. Наиболее конфликтогенные статьи на тему террора зафиксированы нами в «Аргументах и фактах», в меньшем количестве – в «Московском комсомольце» и «Московской правде». Такие публикации в ряде случаев можно рассматривать в контексте уголовного и гражданского законодательства как провоцирующие межнациональную и конфессиональную вражду.

Объектом нападок и некорректных обвинений журналистов в негативном влиянии на экономические и социальные процессы в столице в основном становятся приезжие трудовые мигранты из стран СНГ, в особенности – выходцы из среднеазиатских республик. Публикации на эти темы нередко имеют характер этнической ксенофобии, провоцируя у читательской аудитории негативные установки по отношению к таджикам, узбекам, украинцам, белорусам, и вообще иноэтничным приезжим.

Одной из типичных форм (хотя и не самой конфликтогенной) трансляции негативных этнических стереотипов и предвзятых (в том числе и позитивных) обыденных типизаций является публикация интенций, содержащих обобщения о чертах «национального» характера или «культурных» особенностях образа жизни и поведения представителей различных этнокультурных групп. Как первые, так в определенной степени и вторые, в ряде случаев служат фактором формирования ксенофобии, негативных межэтнических установок в массовом сознании, способствуют обострению взаимодействия этнического большинства с представителями иноэтничных групп в столичном мегаполисе. Наиболее конфликтогенные интенции такого рода за исследованный период были характерны для «Московской правды», «Комсомольской правды», «Аргументов и фактов», «Московского комсомольца».

Созданию негативных этнических образов (образов Чужого, Врага) способствуют также утверждения журналистов о физической, интеллектуальной, духовной, моральной неполноценности той или иной этнической группы или ее отдельных представителей, а также упоминание различных этнонимов в уничижительном, оскорбительной контексте. Публикации такого рода (в том числе, и этнические анекдоты) в ряде случаев могут интерпретироваться как «унижающие национальное достоинство» и преследоваться по закону (в соответствии с существующими нормами уголовного и гражданского права). Наибольшее количество таких материалов зафиксировано в «Московской правде», «Комсомольской правде» и «Московском комсомольце».

Характерно, что один и тот же фактический материал (например, террористические акты в Москве) нередко освящается журналистами различных изданий (а иногда и одного и того же издания) совершенно по-разному, что делает тематически близкие материалы то очень конфликтогенными, провоцирующими ксенофобские установки, то позитивными и толерантными, преодолевающими этнические стереотипы. В редких случаях не способ подачи, а сам характер фактического материала придает статье конфликтогенность.

В основе некорректной подачи журналистами этнически окрашенных сюжетов, в том числе, неуместного упоминания этнической принадлежности героев печатных материалов, в значительной мере лежит «стихийный примордиализм», связанный с пониманием «этноса» как устойчивого, замкнутого, объективно существующего сообщества, к которому каждый человек принадлежит по рождению, раз и навсегда «приписан».

Из-за отсутствия у редакций большинства рассмотренных изданий единой концепции освещения «этнических» сюжетов, характер и качество подачи этой информации полностью отдается на откуп рядовым журналистам, многие из которых, в силу непрофессионализма и этнологической некомпетентности, часто просто не замечают, что транслируют ксенофобию в массовое сознание или же не осознают опасности такой трансляции.

Анализ десяти наиболее рейтинговых в столичном регионе печатных СМИ, помимо публикаций, содержащих этнооконфликтогенные установки, выявил и примеры позитивных этнически окрашенных интенций. К наиболее «позитивным» материалам нами были отнесены статьи, формирующие у читателя толерантное восприятие той или иной этнокультурной группы; направленные на преодоление негативных этнических и этнорегиональных стереотипов, содержащие примеры конструктивного межкультурного взаимодействия и сотрудничества. Такие публикации являются типичными для «Коммерсанта», «Итогов», «Вечерней Москвы». Значительно реже они встречаются в изданиях: «Московский комсомолец», «Московская правда», «Аргументы и факты» и «Комсомольская правда».

АНАЛИТИЧЕСКИЙ ОТЧЕТо результатах исследования«Преодоление ксенофобии в СМИ»

Введение

Этноконтактная ситуация в Москве

Часть IИнструментарий анализа уровня конфликтогенности освещения этнических процессов в СМИ

Часть IIСпособы нейтрализации негативного воздействия СМИ на этноконтактную ситуацию

Часть IIIЭмпирический анализ текстов СМИ на предметвыявления этнических стереотипов, установок ксенофобии и толерантности

АНАЛИТИЧЕСКИЙ ОТЧЕТ
о результатах исследования
«Преодоление ксенофобии в СМИ»

Часть I
Инструментарий анализа уровня конфликтогенности освещения этнических процессов в СМИ

Часть II
Способы нейтрализации негативного воздействия СМИ на этноконтактную ситуацию

Часть III
Эмпирический анализ текстов СМИ на предмет
выявления этнических стереотипов, установок ксенофобии и толерантности